Понедельник, 28 сентября 2020 09:49

Белорусская революция и русская демократия

Автор Олег Кильдюшов
Оцените материал
(3 голосов)

Внезапное «пробуждение» Белоруссии по понятным причинам представляет особый интерес для миллионов русских людей, надеющихся и верящих в неизбежную демократизацию РФ. Рассмотрим распад архаичной диктатуры А. Лукашенко из перспективы интересов русской политической нации, неотъемлемой частью которой – по мнению русских демократических националистов – должны стать и жители ныне разваливающегося гособразования под названием «Республика Беларусь».

Далее мы отдельно обсудим следующие вопросы: 1) как нынешняя ситуации в Белоруссии описывается наблюдателями в зависимости от их политической позиции; 2) как кризис легитимности режима Лукашенко выглядит из перспективы теории социального порядка; 3) как соотносится все еще мирный белорусский протест с правом народа на восстание против тирании; 4) как сторонникам русской свободы возможно реализовать свободу без институтов современного типа. 

Отношение к белорусскому кризису: дискурсивный ландшафт

Структурный кризис системы авторитарного господства, выстроенной Александром Лукашенко за 26 лет пребывания у власти, привлек к Белоруссии в последние два месяца невиданное до сих пор внимание наблюдателей и экспертов со всего мира. По признанию знакомых специалистов по данной стране, в августе у них телефоны просто раскалывались от постоянных звонков из различных СМИ с просьбами о комментарии. При этом внезапная кризисная ситуация с казавшимся столь устойчивым режимом выявила заметный дефицит смыслов и нарративов у многих политологов. Например, на этом драматическом фоне давно сложившиеся отношения путинской РФ с официальным Минском стали выглядеть довольно проблематичными даже для лояльных Кремлю «говорящих голов» из телевизора. В любом случае, данные события явили миру целый пул «экспертов по Белоруссии», мнения которых сильно отличались друг от друга – в прямой зависимости от политической лояльности спикера или его аффилированности с той или иной структурой, причем как российской, так и местной. В общем, дискурсивное поле публичных высказываний вокруг «недовыборов» А. Лукашенко оказалось разделено на несколько неравных сегментов:

1.В контролируемых режимом СМИ самой Белоруссии после предшествовавшего выборам периода официальной русофобии опять доминируют более или менее циничные медиа-лоббисты сохранения «Союзного государства». Их спикеры действуют в русле лукашенковского официоза и колеблются вместе с генеральной линией минского диктатора. Причем идеологически сами сторонники сохранения status-quo могут сильно расходиться – среди них можно встретить как пламенных сторонников «суверенитета Беларуси», так и открытых «евразийцев». Единственное, в чем все они сходятся – РФ должна продолжать содержать уже давно откровенно недружественный режим, ибо иначе будет хуже…

2.Среди белорусской оппозиции дискурсивно и визуально явно доминируют противники интеграции на территории исторической Руси – благодаря бело-красно-белой символике массовые протесты выглядят как выступления сторонников т.н. змагаров, литвинов и т.п. Часто это персонажи, уже утратившие или еще пытающиеся избавиться от общерусской идентичности по типу политических украинцев. Этот кейс интересен тем, что этнически и культурно русские люди вдруг осознают себя «политическими белорусами»! Это заметно по социальным сетям, где можно обнаружить довольно экзотические варианты их самостилизации под «тутейших»: так, вчерашний условный Сергей Егоров становится «Сяргей Ягораў», новообращенный Олег здесь превращается в «Алег», Игорь – обязательно в «Ігар», а Екатерина – «Кацярына» и т.д.

