В настоящее время немецкое правительство, наученное горьким опытом, пытается проводить политику сворачивания угольной отрасли крайне осторожно, чтобы ни в коем случае не повторить прошлых ошибок. Напомним, что в Германии с 2018 года полностью прекратилась добыча каменного угля. Бурый уголь пока еще продолжают добывать, однако правительство уже сейчас готовится к тому, чтобы переориентировать экономику угольных регионов на новые перспективные рынки, что, по замыслу, должно помочь избежать безработицы. На эти цели выделено 40 миллиардов евро!
Как видим, у нынешних руководителей Германии имеет место нешуточный страх перед возможным всплеском безработицы. Отношение к проблеме занятости настолько серьезное, что на ее решение из бюджета выделяются суммы, которые по российским меркам выглядят просто фантастическими. В данном случае мы говорим о профилактических мерах. И судя по всему, к профилактике социальных обострений в некоторых странах ЕС относятся достаточно серьезно.
Впрочем, российским руководителям тоже есть, что вспомнить на этот счет. Барабанная дробь шахтерских касок неплохо посодействовала «бережному» отношении к отрасли, которую до сих пор поддерживают как открыто, так и скрыто. В России на сегодняшний день с добычей угля связано как минимум 150 тысяч рабочих мест. В тридцати населенных пунктах страны угольные предприятия являются градообразующими. По объемам экспорта угля мы уже вышли на третье место (занимая при этом шестое место по добыче). И что самое показательное: на уголь приходится почти половина грузооборота железнодорожного транспорта, тогда как в общей экспортной выручке на его долю приходится всего четыре процента.
Так вот, скоро российские угольные компании столкнутся с серьезными трудностями при получении зарубежных кредитов и привлечении частных инвесторов, поскольку ведущие западные банки – в свете «зеленой» политики – перестают финансировать любые проекты, связанные с угольной отраслью. Тем не менее, российское правительство делает вид, будто в мире решительно ничего не поменялось! Если вы ознакомитесь с недавно публикованной федеральной программой развития угольной отрасли до 2030 года, то обнаружите, что вся стратегия направлена здесь на дальнейшее расширение экспорта, большую часть которого переориентируют на восточное направление (отчего свои бонусы получит РЖД, которой обещано расширить пропускную способность сибирских магистралей). О новых же технологиях, о модернизации в упомянутой программе – ни слова.
Честно говоря, я совсем не думаю, что у российского правительства существует какая-то патологическая привязанность к ископаемому топливу. Как я уже сказал выше, германское правительство выделяет миллиардные суммы, чтобы перестроить экономику угольных регионов перед лицом надвигающейся декарбонизации. Почему же, спрашивается, немцы беспокоятся о будущем и заранее готовят подушку безопасности, а в России, как это часто бывает, до последнего «тянут резину»?
Как ни странно, но в действиях и российских, и немецких правителей угадываются схожие мотивации. Единственное различие – в способах реагирования на проблему. Немецкое правительство страхует себя от негативных последствий модернизации, в которой оно вынуждено участвовать. Руководство России использует другой подход, просто тормозя, по возможности, эту самую модернизацию.
В данном случае речь совсем не идет об отношении государственных деятелей к «зеленой» трансформации экономики. Речь идет, еще раз говорю, о способе реагирования на проблему, о стилистике действий в нестандартных условиях. Наши руководители банально БОЯТСЯ МОДЕРНИЗАЦИИ, прекрасно осознавая её тяжелые социальные последствия в виде всплеска МАССОВОЙ БЕЗРАБОТИЦЫ.
Вот вам показательный пример. Где-то к концу «нулевых» у нас остро встал вопрос о модернизации предприятий стройиндустрии. В то время я плотно занимался этими вопросами, и потому осведомлен относительно некоторых деталей. Например, современные заводы, выпускающие строительные материалы и изделия, за счет автоматизации добиваются снижения трудозатрат примерно в 4,5 раза в сравнении со старыми заводами. К чему это ведет, догадаться не сложно: если бы в регионах началась масштабная модернизация отрасли, то она потеряла бы не менее 70% рабочих мест (при тех же объемах производства).
Где-то в 2009 году я общался с директором одного новосибирского завода ЖБИ (по совместительству он был еще и депутатом областного Заксобрания). За пару лет до этого он как раз осуществил модернизацию двух цехов. Социальные последствия данного решения вызывали у него неприятные воспоминания: уволенные работники ломились к нему на прием с жалобами, с плачем, с укорами. Мол, вот я столько лет отдал заводу, а теперь меня вышвыривают на улицу! «Как же так, уважаемый депутат? Вы же там, в Заксобрании, о народе печётесь, а нас оставляете без работы!», - и всё в таком стиле… Директору-депутату сказать людям было нечего. Но по его рассказу я понял, что переживал он об этом искренне.
Самое примечательное, что инициатива директора шла вразрез с региональной политикой. Во время кризиса 2008-2009 годов региональная власть поддерживала как раз те предприятия, где было больше всего народу. Помню тогдашний разговор с начальником отдела развития стройиндустрии. В ходе беседы он так увлекся, что выложил все карты: «Понимаете, нам сейчас важно поддержать старые заводы ЖБИ, чтобы работяги не вышли с красными флагами на улицы». Он прямо так и сказал: «с красными флагами».
В общем, такое вот «развитие»: вместо поддержки новых технологий – профилактика революционных потрясений через распыление бюджетных денег. То есть государство считало своим долгом оказывать помощь всякому неэффективному старью, которое в нормальных рыночных условиях было обречено на вымирание. Разумеется, помощь шла только лишь на «поддержание штанов», но она весьма красноречиво подчеркивала чиновничьи приоритеты. И вынуждали к таким действиям, безусловно, тяжелые воспоминания из 1990-х, когда оппозиционные деятели вели себя куда более дерзко, нежели сейчас. Отсюда все эти переживания по поводу красных флагов.
Дело в том, что природа технического прогресса амбивалентна, и точно такое же отношение к нему со стороны властей, несущих ответственность за социальные последствия. В России, как всегда, власть оттягивает принятие принципиальных решений, уподобляясь больному, который не решается на тяжелую операцию. На Западе же, судя по всему, уже сейчас осуществляется МАССИРОВАННАЯ ПОДГОТОВКА ОБЩЕСТВЕННОГО СОЗНАНИЯ к возможному «затягиванию поясов», которое ожидает тех, кто попадет под каток очередного витка научно-промышленной революции. Новая этическая парадигма, ратующая за «разумное» потребление (смотрите первую часть этой статьи), в какой-то степени способна смягчить неизбежные психологические травмы, вызванные неожиданным «сходом с дистанции». Если западных руководителей, в самом деле, волнуют грядущие трансформации, вызванные начавшейся технологической перестройкой, то они просто не могут не воспользоваться возможностью морально подготовить общество к неизбежным неприятным эксцессам.
Я понимаю, что в России пока еще не ощутили всю глубину этой угрозы (что вполне нормально для страны третьего мира). Однако на Западе уже издано достаточно серьезных книг, где данная проблема разобрана детально. Я также писал об этом в предыдущих статьях, поэтому углубляться здесь в подробности не стану. Отмечу лишь, что на этот раз автоматизация и роботизация угрожает не только простым трудягам, но способна затронуть и белых воротничков. И что самое интересное: роботы начинают вторгаться в ту сферу, где испокон веков полагались исключительно на мозолистые руки. Речь идет о сельском хозяйстве. Как я уже говорил в первой части, логика индустриального производства еды ведет к непрерывной оптимизации производственно-технологических процессов. В настоящее время владельцы крупных хозяйств – будь то тепличные комбинаты, открытые плантации или животноводческие фермы – начинают активно испытывать самую разнообразную робототехнику. Роботы могут теперь вспахивать поля, следить за состоянием растений, диагностировать болезни, управлять системой подкормки и полива, а также снимать урожай и готовить его к отгрузке.
