В каком-то смысле предлагаемая работа является логическим продолжением темы, которая была затронута мной в «Барском синдроме». Как я там заметил, в нашей стране наблюдаются отдельные рецидивы традиционного уклада и негласного восстановления привилегированного сословия, ассоциированного с властью. Создается впечатление, что общество решило «переварить» отдельные достижения модернизации, осуществляя откат обратно (по ряду признаков – в позднефеодальную эпоху). Возможно, Россия и некоторые страны бывшего СССР являют самые впечатляющие примеры на этот счет. Хотя совсем не исключено, что данная консервативная тенденция (справедливее было бы назвать ее тенденцией к архаизации) представлена на глобальном уровне.
Милостивые государи, самое зловредное, самое ужасное, самое роковое в происшедшей в России революции заключается в сознательном и грубом разрыве исторической преемственности, в циническом неуважении к своей истории, к ее образам и ликам, к ее алтарям и святыням. Вне исторической преемственности невозможно никакое историческое творчество. Но и там, где хотят превратить страну, ее быт, ее общественное строение в tabula rasa, где мнят обрить историю, даже и там это на самом деле не удается. Производят разрушения, но при этом разрушая, калеча, уродуя, в историческом смысле как-то лишь перевертывая какие-то исторические пласты их и тем самым обедняя их содержание. Это общее размышление приводит меня к исторической характеристике русской революции: реакция под личиной революции.
Давайте, поговорим о чем-то предельно вечном… например… о деньгах, а также - о богатстве и бедности. Как известно, мастерство в слежение за течением воды и упорство в наблюдении за мерцанием огня есть всего лишь первая ступень познания одной из фундаментальных основ человеческого бытия. А именно – переживания и осмысления заработков своих близких или соседей и способов, какими они пересчитывает свои накопления, куда они их вкладывают, как они их тратят, и, в конце концов – в какое место они их закапывают. Мне кажется эта вечная людская «мука мучная» и есть первопричина деления людей, особенно мужской их половины, на «правых» и «левых» и только потом… культура, воспитание, личный опыт. Говорят, это качество даже врожденное: один считает свое, другой – чужое; один может, множество других - хотят; у кого-то лучше получается производить и продавать, а у кого то делить и распределять… Воистину – неисповедимы пути… людские!
Как поется в одной известной русской песне: «Мы не можем жить без шампанского и без пения без цыганского». У дорогих россиян к этому напитку давно уже сложилось преувеличенно-восторженное отношение. В советское время не только «гусары», но и простые работяги, встречая Новый год, от души бабахали из бутылок. Советская винодельческая промышленность почему-то упорно напирала на изготовление шампанского, пытаясь сделать его доступным для трудящихся. Примечательно, что наши граждане не могли навскидку назвать ни одной приличной марки отечественного вина, зато о шампанском знали все. Мало того, воспринимали его как некий изыск. Откровенно говоря, советская власть не посодействовала повышению культуры пития среди простых людей, зато внесла значительный вклад в популяризацию напитка, который когда-то тесно ассоциировался с «аристократической» жизнью – так, как ее принято было понимать в далеком и разгульном XVIII столетии. Именно с этой эпохи, названной Томасом Карлейлем «бумажным веком», берет свое начало пенный напиток, сумевший каким-то странным путем пробраться в элитный клуб.
Хорошо ли мы знаем нашу историю последних примерно полутораста лет? Ведь она больше, чем какая-либо другая, служит объектом идеологического искажения и средством манипулирования людским сознанием. Знать её – значит, прежде всего, уметь формулировать правильные вопросы к ней. А знать её необходимо для того, чтобы правильно решать актуальные вопросы, вырастающие из прошлого. Время же окончательных ответов, возможно, ещё не пришло.
Любой, приступающий к изучению истории российской революции и гражданской войны, недоумевает: почему Белое движение не объединило вокруг себя, а оттолкнуло другие антибольшевицкие силы? Возможно, в такой постановке вопрос звучит неправильно. Хорошо, предложу другую. Почему и Белое движение, и эти антибольшевицкие силы рассматривали друг друга как столь же смертельных врагов, что и большевизм, а то и более? И чтобы не быть голословным, рассмотрю ситуацию на конкретном примере.
В сентябре 2017 года в Уфе на несанкционированный митинг собралось несколько сотен башкирских активистов. Они требовали сохранить обязательное изучение башкирского языка во всех республиканских школах вне зависимости от национальной принадлежности учеников и пожеланий их родителей, а также учитывать национальность чиновников при назначении на руководящие посты в республике. Организаторов митинга попыталась задержать полиция, но толпа помешала ей это сделать.