При этом еще недавно по тому же «Фейсбуку» было заметно, что многие френды из Белоруссии из Яўгена и Юрася опять превратились в Евгения и Юрия. И можно было подумать, что с их идентитарной «инвестицией» что-то пошло не так, раз эти «идентитарные предприниматели» решились повторно сменить культурную идентичность, точнее, вернуться к прежней, русской. Понятно, что для любого человека, находящегося в силовом поле великой русской культуры представляться как Уладзімір или Генадзь – это то же самое, что на Украине из Николая превратиться в Мыколу. Тем не менее это массовый феномен – если судить по тем же социальным медиа. И даже если еще недавно у части действительно произошел откат к русской норме, то это не значит, что все они перестали быть политическими белорусами. Теперь же, в условиях новой политической конъюнктуры, многие носители подобной ситуативно-плавающей идентичности, видимо, вновь отказались от своей культурной русскости…

3.Лидеры мнений из среды российской либеральной публики ведут себя вполне ожидаемо. Так, еще в июле, т.е. незадолго до президентских выборов в Белоруссии, можно было с изумлением наблюдать, как прогрессивная общественность поздравляет друг друга с новым праздником – "Днем независимости Республики Беларусь"! Удивительным образом "советский заповедник" на некоторое время превратился в "форпост свободы, стоящий на пути путинского Мордора". Поразительно, но еще совсем недавно отечественная демшиза была готова рассматривать "последнего диктатора Европы" бацьку Лукашенко именно в качестве "гаранта белорусского суверенитета от наглых посягательств Кремля". Очевидно, что даже мнимая вероятность воссоединения различных частей разделенного русского народа – например, через сговор двух диктаторов – воспринимается статусными русофобами как прямая угроза их мироощущению и статусу в РФ. Именно поэтому московская «чистая публика» открыто поддерживала минского самодура, выражая надежды на его уникальные навыки десятилетиями обманывать Москву и давая ему ценные советы по нормализации отношений с Западом и т.д. Лишь брутальное подавление народных протестов в Минске и других городах в августе 2020 года сделало подобную линию публичного поведения неуместной…

На этом драматическом фоне происходит очередная ломка языка у коллективного "Эха Москвы" – там теперь все старательно выговаривают: "в Беларуси", а если кто, не дай бог, скажет так, как требует русская норма, т.е. "в Белоруссии", тут же извиняется и исправляется. Стоит ли говорить, что все это мы уже проходили с "в/на Украине". Одним словом, постсоветские либералы открыли для себя новый идеологический фронт – теперь они не только политические украинцы, прибалты или грузины, но и политические белорусы! При этом феномен антинациональной культурной элиты, не идентифицирующей себя со страной и живущим в ней народом, представляет не только политико-практический, но и социально-теоретический интерес: так, классик раннего либерализма Джон Локк в своих работах о терпимости указывал на невозможность для любого политического сообщества толерантности к группам, лояльным к внешним центрам власти, поскольку она является «совершенно разрушительной для общества, в котором они живут»…

4.В условиях белорусского кризиса самыми честными, как всегда, оказались русские националисты, требующие максимальной интеграции, вплоть до объединения, двух гособразований на русской этнической территории. Причем на некоторое время их голос зазвучал довольно громко – видимо, Кремлю в какой-то момент наконец-то понадобился качественный аудит реальных отношений с Минском. Для самих же политических русских восстановление национального единства на пространстве исторической Руси представляется базовой ценностью и геополитической программой на ближайшие десятилетия. Кстати, именно поэтому они как настоящие демократы поддержали волю жителей Крыма и Донбасса быть русскими, а вовсе не из-за рецидива "имперского сознания", как пишут некоторые недобросовестные исследователи русского национализма из числа «прогрессоров». Для националистов очевидно, что в условиях свободного волеизъявления большинство жителей "Синеокой" также выскажутся за совместное русское будущее. Но даже если воссоединение Западного края с Большой Россией произойдет под давлением новоявленного пожизненного правителя РФ, русские националисты только поблагодарят диктатора – как и в случае с Крымом, где геополитические интересы правящей группировки совпали с национальными интересами русского народа. Ведь в отличие от антинациональных либералов, идентифицирующих себя с внешними политическими проектами, националисты по определению являются «демократами» и не могут выступать против осознанных интересов своего народа.