Любопытный факт. Вспомните эпизод из старого советского фильма «Дело быль в Пенькове» (1957 год). Главная героиня рассказывает молодому колхознику (Вячеслав Тихонов) о наступлении тех времен, когда уже не будет «ни горючего, ни трактористов». «Представь себе, - говорит она, - вон там идет трактор, а в нем никого нет. Только он будет совсем не похож на твой». В фильме даже показана футуристическая сценка, где три робота-трактора тянут по полю огромные плуги, а ими дистанционно управляет эта парочка, стоя перед большим экраном. Подчеркиваю, этот фильм был снят еще в 1957 году. До последнего времени упомянутая сценка казалось забавной: мол, наивная интеллигентка несет какие-то фантастические книжные байки. Однако в фильме она ошиблась только с эпохой, заявив, что это произойдет через десять лет. Но в остальном создатели картины как будто заглянули в наши дни, поскольку на Западе весьма похожие роботы-тракторы уже вышли в поля.
Отметим, что повальная роботизация является ярким выражением высокого модернизма, о котором я упоминал в первой части. Как мы понимаем, в прошлом веке робот воспринимался как помощник человека, но отнюдь не как конкурент на рынке труда. Кстати, о машинах, выполняющих тяжелую и грязную работу, говорили еще французские просветители, когда фантазировали о прекрасном будущем. Считалось, что в новой светлой эпохе отпадет надобность в слугах и прочих работниках, поскольку их заменят машины. Правда, вопрос о том, куда подевать слуг и работников, на что они будут жить, так и остался открытым. И если сто лет назад он еще не был актуальным, то сейчас он вызывает нешуточную озабоченность у руководителей западных стран.
Честно говоря, мне пока не совсем понятно, как на Западе собираются обеспечивать полную занятость, и собираются ли это делать вообще. В то же время уже не вызывает никакого сомнения рассмотренный в первой части курс на глобальную уравниловку и «обновление» капитализма. Учитывая, что процент кандидатов «на вылет» (то есть будущих безработных) может оказаться беспрецедентно высоким, зависимость простых людей от государства будет только возрастать. В эту же категорию рискуют угодить и представители малого бизнеса (включая и мелких фермеров), которым не удастся вписаться в цифровую революцию. Соответственно, пропорционально будет расти и социальная нагрузка (и на власть, и на бизнес).
Понятно, что бизнесу (особенно среднему) такие перспективы ничего приятного не сулят. Что касается государства, то у него появляется дополнительный шанс укрепить свои позиции и расширить сферу своего влияния – с полного одобрения широких народных масс. Собственно, именно это мы уже наблюдаем на Западе. Главное, подчеркиваю, сделать в таких условиях ставку на «правильную» идеологию, чтобы воспитать в массах относительно спокойное, а в идеале – восторженное отношение к меняющимся условиям жизни.
Контуры нового порядка
Еще раз напомню, что государство продвигает новую политику в тесном сотрудничестве с «акулами» крупного бизнеса, способного сделать на теме «прекрасного» завтра неплохой гешефт. И тех и других, как вы поняли, я обозначаю общим словом «элита», которая сегодня под флагом вступления в новую эпоху активно формирует новый плебс из широких народных масс.
Пока еще трудно рассуждать о том, хватит ли у элиты материальных ресурсов на то, чтобы не провалить с треском социальные программы. Впрочем, у роботизации есть и обнадеживающие последствия: ведь если снижение трудозатрат снижает себестоимость продукции, значит, она может стать еще дешевле, еще доступнее. Соответственно, снижаются расходы и на минимальную пайку для рядовых потребителей. Какая-никакая, но всё же экономия. Единственно, что может внести диссонанс в новое мироустройство, так это растущие запросы со стороны всё тех же рядовых потребителей. И здесь наверняка понадобиться массированная обработка массового сознания. В первую очередь, в развитых странах.
Для лучшего понимания ситуации давайте опять взглянем на дорогих россиян. Несколько поколений наших соотечественников живут в твердой убежденности в том, что прогресс (а точнее – ход исторического развития) неизменно ведет к улучшению качества жизни для большинства людей. Фактически, речь идет о том, что со временем для широких масс становятся доступны те материальные блага, которыми с давних пор наслаждается элита. В 1970-80-е простые советские трудяги устилали квартиры персидскими коврами, заполоняли шкафы хрустальной посудой, по праздникам открывали шампанское и мечтали приодеться в дорогие шубы и дубленки. Короче, строили «красивую» жизнь по меркам уничтоженного барского сословия.
Сегодня запросы основной массы наших соотечественников также идут по нарастающей. И примечательно здесь то, что россияне очень быстро впадают в потребительский кураж, девальвируя значение и ценность товаров массового спроса. Простая продавщица с месячной зарплатой в 20 тысяч рублей искренне считает, что пуховик на синтепоне – одежда для «лохов и нищебродов». Почему? Потому, что наша несостоявшаяся «столбовая дворянка» с юности мечтает о норковой шубе, которая по цене тянет на ее годовой заработок. И принципиально здесь то, что огромное количество таких вот представителей социальных низов пребывают в уверенности, будто сама «жизнь» должна со временем вывести всех «нищебродов» до уровня потребления столбовых дворянок. Это конкретная иллюстрация к тому, как российские народные массы понимают прогресс.
Самый показательный пример касается индивидуального жилищного строительства. Как вы знаете, сейчас многие россияне мечтают о собственном доме. И это нормально, особенно если мы учтем, что более половины американцев и канадцев переселились в собственные дома. Однако у наших соотечественников есть одна особенность, сильно отличающая их от простых канадских домовладельцев. Россияне (специально подчеркиваю) с презрением относятся к сборным деревянно-каркасным канадским домам, презрительно называя их «щитовыми сараями». Россиянин, подобно дореволюционному аристократу, всё еще испытывает восторг перед кирпичом и другими «благородными» материалами. Да и само жилье по своей архитектуре должно для него так же содержать все элементы «благородного» стиля: большой метраж, два-три уровня, подвал, эркеры и всякие там рюшечки-завитушечки по фасаду. Типичный канадский дом в глазах нынешнего россиянина – это примерно то же самое, как пуховик на синтепоне для упомянутой продавщицы. В отличие от Канады, такие показатели, как энергоэффективность, у нас во главу угла не ставятся. Здесь отношение к проблеме энергосбережения все еще находится на уровне позапрошлого века.
Я специально затронул этот момент, чтобы пролить свет на то, почему малоэтажка в нашей стране так и не вышла на первый план, несмотря на все подвижки в эту сторону. Причина проста – при нынешних потребительских запросах такой переход просто невозможен ФИЗИЧЕСКИ! Я не говорю о халупах, в коих с древних времен жили представители простого народа. Я говорю о современном благоустроенном малоэтажном жилье. В США и в Канаде оно стало МАССОВЫМ исключительно благодаря тому, что малоэтажное домостроение в послевоенные годы перешло на индустриальные рельсы. Причем, полемических копий по этому поводу было сломано немало, поскольку индустриальный «дом-машина» в глазах возвышенных эстетов выглядел чудовищно. Достаточно вспомнить, с каким презрением знаменитый американский архитектор Фрэнк Райт отзывался о первых сборных домах Уильяма Левитта. Да, по нынешним меркам эти домики были так себе. Однако «американская мечта» в исполнении Левитта стоила даже для того времени смешных денег – восемь тысяч долларов, тогда как в исполнении Райта она тянула на 35 тысяч долларов. Именно по этой причине Левитт, а не Райт, стал воплотителем «американской мечты» для простых людей.
У нас, к сожалению, Левитты никак не приживаются. И проблема здесь, уверяю, в немалой степени связана с консервативными запросами российских потребителей и проектировщиков, в чьем воображении - как только речь заходит о собственном жилье - стразу же выстраиваются барские хоромы. Откуда у нас так много недостроенных коттеджей? Да всё оттуда же: будущие владельцы включились в строительный процесс, совершенно не соизмеряя своих желаний и своих возможностей, и даже не понимая реальных затрат. Пустующие коттеджные поселки – это печальный памятник наивным барским хотелкам. Но даже если каким-то чудом эти хотелки дошли бы до полного воплощения, нас поджидала бы другая проблема. Как я уже сказал, для многих россиян такие понятия, как энергоэффективность и ресурсосбережение практически ничего не значат. Представьте теперь, к чему бы нас привело массовое переселение людей в такие вот «благородные» хоромы: энергозатраты и водопотребление увеличились бы в разы! Следом подскочили бы вверх цены на уголь, газ и электричество (учтем, что горячее водоснабжение во многих благоустроенных индивидуальных домах осуществляется за счет электроэнергии, которую иной раз домовладельцы бессовестно «тырят» в обход счетчиков). Но поскольку чуда с малоэтажкой не случилось (а оно и не случится), указанные ресурсы пока еще сохраняют относительную доступность.