Не перестаю удивляться тому факту, что современные русские националисты, такие грозные в интернете, такие горластые на митингах и такие решительные в частных разговорах, застенчиво обходят стороной столь важную тему, как тема владения гражданским оружием. Смотришь, допустим, на американских или европейских ультраправых белых – в их среде настоящий культ оружия. Это и охота, и спортивно-развлекательная стрельба; это соответствующие клубы, объединения, всевозможные ассоциации. Причем все официально, в рамках закона. Русский же националист в сравнении с западными правыми выглядит безобидным ботаником, которого интересуют только ругань и склоки в социальных сетях. Безусловно, нынешней России очень нужны национально ориентированные журналисты, публицисты, блогеры, ведущие просветительскую и агитационную работу, но разве плохо, если при этом они еще и будут иметь дома зарегистрированный дробовичок в сейфе? Так, на всякий случай…
Василий Петрович Боткин – не просто известный русский западник. Он в каком-то смысле символ русского европеизма – выходец из самого почвенного старомосковского сословия, практически самоучкой ставший блестящим, европейски образованным и невероятно разносторонним по интересам интеллектуалом.
Первым делом - золото
Лет пятнадцать назад по телевидению показывали репортаж об одном успешном фермерском хозяйстве, где работники получали приличные по тем временам зарплаты. И вот корреспонденты берут интервью у молодого тракториста. Их почему-то заинтересовало, на что он потратил свою первую получку. Молодой человек, не скрывая чувства гордости за себя, начал рассказывать о том, что первым делом он купил своей подруге золотые серьги. Далее он начал перечислять еще какие-то золотые побрякушки, на которые щедро раскошелился. Говорил он об этом так, будто исполнил в отношении своей возлюбленной священный долг. Никто, разумеется, не спрашивал его, на кой в этой деревне так срочно понадобились золотые украшения, что на них пришлось пожертвовать первой зарплатой. Но парень, похоже, хорошо осознавал значимость своего поступка и был уверен, что в глазах односельчан выглядит очень достойно.
На фоне шумного и пафосного празднования векового юбилея Солженицына как-то совсем незамеченным прошло 95-летие Владимира Тендрякова. Да, цифра менее звучная, а юбиляр значительно менее титулован и вспоминаем, но все-таки буквально единичная публикация в СМИ и несколько мероприятий на родной для писателя Вологодчине с отчетом в местных газетах – это катастрофически, незаслуженно мало. Прямой связи между прославлением одного и забвением другого нет, закон сохранения литературно-карнавального вещества здесь ни при чем, есть скорее контраст, отнюдь не соответствующий реальной разнице в таланте между Владимиром Федоровичем и Александром Исаевичем (лично для меня, без учета публицистики, эта разница в пользу Тендрякова).
Подробнее ...
О, за многое, за слишком многое! За измену государству и державничество, за русофобию и антисемитизм, за украинофобию и «заукраинство», за социокультурный архаизм и отсутствие священного трепета перед русской монархией, за гордыню и оппортунизм… За то, наконец, что он успешный человек, победитель, а не несчастненький неудачник, которого можно пожалеть, поплакать над ним, сказав себе успокоительно: «Вот так вот, стену лбом не прошибёшь…». Простой перечень претензий к Александру Исаевичу мог бы легко заполнить среднюю по объёму статью, а комментированный – едва ли не многотомную монографию. Разумеется, немало в России и горячих поклонников автора «Архипелага», но проклинающих его последними словами сегодня гораздо больше.
Александр Солженицын соединил в себе несколько призваний, что представляются нам несовместимыми и даже взаимоисключающими. Государственник и вечный оппозиционер. Патриот и правозащитник. Борец за правду и… успешный, богатый человек. Сама его судьба так удивительна, невероятна, что противоречит общепринятым правилам жизни в обществе. Одинокий борец за правду погибает в нищете и безвестности. Солженицын прожил почти девяносто лет, умер в почете и славе. И не одиноким волком жил он, а был счастлив с любящей женой, родившей ему трех сыновей. Все они вышли в люди. Его книги изучают в школах. Его цитаты сейчас украсят речь любого политика: и в словах Путина, и в устах Навального будут уместны.
Внешняя политика и демократия
Крупный немецкий правовед и политический мыслитель Карл Шмитт в своем фундаментальном исследовании «Учение о конституции» (1928) обращается к до сих пор плохо изученной проблеме «Демократия и внешняя политика».
Появление журнала «Весы» совпало с началом русско-японской войны, поэтому в списках книжных новинок сразу же появился особый раздел изданий о Дальнем Востоке. Брюсов не сомневался в скорой победе России. Стихотворение «К Тихому океану», опубликованное в «Русском листке» 29 января 1904 года, на следующий день после объявления войны, вызвало восторженные отзывы Перцова: «Я порадовался: нужно продолжать Тютчева», – а позднее Петра Струве, марксиста, ставшего империалистом: «поэтическая жемчужина патриотической мечты».