5.Во время белорусского кризиса медийно заметными и наиболее интересными с точки зрения идеологической виртуозности являются многочисленные "батька-ферштееры" в самой РФ. Речь идет о различного рода пропагандистах мифического "белорусского экономического чуда", "последнего островка СССР" и т.п. В основном это левые публицисты, но есть среди них и националисты, пытающиеся разглядеть в совхозном самодуре некую альтернативу путинской клептократии. После некоторого смятения в рядах, лоббисты батьки Лукашенки, по-прежнему заметны в эфирах федеральных каналов, что не должно удивлять: за долгие годы они создали в РФ разветвленную инфраструктуру влияния, которая также содержится за российский счет. В этом смысле, хвост и здесь виляет собакой…

6.Отдельный кейс на медиарынке представляют те эксперты, что годами озвучивали официозную позицию Кремля относительно "потенциала Союзного государства РБ и РФ". В момент кризиса часть из них то ли не успела, то ли не захотела перестроиться и просто исчезло из публичного пространства. Понятно, что подобное "громкое молчание" по поводу минских событий несколько странно для «говорящих голов», обычно не упускающих возможность продемонстрировать свои безграничные компетенции. Примечательно, что одновременно те же политологи мужественно комментировали в медиа события в Америке, Польше и т.д. Особо это касается экспертов, специализирующихся на политике постсоветских стран. Внезапное безмолвие обычно медийно гиперактивных персонажей, их стремление сохранить таким "негероическим" образом свои статусные и медийные позиции в рамках жестко контролируемого властями институционального ландшафта по-человечески понятно. Однако здесь нужно иметь также в виду, что пытающиеся отсидеться тем самым ставят под серьезное сомнение не только свои предметные компетенции политического комментатора, но и сам статус публичного интеллектуала.

Напомню, что эта уникальная социальная позиция возникла и стала уже традиционной для Запада благодаря интервенциям известных интеллектуалов 20 века в политическую и общественную жизнь. Историческим значимым этапом на пути становления этого института можно считать знаменитое "дело Дрейфуса" во Франции конца 19 века. Именно там социальные историки видят начало институциализации пафоса интеллектуала, рожденного не менее знаменитой репликой Эмиля Золя "Я обвиняю!" (J'accuse!, 1898) и ставшего с тех пор неотъемлемой чертой габитуса модерного Homo publicus. С тех пор многочисленные наследники Золя по всему миру считают своим долгом (и профессией) высказываться в медиа по любому поводу. И наоборот – отказ от высказывания, нежелание занять позицию по политически проблемному или неопределенному вопросу само является публичным жестом, дисквалифицирующим того или иного медийного персонажа из числа ответственных интеллектуалов. Понятно, что в наших широтах эта нормативная для западной публичности модель очень часто заканчивается, не начавшись. Лучше всего ее советскую версию описал большой знаток вопроса Е. Евтушенко:

Он знал, что вертится Земля,

Но у него была семья.

То, что это базовая мотивация сохраняется и в неосоветских условиях путинской РФ, прекрасно видно по громкому молчанию ряда публичных интеллектуалов на фоне столь значимого повода для ответственного высказывания.

7.При этом белорусские собеседники уверяли меня, что подавляющая часть вышедших на улицы горожан вовсе не обязательно «змагары» и «литвины» – просто политика путинской России в отношении их страны Беларуси вызывают настолько сильное отторжение, что оно существует само по себе, без привязки к сомнительным идеологическим платформам. Якобы для большинства протестующих вопрос скорее стоит так: зачем интегрироваться в государство, которое вызывает отторжение?