Итак, какой эпохальный конфликт вскрывают приведенные примеры барских хотелок дорогих россиян? Дело в том, что в наше время невнимательное отношение к вопросам ресурсосбережения (вплоть до полного игнорирования такового) является ПРИВИЛЕГИЕЙ исключительно для ЭЛИТЫ. И технический прогресс ничуть не ведет к расширению этой привилегии. Наоборот, он ведет к сужению числа тех, на кого она распространяется.
Подчеркиваю, в российском обществе пока еще нет отчетливого понимания этих вещей. К примеру, мы настроились на то, будто в светлом прогрессивном будущем для людей окажется вдоволь качественного мяса и молочных продуктов, или что простые работяги с синтепона перейдут на натуральные меха. Вот тут-то и возникает серьезная неувязка с реальными глобальными тенденциями. Нам уже начинают доходчиво объяснять, что интенсивное животноводство поглощает слишком много природных ресурсов, а значит, мясное и молочное изобилие возможно только для избранных. Остальным предложат довольствоваться доступными по цене эрзацами, чье появление стало как раз возможным благодаря научно-техническому прогрессу. Вот мы сетуем на то, что наши прилавки завалены сыром из пальмового масла. Так ведь такое «превращение» растительного сырья как раз и есть реальное чудо прогресса! Скажем, для производства традиционного пармезана совсем не нужны технологические ухищрения и глубокие познания в области химии, физики и микробиологии. А вот для того, чтобы превратить пальмовое масло в сыр, надо в обязательном порядке хорошо дружить с науками.
То же самое касается и домостроения. Кирпичные особняки могли делать и в средневековье. Совсем иное дело – канадский каркасно-панельный дом конвейерной сборки, ставший детищем совместных кропотливых усилий архитекторов, дизайнеров, инженеров, технологов и большого ряда специалистов из самых разных областей точных наук. Я специально обращаюсь к канадскому индустриальному домостроению, поскольку оно как никогда отражает установку на ресурсосбережение. Касается это не только высокой энергоэффективности, достигаемой благодаря высокой теплозащите, совершенным системам отопления и системам рекуперации тепла (что до сих пор неведомо подавляющему большинству россиян). Большое значение имеет и сбережение ценных природных ресурсов. В данном случае мы говорим о древесине.
Примечательно, что канадцы называют свои каркасные дома «деревянными», хотя с точки зрения россиянина это есть форменный обман, поскольку в таких домах всё пространство между стойками каркаса заполнено эффективным утеплителем, защищенным по всей площади стен синтетической водонепроницаемой мембраной. В общем, такой вот высокотехнологичный «щитовой» дом. У нашего потребителя даже не повернется язык, чтобы назвать его «деревянным». Но у канадских создателей такого жилища был свой резон, чтобы прибегнуть к указанному «щитовому» варианту.
Приведу один показательный факт. В 2008 году я познакомился с президентом одной канадской строительной компании - Грэгом Флемингом. Компания как раз занималась строительством деревянно-каркасных домов. Господин Флеминг выдал мне много интересной информации по канадскому домостроению, включая и рекламные буклеты своей компании. Но вот что интересно. Как выяснилось, сам он живет в большом доме, сделанном из цельных бревен (как мне сказали, довольно толстых). Для таких домов все эти технические «навороты» с эффективным утеплителем и синтетической мембраной совсем не нужны. Нормальное такое традиционное жилье – с камином и прочими аристократическими элементами убранства.
Помню, мой приятель, который бывал у Грэга в гостях, указал ему на этот факт: мол, почему ты так расхваливаешь то, чем сам не пользуешься? На что канадец совершенно невозмутимо ответил: «Вы представляете, сколько бы пришлось срубить деревьев, если бы такие дома, как у меня, строили для всех?». И он был абсолютно прав. Кстати, Уильям Левитт, заработавший миллионы на строительстве сборных «щитовых» домов, сам жил в шикарном кирпичном особняке. Возмущаться подобным фактам вряд ли разумно. Там, где удовлетворяется МАССОВЫЙ СПРОС, ставка на ресурсосбережение возникает сама собой. Но поскольку не все люди в этом мире принадлежат к широким народным массам, то для них, как для «избранных», делается исключение. Кто попадает в число таких избранников, вопрос отдельный. Данная мера, судя по всему, является подвижной. И в ближайшем будущем исключение будут делать только для представителей элиты и тех, кто с ней близко связан.
Таким образом, приоритеты ресурсосбережения – это те красные флажки, которые станут водоразделом между плебсом (то есть широкими народными массами) и элитой. Вы, конечно, спросите: а разве в этой картине не предусмотрено чего-то третьего, чего-то промежуточного? Как правило, в таких случаях принято упоминать средний класс. Разумеется, средний класс просто так не испарится. Но похоже на то, что в ближайшей перспективе он подвергнется весьма серьезным испытаниям. И на этом моменте необходимо остановиться подробнее.
Укрощение строптивых
Возможно, мне укажут на одно очевидное противоречие. Допустим, власти на Западе всерьез опасаются массовой безработицы ввиду надвигающейся повальной роботизации. Тогда почему они с таким упорством навязывают свои «зеленые» стандарты и ковидные ограничения, которые прямо бьют по малому и среднему бизнесу? Почему в этом случае их не беспокоит сфера занятости? Замечание, действительно, верное, но скорее всего, уловленное противоречие отражает противоречивость самой современной политики. Очевидно, именно так расставлены приоритеты нынешней элиты, что некоторое ущемление малого и среднего бизнеса (в основном это касается сферы услуг), не воспринимается как большая трагедия. Мало того, это вполне может считаться необходимой платой в свете глобального вхождения в новую «прекрасную» эпоху.
Обратим внимание, что и российская власть – при всех ее опасениях по поводу безработицы – ведет себя столь же противоречиво. О том, как наши законодатели ущемляют в правах малый и средний бизнес, сказано достаточно. В последние годы это вообще стало криком души для нашей либеральной оппозиции. При этом нам предельно понятны мотивации властей, которых искренне настораживает и тревожит разрастание «мелкобуржуазной» стихии. Правителям намного удобнее иметь дело с относительно небольшим кругом крупных деляг, чем с миллионами мелких и средних предпринимателей. Точно так же властям привычнее и спокойнее апеллировать к «сердцам» зависящих от государства рабочих и служащих, чем выстраивать отношения с экономически самостоятельными людьми.
Всё это – понятные, даже банальные истины. Однако для многих из нас неприятным «историческим сюрпризом» стало то, что схожий драйв наметился и политике западных государств. Это неприятно в силу того, что еще с 1990-х годов в наших головах в качестве аксиомы укоренилась мысль о том, что на Западе торжествует модель общества равных возможностей, которая всячески поощряет любую предпринимательскую инициативу. Итогом торжества предпринимательского духа стал небывалый в мировой истории рост материального благосостояния, выразившегося, прежде всего, в стремительном увеличении доли среднего класса. Поскольку Россия после краха социализма свернула на тот же путь, мы ожидаемо настроились на схожий результат. И тут неожиданно обнаруживается, что на Западе – в этой колыбели капитализма – предпринимательский дух начинает входить в диссонанс с политикой тотального ресурсосбережения и вытекающих отсюда этических принципов.
Думаю, вряд ли кто-нибудь станет оспаривать связь между свободой предпринимательства и ростом «удельного веса» среднего класса. Однако у меня есть резонные опасения, что экстраполировать эту тенденция в далекое будущее теперь уже не представляется возможным. Сто лет назад такие прогнозы были вполне уместны. Но не сейчас.
Не так давно я случайно наткнулся в Интернете на статью американского колумниста Дерека Томпсона, обратившего внимание на некоторые неутешительные тенденции в современном западном мире в свете развития информационных технологий (https://www.theatlantic.com/magazine/archive/2020/01/wheres-my-flying-car/603025/). Автор обращает внимание на такой парадокс: цифровая эпоха странным образом совпала С ЭКОНОМИЧЕСКИМ СПАДОМ В США. По крайней мере, былого динамизма здесь не наблюдается, как это было до появления «цифры». Инновации в сфере высокотехнологичного бизнеса, пишет он, серьезно обогатили лишь небольшую кучку людей, но при этом они не посодействовали ни ожидаемому от них увеличению рабочих мест в сфере малого и среднего бизнеса, ни обновлению разрушающейся инфраструктуры. Если ориентироваться на социально-экономические показатели, то «цифра» привела лишь к УСИЛЕНИЮ СОЦИАЛЬНОГО РАССЛОЕНИЯ И РОСТУ ИМУЩЕСТВЕННОГО НЕРАВЕНСТВА. Да, ведущие высокотехнологичные компании посодействовали увеличению удобств, но они совсем не привели к тем глубоким трансформациям, о которых в свое время говорили государственные руководители, «благословляя» данное направление.
Суть претензий автора в том, что «настоящая» промышленная революция мгновенно отражается на динамике экономического развития. Так, в XIX веке это сказалось на стремительном росте производительности и, соответственно, на росте благосостояния – сначала в Англии, затем и во всей Европе. Несмотря на то, что переход на рельсы индустриального развития оказался весьма болезненным, это привело к увеличению заработной платы рабочих и увеличению продолжительности жизни уже во второй половине позапрошлого столетия. Однако цифровая экономика, указывает автор, как будто движется в противоположном направлении. Если бы прежняя динамика сохранялась, то к 2013 году американская экономика выросла бы еще на 60 процентов. В чисто денежном выражении это означает прибавку в 30 тысяч долларов в год на каждое домовладение. Вместо этого с 1973 по 2013 год рост доходов у людей РЕЗКО ЗАМЕДЛИЛСЯ. Наш цифровой век, заключает автор, почему-то совпал с падением экономического роста. По некоторым данным, снижение производительности привело к падению ВВП США на 2,7 триллионов долларов с 2004 года. Да, сегодня мы все пользуемся смартфонами и воспринимаем их как величайшее благо современной цивилизации, однако, полагает автор, все эти приобретения не стоят потерянных триллионов долларов.
Понятно, что апологеты компьютерной революции приводят свои аргументы, обращая внимание на то, что цифровые технологии дают людям новые возможности для раскрытия творческого потенциала. С этим трудно спорить. Однако автор обращает внимание на другую проблему: много ли в наше время объективных возможностей для успешной самореализации? Так, в 1980-х годах у среднего американца была намного больше шансов ОТКРЫТЬ СОБСТВЕННУЮ КОМПАНИЮ, чем в нынешнем десятилетии. По некоторым данным, из-за внедрения широкополосного доступа в Интернет произошло снижение предпринимательской активности почти во всех городах и во всех отраслях.
По мысли автора, наблюдаемое сокращение предпринимательской активности прямиком ведет нас к Силиконовой долине. Причина проста: знаменитые высокотехнологичные компании фактически добились монопольного положения в офисном программном обеспечении, в социальных сетях и в поисковых системах. Поэтому вместо того, чтобы содействовать инновациям, эти гиганты выросли настолько, что просто ПОДМИНАЮТ НА СВОЕМ ПУТИ мелких предпринимателей, рискнувших создать инновационный продукт. В итоге их огромная мощь усугубила региональное неравенство в силу локализованной концентрации богатства. Так, в США 80% венчурных инвестиций приходятся всего на три штата – Калифорнию, Нью-Йорк и Массачусетс. По идее, отмечает автор, Интернет призван был разрушить доминирование империй, высвободить творчество и распространить богатство. Вместо этого, наоборот, произошло СНИЖЕНИЕ КОНКУРЕНЦИИ и усиление ДИКТАТА со стороны победителей.
Возможно, автор несколько сгущает краски. Нельзя исключать того, что потенциал новых технологий пока еще не раскрыт до конца. И если мы имеем дело с замедлением прогресса, то связано это не столько с технологиями, сколько с распространенными способами их применения. Главную проблему некоторые аналитики видят в плохом управлении. Скорее всего, спад наметился еще до цифровой экономики, и новые технологии, на самом деле, только его смягчили. Ведь, несмотря на падение темпов роста, мы понимаем, что тот же Интернет привнес важные перемены в нашу жизнь. Например, невероятно ускорив обмен информацией и сделав доступной удаленную работу. Это, естественно, не замедлило сказаться на снижении мобильности, но вряд ли данный факт можно считать трагическим для экономики.
Скорее всего, мы сталкиваемся с развилкой, когда новые технологии неизбежно содействуют уничтожению целого ряда «традиционных» секторов экономики, создавая предпосылки для становления чего-то нового и перспективного. Пока же мы находимся в болезненной ситуации слома, когда главным пострадавшим становится «традиционный» (на данный момент) малый и средний бизнес, а шире – весь средний класс развитых стран.
Надо полагать, что источник проблемы здесь не в среднем классе как таковом, а как раз в его тенденции к увеличению «удельного веса». Причина конфликта проста – увеличение числа состоятельных людей прямо противоречит стратегическому курсу на ресурсосбережение. Иными словами, нынешнюю элиту не устраивает сама ситуация, когда происходит поступательный и совершенно неконтролируемый сверху переход широких слоев населения за «красные флажки». И даже не сам переход (по факту), а растущие запросы выходцев из народных масс. Этот настрой в состоянии испортить красивый замысел о всемирном преображении человеческого бытия. Как мы понимаем, здесь действует простая арифметика: непрерывное повышение «удельного веса» среднего класса автоматически означает соизмеримое увеличение потребления. Соответственно, ни о каком ресурсосбережении не может быть и речи. Поэтому, чтобы остановить этот поток, необходимо осадить тех, кто открыто выражает свои претензии на красивую жизнь, не входя при этом в состав «избранных». Чаще всего этим «грешат» как раз успешные представители среднего класса, склонные придавать высокий нравственный смысл автобиографическим историям о переходе «из грязи - в князи».
Кстати, обратим внимание на то, сколь активное участие принимают известные «хозяева жизни» в пропаганде темы ресурсосбережения. Совсем недавно Билл Гейтс рассказал о своем вкладе в борьбу с глобальным потеплением. Среди прочего мы узнали о том, что он ест искусственное мясо и намерен для себя сократить вдвое количество авиаперелетов. Я уже не говорю о гуляющих в Сети фотографиях Марка Цукерберга, облаченного в простую футболку и потертые джинсы, или аналогичные фото, на которых лидеры европейских государств отовариваются в обычных супермаркетах или прямо по городу шагают на работу, придерживая под мышкой свой скромный завтрак.
Лично я не склонен иронизировать по этому поводу. В конце концов, когда-то Ленин таскал бревна на субботниках и в быту отличался невероятной скромностью. Товарищ Сталин также не был замечен в любви к роскоши. В принципе, инициаторы великих революционных трансформаций всегда отличались эксцентричными наклонностями, включая сюда и демонстративную абстиненцию. Миллиардеры здесь также не исключение (например, про Поля Гетти говорили, будто он собственноручно стирал носки). Суть не в этом. Суть в том, что если завтра Билл Гейтс решит намазывать черную икру на пармскую ветчину или захочет кормить своих собак фуа-гра, он сможет себе это позволить. И никто ему не помешает. Но самое главное – мы об этом никогда не узнаем. Элита в состоянии скрыть темные стороны своей жизни от остального общества. А вот обществу скрыть от элиты «сокровенные» факты своего бытия гораздо труднее. В ряде случаев просто невозможно, в том числе и для представителей среднего класса. Возможно, их это касается в первую очередь, поскольку средний класс - в силу своего законопослушания (возведенного в добродетель) - играет с властью в белую. Все его доходы, расходы и потребности совершенно открыты. Всё подсчитано до копейки. Тем проще будет выставить ему красные флажки и отследить все его перемещения.
Я говорю это к тому, чтобы ни у кого не возникало иллюзий насчет революционной роли среднего класса на текущем этапе. Если кто-то думает, будто завтра простые предприниматели объединятся с «белыми воротничками» и единым фронтом выступят против ограничительной политики, то это не более чем блажные фантазии. Мы уже видим готовность «белых воротничков» принять новую идеологию. Вместо бунта получится банальная готовность прильнуть к элите - в надежде получить лакомые кусочки с барского стола. Что касается неуступчивых представителей малого и среднего бизнеса, то их можно приструнить с помощью беснующейся толпы агрессивных леваков. И вообще, не стоит забывать, что в настоящее время элита весьма успешно манипулирует общественным сознанием, а потому вряд ли широкие народные массы пойдут за средним классом (как это случилось во время Великой французской революции).