Как показал мой опыт коммуникации с ними, русскому демократическому националисту довольно трудно убеждать граждан Белоруссии в достоинствах союза с путинской Россией, провоцирующей у многих из них такие негативные чувства. Это понятно: РФ в нынешнем виде вызывает отторжение у самих ее граждан. С другой стороны, объединение русских земель – это единственный способ для всех русских перестать быть разделенным народом. Таким образом характер нынешней российской власти – это не повод для этнически и культурно русских людей отказываться интегрироваться в единое государство. Несмотря на неприемлемый характер путинской РФ, только интеграция позволяет избежать как прелестей дерусификации в результате политики официальной "Беларуси" по отношению к России и русскому языку, так и неминуемого экономического краха Белоруссии после отказа Кремля финансировать режим Лукашенко в прежних объемах. Это очевидно каждому наблюдателю ситуации, свободному от химер вроде возможной евроинтеграции РБ после опыта несчастной Украины...

Потерянная легитимность

В теории социального порядка, ориентированной на классические подходы в духе Макса Вебера, есть один момент, который становится актуальным при каждом заметном изменении массового социального или политического поведения. Сегодня такие изменения происходят в Белоруссии, где летом 2020 года население "внезапно" осознало принципиальное несовпадение своих долгосрочных интересов с планами многолетнего диктатора править вечно. Очевидно, что А. Лукашенко уже окончательно потерял легитимность в глазах большинства граждан РБ. Именно в результате делегитимации резко изменилось массовое поведение людей, осознавших себя в качестве участников политической нации модерного типа, т.е. граждан.

Еще 100 лет назад Макс Вебер определил условия возможности существования любого социального порядка, включая и современное государство. Такой порядок основывается не на "данностях" (традиция, принуждение), а на том, что люди в своих действиях ориентируются на представление о том, что определенный порядок существует и/или должен существовать. Как писал классик, "государство есть не что иное, как шанс, состоящий в том, что будут иметь место определенные виды специфического действия, действия определенных отдельных людей. И больше ничего".

Глядя на кризис белорусского режима и панику у его медийной и экспертной обслуги, то угрожающей инакомыслящим и требующей расправ, то обсуждающей личную незавидную судьбу при вероятном падении диктатуры Лукашенко, еще раз убеждаешься в тонкости такого момента господства, как легитимность, т.е. вера подчиняющихся в действенность власти. Как подтверждает нынешняя ситуация в Минске, общественные изменения становятся возможны в тот момент, когда уровень признания существующего политического порядка как такового резко понижается, т.е. когда его прежняя легитимация теряет свою значимость. Именно тогда акторы в своих действиях больше не (столь) ориентируются на представление о действенности данного порядка. Именно тогда даже самые упоротые сторонники режима начинают задумываться о своем будущем "после".

При этом центральным в веберовской модели является понятие "шанс", которое указывает на (теоретически) постоянно существующую возможность изменений, понимаемых как протекание социального действия иным образом (не в соответствии с ожиданиями). Кроме того, это понятие имеет также эмпирико-квантитативные импликации, так как "этот шанс может быть очень большим или ничтожно малым", как пояснял сам Вебер. Но тогда любой социальный порядок можно "квантифицировать", например, представить себе и различные степени действенности данного порядка. Здесь в голову сразу приходит виртуальная шкала устойчивости различных политических режимов с делениями от "абсолютная стабильность" до "полного коллапса власти". Однако по словам Вебера, существует множество "плавных переходов между обоими случаями", т.е. такое градуальное понимание признания порядка не означает альтернативы между значениями «действенность» и «недейственность». Как показывает фактические случаи падения различных диктатур – например, исторически мгновенный коллапс ГДР или распад СССР – решающим здесь является то, в какой мере действие фактически ориентируется (или не ориентируется) на существующий порядок.

Перефразируя Гамлета, применительно к политическому господству речь всегда идет о степени бытия или небытия. Подобное представление о том, что могут существовать различные степени действенности государственной власти, кажется абсурдным с точки зрения интуиции. Но именно градуальное понимание действенности социального порядка может быть плодотворным как для анализа актуальной ситуации кризиса режима минского колхозного геополитика, так и для оценки перспектив политической модернизации России: несмотря на отсутствие абсолютной альтернативы между действенностью и недейственностью определенного порядка, ясно, что существование самого авторитарного авторитаризма может быть поставлено под вопрос уже при частичной утрате им своей значимости. Вебер в своем анализе принципиально отвергает любую нормативность: для него оценки типа "правильно", "неправильно" – негодный аналитический инструмент. Речь идет о вероятностной модели сохранения стабильности порядка или его обрушения.