На мой взгляд, неспособность среднего класса стать гегемоном новой революции имеет фундаментальные причины. По большому счету, речь идет о его консерватизме, о его привязанности к тому стилю жизни, который укоренился за последние столетия, но уже не отвечает текущим реалиям. Я не собираюсь сейчас выступать против современности. Стремительный рост потребления на самом деле становится угрожающим для планеты. Поэтому экологическая повестка не является чьей-то прихотью – она на самом деле продиктована жизнью. Но если правые по своему обыкновению от нее отмахиваются, ее начинают претворять в жизнь левые. Что, собственно, и происходит. И об этом я пишу уже не первый год.
Я подвожу вас к тому, что императив ресурсосбережения имеет принципиальное значение для жизни, и с ним так или иначе придется считаться. Однако есть важный нюанс: для того, чтобы придерживаться этого пути, вовсе не обязательно вливаться в толпу плебса и жить за красными флажками. Есть, скажем так, пассивное ресурсосбережение. Это когда вам банально урезают пайку, и вы ею довольствуетесь, сохраняя стиль жизни обычного потребителя, но только с умеренными («усеченными») амбициями. Именно такой вариант и навязывают плебсу, ограничивая его материальные притязания. И есть активное ресурсосбережение, когда вы своим трудом, своим умом, своими знаниями и смекалкой многократно повышаете эффективность использования наличных ресурсов в обустройстве своей жизни. Если хотите, называйте это третьим путем самореализации. Сам по себе он вполне может быть адресован широким слоям населения и не связан напрямую со средним классом.
В каком-то смысле мы затрагиваем сейчас те позитивные революционные изменения, о которых рассуждал Элвин Тоффлер, развивая тему так называемого «протребления» (о чем я ранее также писал). Со своей стороны – учитывая социально-политический контекст эпохи – я обозначаю данное направление как «тихая революция». Чтобы оценить ее историческое значение, а равно – уловить ее «правое» содержание, нам придется критически пересмотреть устоявшиеся потребительские привычки, особенно те их них, которые взращивают и лелеют представители среднего класса.
Вопрос о качестве стиля
В своих попытках догнать Запад мы не всегда даем себе отчет в том, что воспроизводим порой не самые перспективные практики. Точнее, на текущем отрезке времени мы воспринимаем в качестве идеала то, над чем уже завис дамоклов меч нового экологического курса. К примеру, в начале 1990-х годов с подачи одного юмориста у нас смеялись над своими соотечественниками за их склонность по многу раз использовать пластиковые пакеты (смотрите, мол: они их стирают, а потом сушат на веревке!). Дескать, на прогрессивном Западе пластиковый пакет является одноразовой упаковкой, которую сразу же выбрасывают в мусорное ведро после использования. Что же, с тех пор мы серьезно продвинулись в этом направлении. Теперь россияне так и поступают: пакеты используют один раз и потом выбрасывают на свалку.
А что мы теперь видим на том же Западе? Теперь там разворачивается борьба против бездумного использования пластиковой упаковки, вносящей весомый вклад в ухудшение экологической ситуации на планете. В настоящее время экологически сознательные граждане развитых стран показывают диаметрально противоположный пример, используя в быту многоразовые пакеты и сумки. То есть, сегодня на Западе экологически сознательная часть общества вырабатывает именно те навыки, которые еще не так давно были в ходу у «отсталых» россиян. Через десяток лет (в чем я совершенно уверен), новое поколение российских прогрессистов начнет укорять своих соотечественников уже за то, что они разбрасываются пластиковой упаковкой вместо того, чтобы использовать ее по многу раз, как это делают продвинутые европейцы и американцы.
Сегодня мы наблюдаем еще одну показательную картинку. Каждое лето наш дачный поселок оглашает рёв триммеров: это соседи косят свои газоны. Да, трудолюбивые российские владельцы земельных участков сделали реальный рывок в сторону развитого мира, обустраивая свои лужайки на манер состоятельных американцев. Газонная трава вместо лебеды и одуванчиков, триммер вместо привычной тяпки – прогресс, как говорится, налицо. И, говоря начистоту, в историческом контексте это на самом деле есть прогресс. Во всяком случае, хоть в чем-то мы реально догоняем Америку. Вопрос лишь в том, в правильном ли направлении движется сама Америка, создав впечатляющий пример газонной культуры?
На этом стоит остановиться поподробнее. В развитых странах, и особенно в США, газон давно уже стал атрибутом благоустроенной субурбии – современного местообитания самых счастливых представителей белого среднего класса. И всё бы ничего, но в свете набирающей силу политики ресурсосбережения эта привычная лепота начинает вызывать все больше и больше вопросов.
Американскую газонную культуру уже окрестили «третьим сельским хозяйством мира». Билл Моллисон в своей фундаментальной работе по пермакультурному дизайну приводит на этот счет впечатляющие цифры. К началу 1980-х в США под газоны было выделено порядка 6,5 миллиона га земли! Причем, с тех пор их площади не сокращались, а увеличивались. Газоны в этой стране являются масштабной «сельскохозяйственной» системой, на поддержание которой требуется энергии больше, чем на поддержание кукурузных полей или плантаций, занятых овощными культурами! Примерно 15-20 процентов производимых в США минеральных удобрений тратится на газоны. Как подчеркивает Моллисон, по объему это больше, чем тратится удобрений на поддержание всего сельского хозяйства в Индии! Учтем еще и миллионы тонн бензина, необходимого для работы газонокосилок.
Еще одна проблема, связанная с газонами – утилизация скошенной травы. Поскольку эта трава не используется для еды и корма, ее «от души» подкармливают азотными удобрениями и обрабатывают пестицидами. Потом всё это «добро», естественно, попадает в почву и в грунтовые воды. Скошенная газонная трава, таким образом, - это еще один вид вредных отходов, в отношении которых необходимо принимать какие-то специальные меры.
Не меньшая проблема связана и с водой. Так, в Калифорнии 44% водопотребления домохозяйств приходится как раз на полив газонов. По мнению Моллисона, газонная культура развитых стран требует гораздо больше воды и прочих важных ресурсов (включая и трудозатраты), чем обычное сельское хозяйство. «И уж точно больше, - пишет он, - чем сельскохозяйственные системы стран третьего мира». При этом только 13% газонов выполняют какие-либо полезные функции (например, используются для занятий спортом). Остальные 87 процентов создаются и поддерживаются исключительно ради эстетики.
Таким образом, заключает автор, процветающие сообщества экономически развитых стран стали массово увлекаться сельским хозяйством, от которого они получают только грязные отходы и бесполезную трату ценных ресурсов, включая воду. Отметим, что в США средняя площадь пригородных газонов составляет 650-900 кв. метров. За сезон, кроме поливов, осуществляется до шести опрыскиваний для устранения вредителей и сорняков. В Австралии, по некоторым подсчетам, на содержание 10 га газонов расходуется больше средств, чем на смешанное фермерское хозяйство площадью 50 га.
А теперь обратим внимание на принципиально важный социально-психологический момент. Почему газонная культура так прочно вошла в жизнь среднего класса (а за ним – и в жизнь представителей широких народных масс, как это происходит у россиян)? Откуда эта готовность взваливать на себя обременение, не дающее никаких материальных компенсаций? Не потому ли, что газонная культура обладает ПРИЗНАКОМ ЭЛИТАРНОСТИ, на которой патологически помешаны люди, стремящиеся к выходу «из грязи - в князи»?
Еще раз обратимся к Моллисону. Вот что он пишет: «Это положение характерно для британской ландшафтной этики; то, что мы в действительности наблюдаем в данном случае, представляет собой британское сельское владение в миниатюре, рассчитанное на людей, У КОТОРЫХ БЫЛИ СЛУГИ (выделено мной – О.Н.). Эта традиция распространилась по городам и в результате достигла кварталов с клочками земли в четверть акра. Демонстрация непродуктивного фасада стала своего рода символом культурности. Газон с кустарниками - это просто насилие над природой и ландшафтом, демонстрирующее благосостояние и власть и не имеющее кроме этого никакой другой функции».
Далее Моллисон делает очень важное для нас замечание: «Единственное, что может продемонстрировать планировка подобного рода, так это то, что можно силой заставить мужчин и женщин тратить свою энергию на бесполезную тяжелую работу. Человек, приводящий в порядок газон, является одновременно и шизоидным рабом, и феодальным лордом, следующим за своей газонокосилкой, чикающим своими ножницами для обрезки живых изгородей и искривляющим розы и жостер для того, чтобы придать им причудливую, но бесполезную форму».
«Шизоидный раб и феодальный лорд в одном лице» – это, пожалуй, самая точная характеристика подобных персонажей. По сути, человек, не располагая материальными возможностями представителей элиты, дополнительно растрачивает свои деньги, время и физические силы ради навязчивой имитации элитарности. Выражаясь по-современному, растрачивается на «понты». Как этот процесс происходит у дорогих россиян, я подробно описал в «Барском синдроме».
Главное, на что нужно обратить внимание: из таких «понтов» складывается характерный ресурсозатратный стиль жизни, который (по идее) вряд ли подходит людям, вынужденным считать каждую копейку. То есть, дело не только в газонах. Газоны – лишь один из поучительных для нашей темы примеров.
Здесь мы вплотную подходим к вопросу продовольственного суверенитета – как раз того, с чего и начинался этот разговор. Как мы понимаем, газон можно успешно «переформатировать» под сельскохозяйственное производство, используя земельный участок по его прямому назначению – для производства еды. Билл Моллисон, пытаясь перенастроить мозги своих читателей, разработал целый алгоритм по превращению газона в «продуктивное пространство». Причем, не тратя на это много времени и больших физических усилий (кто имеет представление о принципах пермакультуры, тот понимает, о чем идет речь).
Подчеркиваю, ключевым моментом здесь являются не агротехнические приемы (хотя и они важны), а сам подход к организации жизненного пространства, которое постоянно оценивается на предмет его потенциальной продуктивности. Как бы то ни было, но здесь также просматривается установка на ресурсосбережение, однако не в плане отказа от чего-то, а в плане получения дополнительных материальных благ путем творческого и эффективного использования наличных ресурсов. Скажем, при пассивном ресурсосбережении газон и впрямь будет рассматриваться как неоправданная роскошь, от которой вас, возможно, попытаются каким-то образом «избавить». При активном же ресурсосбережении он просто перестает быть роскошью, и становится производственной площадкой.
Этот принцип можно применить не только к земельному участку, но также и к пространству обычной городской квартиры (не говоря уже об индивидуальном доме). И вообще, как только вы перенастроите свое сознание на активное ресурсосбережение, вы сразу начнете видеть скрытый потенциал продуктивности любых мест вашего проживания, будь то палисад, задний дворик, чердак, крыша, подвал, да и просто стена дома или сарая. Почему многие люди, даже имея массу практических, чисто хозяйственных навыков, не до конца видят указанный потенциал? Как я сумел убедиться, даже вполне разумные и практичные граждане зачастую игнорируют такие вещи. Причина проста: речь опять идет о господстве стиля – элитарного стиля. Как только человек всерьез принимается за организацию своего жилого пространства, он сразу берет на вооружение «барские» образцы. В итоге мы получаем, например, характерный дизайн интерьеров, навязчиво имитирующих аристократическое жилище. Продуктивность пространства уже никак не принимается в расчет.
В данном случае я ничуть не клоню к тому, чтобы все граждане разом двинулись путем активного ресурсосбережения. Нет, то, о чем я здесь говорю, есть вопрос выбора. Каждый пойдет тем путем, к которому его подталкивают субъективные наклонности и объективные обстоятельства. Ставка на активное ресурсосбережение – удел сторонников и активистов «тихой революции». Окажутся ли они в меньшинстве или породят мощный общественный тренд, время покажет. Пока что мы можем рассуждать только об открывающемся окне возможностей для определенной части людей. И вовлечение в этот тренд может начаться с незначительных, на первый взгляд, вещей. Степень же реализации активного ресурсосбережения будет иметь весьма широкие границы.
Адепты внутренней колонизации
Мы начали с того, как два известных журналиста на либеральном телеканале учили нашу интеллигенцию высевать овощную рассаду. Дело, как я сказал, своевременное, нужное. Особенно нужное в том смысле, что самостоятельное выращивание овощей (вместо покупки таковых в супермаркете) уже есть первый шаг к активному ресурсосбережению. Это не только вопрос экономии денег. Как только наш интеллигент всерьез подойдет к садово-огородной теме, ему придется решать вопрос организации упомянутого выше «продуктивного пространства». Что это будет: подоконник, балкон, дачный участок или отдельная плантация в чистом поле? А может, сразу всё вместе? С этого как раз и начинается переосмысление подходов к организации жизни. Привычка покупать продукты в супермаркете сменяется наработкой навыков и использованием наличных ресурсов в рамках совершенно иной логики.
Почему именно интеллигенции я придаю такое значение? Почему я не связываю зарождение «тихой революции» с деятельностью простых российских работяг, уже и без того занятых на овощных грядках?
В каком-то смысле ответ на этот вопрос лежит в плоскости социальной философии. И ответ может быть парадоксальным. С одной стороны, интеллигенция, погружаясь в свой книжный мир, очень сильно отрывается и от простого народа, и от сельского хозяйства и даже от реальности. Она же нередко настаивает на несовместимости двух видов труда – умственного и физического. Некоторым даже кажется, будто вовлечение в сельскохозяйственные практики может привести к оскудению ума. На самом же деле это мнимое, надуманное противоречие, принимаемое в силу всё тех же претензий на элитарность.
На самом же деле преодоление дистанции между тем и другим ведет нас к тому синтезу (в гегелевском смысле), который знаменует начало более высокого диалектического витка в поступательном развитии. Любой революционный рывок всегда сопровождается преодолением этих мнимых противоречий. Точнее, он становится результатом соединения того, что принято было считать несоединимым. Именно по это причине массовый переход интеллигенции в продуктивные земледельческие практики обещает важные социальные подвижки. Активное ресурсосбережение достигается не только руками. Оно требует серьезной работы ума.
В отличие от обычного трудяги, способного монотонно и без малейшего напряжения головы орудовать лопатой «от забора – до обеда», интеллигент обладает такими важными качествами, как склонность к умственной работе и стремление к получению новых знаний. Это именно то, без чего невозможно добиться никаких инновационных подвижек при решении конкретных практических задач. Возможно, книжника и очкарика отталкивает тяжелый монотонный труд. Однако это является побудительным мотивом для поиска путей снижения трудозатрат и повышения продуктивности. Причем, сам по себе поиск и реализация новых продуктивных подходов к делу способен превратить рутину в творчество. А творчество, со своей стороны, высвобождает энтузиазм, который так часто ведет к неординарным результатам, о которых иной раз мало кто помышляет.
Кстати, история дает нам массу впечатляющих примеров участия образованных людей в садово-огородных делах. Я не буду сейчас говорить о зарубежном опыте. Обратимся только к нашей истории. Так, представители российского дворянства в свое время внесли немалый вклад в развитие тепличной культуры. Когда-то Россия экспортировала в Европу… ананасы, выращенные в специальных заглубленных в землю теплицах! Кстати, на Западе сегодня обращаются к таким конструкциям, правда, не упоминая о том, откуда они родом. Наверное, немногие знают, что граф Лев Толстой также был заядлым садоводом и имел в своем имении такую же заглубленную теплицу (сохранившуюся, кстати, до наших дней). Там он выращивал самые разные теплолюбивые растения, включая и кофе, которым он даже торговал.
Еще более показательным примером является «культурная миссия» декабристов, посодействовавших интродукции на территории Сибири большого количества важных сельскохозяйственных культур. Говоря о культурной миссии, я использую это понятие в прямом смысле. Только оглядываясь назад, начинаешь осознавать, что истинная историческая роль этих «государственных преступников» была связана как раз с их сибирскими садово-огородными делами.
Так, по словам Розена, в Забайкалье до прихода сюда декабристов местные жители выращивали только капусту и лук. Декабристы научили их выращивать огурцы. Они же принесли на сибирские просторы такие культуры, как картофель, табак, помидоры, дыни, арбузы, гречиху, высокоурожайные сорта ржи, ячменя и проса. Семен Краснокутский безвозмездно снабжал своих соседей семенами и обучал их огородничеству. Михаил Спиридов, занявшись огородничеством, так преуспел в этом деле, что поставлял продукты своим ссыльным товарищам, заодно показывая пример грамотного отношения к сельскому хозяйству местным жителям. В своем «образцово-показательном» хозяйстве, расположенном недалеко от Красноярска, он выращивал пшеницу, рожь, гречиху, лен, коноплю и картофель. Его главной заслугой считается распространение в этом крае культуры картофеля. Согласно местной легенде, взрослые жители отказывались пробовать непонятный овощ на вкус, поэтому Спиридов кормил картошкой ребятишек, дабы вызвать у них интерес к этому продукту. В конечном итоге его старания принесли результаты. Картофель вошел в обиход жителей Енисейской губернии, и в честь «первооткрывателя» его долгое время называли «спиридовкой».
В Иркутской губернии Владимир Раевский впервые начал выращивать дыни и арбузы. Причем, судя по его переписке, данное начинание было вполне успешным. Необходимо отметить, что для выращивания теплолюбивых культур новые поселенцы широко применяли парники и теплицы, давая, опять же, положительный пример местным жителям.
Являясь сторонниками рыночных отношений, декабристы старались с самого начала придать своим опытным хозяйствам предпринимательский характер. Поэтому они не просто экспериментировали с различными культурами, но также создавали передовые способы агротехники, не чураясь механизации производственных процессов, связанных с обработкой земли и переработкой продуктов. Для повышения плодородия почв широко применялись органические удобрения. И, конечно же, благодаря декабристам произошло заметное улучшение семенного фонда.
Немаловажным является еще и то обстоятельство, что декабристы пытались привить сибирякам интерес к садоводству. Вообще, для обычных крестьян – даже в европейской части России – садоводство не играло никакой роли и воспринималось как своего рода барская причуда. Традиционно плоды и ягоды простые крестьян собирали в лесу, в чем отчетливо просматриваются отзвуки родового строя. Поэтому именно с садоводства начинается важный шаг в сторону формирования цивилизованного уклада. Сегодня в сибирских краях этот процесс идет уже полным ходом.
Чем особо показательна для нашей темы история с декабристами? Не добившись успеха в деле свержения власти, они весьма успешно реализовали себя на поприще «тихой революции». Я думаю, мы можем вдохновляться этим примером и делать из него выводы. Фактически, декабристы переключили внимание с высот отвлеченного социального прожектерства на вполне земные дела, и тем самым внесли куда больше вклада в социально-экономическое развитие, чем если бы они продолжали идти в лобовую атаку на самодержавный строй. Подчеркиваю, их пример – наука для нынешней российской интеллигенции, живущей в предвкушении «падения путинизма». На мой взгляд, это есть пустая растрата умственной энергии и расшатывание нервной системы. Режим не утратит своего «антинародного» характера после смены лидера. И даже после прихода к власти представителей так называемой либеральной оппозиции государственно-бюрократический аппарат будет так же заполнен беспринципными карьеристами, хапугами и идиотами (о чем я уже говорил много раз).
Если же говорить (как любят наши либералы) о вхождении в западную цивилизацию, то там курс на обособление элиты и создание нового плебса далек от той идиллии, которой у нас вдохновлялись на протяжении последний десятилетий. Скорее всего, российская элита также включится в этот тренд, и в итоге мы однажды снова увидим трогательное единение наших правителей и их западных коллег. В этой связи успех «тихой революции» будет иметь для нас важное историческое значение. И в роли ее главных зачинщиков может выступить только интеллигенция, способная переключить свою умственную энергию с бесплодной критики режима на решение «приземленных» (но от того не менее значимых) задач.
Фактически, ставка на активное ресурсосбережение есть выработка принципов организации жизни в духе Шестого технологического уклада. Для такого перехода нужны не просто умные и грамотные люди – нужны люди ПРИНЦИПИАЛЬНЫЕ и, не побоюсь этого слова, - ИДЕЙНЫЕ. Представители интеллигенции, решившие реализовать себя на этом поприще, станут главным локомотивом процесса, показывая наглядные примеры представителям широких народных масс и увлекая их за собой. Тем самым на данном этапе они выполнят свою культурную миссию – по примеру того, что когда-то делали в Сибири ссыльные декабристы, повышая цивилизационный уровень простых поселенцев. В нынешних условиях таким путем произойдет своего рода «экзистенциальная сепарация», когда часть продвинутых граждан начнет по своему образу жизни отделяться от массы морально разлагающегося и тупеющего плебса (ведомого, как мы понимаем, идеологическими установками такой же разлагающейся элиты).
Естественно, ключевым вопросом станет вопрос о том, как удастся «тихим революционерам» вписаться с общую социально структуру? И главное, каков будет материально-экономический базис их бытия?
Продуктовые оазисы
Как я уже сказал, «тихая революция» не предполагает открытой конфронтации с властью. Мало того, здесь даже не предполагается открытого вызова воротилам бизнеса, штампующим для широких народных масс обезличенный продукт. Просто вы формируете свою среду, где повышение качества жизни осуществляется не за счет систематической покупки товаров и услуг (как это происходит в «классическом» обществе потребления), а благодаря использованию знаний и развития определенных навыков. По большому счету, это есть «умный» образ жизни, требующий от вас регулярного приобретения компетенций в различных прикладных областях.
Самое интересное, что приобретению этих компетенций прямо содействуют современные информационные технологии – все тот же Интернет. То есть цифровая революция, как ни странно, работает не только на руку IT-гигантам, но также и многочисленной армии «протребителей» (еще раз вспомним выражение Тоффлера). Все зависит от того, как вы используете для себя возможности того же Интернета. Кто-то видит в нем средство развлечения, а кто-то регулярно приобщается через Интернет к полезным знаниям. Выражаясь философски, вы отвечаете на диктат со стороны элиты отказом вливаться в число праздных идиотов. Наоборот, вы еще больше развиваете свои интеллектуальные способности, ища при этом возможности для создания продуктивных пространств. Прежде всего – для собственного продовольственного суверенитета.
Кстати, само понятие «продовольственный суверенитет» (Food Sovereignty) мелькает на американских сайтах, посвященных так называемому «органическому земледелию». Я уже неоднократно писал о том, что на Западе (особенно в США) набирает силу движение, связанное с самостоятельным производством экологически чистой еды. Данный тренд начинает захватывать и Россию. Собственно, он-то и натолкнул меня на мысль о «тихой революции». Правда, необходимо понимать, что структурно это движение еще не оформлено. На данном этапе, скорее всего, формируется лишь сама социальная среда, внутри которой осуществляется обмен опытом, чему опять же в немалой степени содействуют информационные технологии.
Само по себе кажется странным, что интерес к органическому земледелию проявляют городские жители развитых стран, у которых, казалось бы, высокий модернизм должен был дотла выжечь всякое стремление вернуться на землю. И, тем не менее, мы наблюдаем сейчас этот отток на окраины (а то и вовсе в необжитые места). Пока он еще не делает никакой погоды, однако само по себе здесь показательно то, что стремление производить для себя «натуральную» (сиречь: вкусную и здоровую) еду происходит на фоне очередных «свершений» в деле индустриального производства продуктов питания. Как я уже говорил, Билл Гейтс теперь открыто рекламирует искусственное мясо. Совсем недавно прошла информация о том, что в России собираются производить мясо и хлеб из белка… насекомых (о чем я предполагал в первой части). В общем, индустрия еды развивается в своей логике. И вполне возможно, что однажды искусственная еда займет весомую долю на рынке – как это произошло с одеждой из синтетики.
Спрашивается, по какой тогда траектории двинется «тихая революция» с ее органическим земледелием? Вот здесь я перехожу к самому важному пункту, за что меня могут обвинить в цинизме и «оппортунизме».
Для начала сошлюсь еще на один пример. Недавно мне попалась на глаза статья об одной «бесплатной» ферме (Free Farm), организованной членами индейской общины в штате Вирджиния. По сути, речь идет о НЕКОММЕРЧЕСКОЙ организации, занятой выращиванием «органических» продуктов питания, которые совершенно бесплатно распространяются среди членов общины. В принципе, в этой истории было много всякой лирики, включая и трогательные рассказы о священном наследии земледельческих традиций коренных американцев (на самом деле там излагались принципы пермакультуры, описанные в трудах Билла Моллисона). Но была в этой статье и суровая проза, касающаяся жизни многочисленных (пока еще) мелких фермеров. Так, в одном только штате Вирджиния существует порядка 40 тысяч небольших ферм, которые не обеспечивают своих владельцев постоянным доходом, из-за чего тем приходится искать дополнительные заработки. Как выясняется, в США ежегодно без надобности ликвидируется порядка 30-40% произведенной сельхозпродукции, что составляет примерно 133 миллиарда тонн на сумму в 160 миллиардов долларов! Проблема мелких фермеров в том, что они не могут полностью распродать свою «натуральную» еду, поскольку ее стоимость не соответствует материальным возможностям массового покупателя.
Как нетрудно догадаться, на массового покупателя работают крупные производители с их продвинутыми индустриальными технологиями. Именно такой продукцией завалены полки супермаркетов, где, как обычно, мелких фермеров никто не ждет. В статье прямо заявляется, что мелкие производители не в состоянии конкурировать с крупными компаниями, предлагающими дешевый товар.
В принципе, мы в России сталкиваемся с похожей ситуацией. Но вот на что я хотел бы обратить внимание: и в США, и у нас мелкие фермеры почему-то с маниакальной настойчивостью пытаются вывести свою «органическую» продукцию на массового потребителя. То есть начинают биться за ту же целевую аудиторию, на которую сориентирован крупняк. Если брать нашу страну, то в отдельных нишах им еще удается удерживать позиции, но в целом перспективы ясны: без государственных дотаций мелких фермеров ждет «перманентное» разорение. И мы еще услышим немало душещипательных историй на этот счет.
При таком положении дел судьба новоявленных «тихих» революционеров выглядит еще более неопределенной. На что им рассчитывать, если даже у нынешних производителей «натуральной» еды перспективы выглядят совсем не радужно?
Сразу должен заметить, что в случае с «тихой революцией» вопрос не ставится о непременном переходе к коммерческому сельскому хозяйству. Точка отчета здесь связана с «протребительской» практикой производства качественной еды ДЛЯ СЕБЯ И СВОИХ БЛИЗКИХ. Различные формы коммерческой реализации продукции – лишь результат успешного масштабирования такой практики. Фактически же речь идет о монетизации собственных полезных увлечений. К примеру, вначале человек увлекается выращиванием овощей. Затем, выработав соответствующие навыки, он пытается использовать их для компенсации затрат, ну а дальше, действуя по обстоятельствам, он делает попытку выйти на чистую прибыль. Причем, на этом этапе уже возможны различные формы кооперации с такими же энтузиастами, как он сам.
Как мы понимаем (и о чем в свое время писал тот же Билл Моллисон), здесь не может быть и речи о выходе на массовую потребительскую аудиторию. Никакой конкуренции с крупными компаниями! Наш «протребитель», решивший получить от своих увлечений финансовую отдачу, ориентируется, прежде всего, на свободные ниши, выходя на них со своим эксклюзивами и специалитетами. Но главное: его успех на коммерческом поприще напрямую зависит от способности создать подлинно ЭЛИТНЫЙ (то есть премиальный или люксовый) продукт. Желательно – уникальный и неповторимый (во всяком случае, в региональных границах).
Вот здесь мне придется затронуть читателя за живое. Да, главная целевая аудитория «тихих» революционеров – элита, богатенькая обслуга этой элиты или уцелевшие представители верхушки среднего класса. Короче, все успешные и состоятельные. Простой народ в этом списке не значится (разве что за исключением распродажи излишков соседями или на местном рынке). При этом - что очень важно, - здесь нет никакой необходимости связываться с торговыми сетями и даже с продуктовыми ларьками. Ведь о массовых продажах речь не идет. Эксклюзивная продукция распространяется по персональному заказу и может доставляться клиенту прямо на порог дома. Всякие маркетинговые штучки, реклама и посредники отменяются. Покупатели и продавцы здесь персонализированы, то есть знают друг друга ЛИЧНО.
Предскажу в качестве варианта выхода на свою целевую аудиторию такой сценарий. Например, все может начаться с организации выставок и дегустаций с приглашением туда «больших» людей. Всё, чего там нужно добиться – чтобы они обратили внимание на ваш продукт, чтоб он им понравился. То есть необходимо разжечь их потребительские аппетиты. В принципе, ничего оригинального здесь нет. Насколько мне известно, в Европе некоторые «большие» люди имеют своих эксклюзивных поставщиков коньяка или марочных вин. Чаще всего это маленькие производители, о которых широкой публике вообще ничего не известно. Но в том-то и заключается весь шик для богатого взыскательного покупателя – располагать тем, чего другие (даже такие состоятельные, как он) не могут купить в магазине, даже в сегменте дорогих товаров. В целом, нужно всячески содействовать распространению среди богатеев моды на самые разные «эксклюзивчики». В конце концов, дело не ограничивается только едой или напитками. Сюда может войти «ручная» парфюмерия, косметика, сигары, украшения, ковры, сувениры, одежда ручной работы, детские игрушки, и т.д. Сфера применения талантов здесь весьма обширна. При бурном развитии этого направления мы уже можем говорить о новой социальной категории, представителей которой я предлагаю называть «фримейкерами» (то есть свободными производителями).
Мало того, выход на элиту в нашем случае диктуется еще и политическими соображениями: верхи не должны препятствовать «тихой революции», а чтобы этого добиться, необходимо доказать представителям верхов свою полезность. Лучше всего, когда между верхами и фримейкерами установится негласный контракт: обоюдная лояльность в обмен на невмешательство. Одни не влезают со своими тупыми правилами и распоряжениями, другие не баламутят народ и не участвуют в антигосударственной пропаганде.
Наверняка у кого-то моя откровенность вызовет праведный гнев: а как же простые люди – неужели они обречены потреблять низкосортную продукцию? Где же тут справедливость, где уважение к интересам тех, кто не входит в число богатеньких счастливчиков?
Полагаю, еще лет сто назад, когда вся еда была «натуральной», но ее не хватало на всех, такой упрек был бы справедлив и уместен. Но с тех пор на «простых людей» работает гигантская индустрия, способная завалить их и едой, и всем другим, необходимым для жизни. Да, об изысках здесь речь не идет. Но это сполна решает для многих проблему голода. Можете понимать это как серьезную страховку для простого человека. Поэтому его положение вряд ли будет трагическим. Кроме того, я бы не стал преуменьшать качество той же индустриальной еды и тем более приписывать ей безусловный вред для здоровья. При нормальной постановке дела такая еда вполне может быть и здоровой, пусть даже и не соответствующей гурманским запросам.
Ну а в том случае, если простой человек решит качественно улучшить свой рацион за счет «натуральной» еды, у него всегда найдется выход – начать производить ее самостоятельно! То есть он может – по примеру подвинутых фримейкеров – перейти от статуса простого потребителя к статусу «протребителя». Иными словами, включиться в «тихую революцию». Благо, здесь ему не придется быть первооткрывателем, поскольку к тому времени путь уже будет проторен другими. Останется лишь проявить немного воли. Как говорят в таких случаях: Интернет тебе в помощь.
И напоследок, чтобы было до конца понятно. Даже успешная реализация среди элиты собственных «эксклюзивчиков» не обещает фримейкеру каких-то больших материальных выгод. То есть нельзя считать, что успех на этом поприще обязательно выведет вас в чисто богачей. Вряд ли здесь даже ставится такая цель. Именно этот пункт отчетливо показывает силу новых – «протребительских» (а не потребительских) приоритетов. Человек благодаря своим знаниями и умениям в состоянии продуцировать богатство в виде конкретных ценных вещей, которыми он может пользоваться сам и делиться с другими. Его коммерческий интерес связан лишь с необходимостью обеспечить себя теми нужными вещами, которые он не может создать самостоятельно. Основное же достоинство такой жизни – в ее независимости, творчестве и в более-менее гармонизированном отношении с природой. Ну и главный бонус – это, конечно же, глубокое моральное удовлетворение от своих конкретных дел, отличающее любого настоящего мастера.