Одним словом, веберовская концепция имеет большую эвристическую ценность для объяснения социальных изменений, например, пограничных ситуаций в жизни постсоветских плебисцитарных диктатур – вроде нынешнего кризиса режима белорусского "усатого таракана", пытающего сохранить власть голым насилием. Своими последними действиями Лукашенко напоминает многим другого восточноевропейского диктатора, также силой пытавшегося спасти свой разваливающийся режим – потерявший связь с реальностью Лукашенко в этом смысле на глазах превращается в Чаушеску. Ведь помимо утраты легитимности у минского тирана начисто исчез позитивный образ будущего и единственный его месседж электорату: "Вы будете жить все хуже, чтобы я сохранил власть». Сегодняшний белорусский кейс интересен тем, что в нем можно наблюдать ускоренный распад легитимности буквально в режиме реального времени с пошаговым освещением в ютубе. Вся разница между ними лишь в том, что белорусские протестанты пытаются свергнуть многолетнего тирана исключительно мирным путем, не задействуя свое право на восстание. 

Насилие нелегальное, но легитимное

В связи с продолжающейся бойней в Белоруссии и уже зазвучавшими победными реляциями сторонников колхозного диктатора имеет смысл соотнести актуальный белорусский (пока) принципиально мирный протестный дискурс с базовым аргументом в пользу права на восстание. Как известно, в политической мысли Нового времени право на восстание оказалось в центре непрекращающихся до сих пор дебатов между сторонниками естественного права и правовыми позитивистами. Например, самым знаменитым противником признания допустимости сопротивления власти был Иммануил Кант – к явному сожалению многих политических теоретиков модерна.

При этом право на сопротивление тирании зафиксировано в некоторых документах модерного позитивного права. Так, в той же американской Декларации независимости (1776) читаем: «...когда длинный ряд злоупотреблений и насилий […] обнаруживает стремление подчинить народ абсолютному деспотизму, то право и долг народа свергнуть такое правительство и создать новые гарантии обеспечения своей будущей безопасности».

Во французской Декларации прав и свобод человека и гражданина (1789) эта мысль получает продолжение в статье 2: "Цель всякого политического союза есть охрана естественных и неотъемлемых прав человека. Эти права суть свобода, собственность, безопасность и сопротивление угнетению".

Сегодня о праве на сопротивление упоминается во Всеобщей декларации прав человека ООН (1949): "...необходимо, чтобы права человека охранялись властью закона в целях обеспечения того, чтобы человек не был вынужден прибегать, в качестве последнего средства, к восстанию против тирании и угнетения".

Конституция ФРГ также закрепляет право на восстание: "... все немцы имеют право оказывать сопротивление, если не могут быть использованы иные средства".

Структурно эти нормы восходят к аргументам, сформулированным еще классиками политической философии модерна. Джон Локк во "Втором трактате о правлении" (1690) сконструировал теоретическую схему сохраняющую свою значимость до сих пор:

- люди передают государству свое естественное право на самозащиту исключительно в целях коллективного обеспечения искомой безопасности;

- если созданное путем общественного договора правительство систематически злоупотребляет своим силовым ресурсом, покушаясь на свободу, жизнь и собственность граждан, то тем самым оно нарушает исходный общественный договор;

- в этой ситуации гражданам автоматически возвращается естественное право на самооборону;

- более того, само правительство оказывается "подлинным мятежником", который своими противоправными действиями вновь воспроизводит состояние войны;

- таким образом борьба с узурпатором структурно оказывается тем же, что и законное сопротивление разбойникам и пиратам!

Монтескье в "Персидских письмах" (1721) пишет в том же локковском духе: "Но если государь, вместо того чтобы обеспечить подданным счастливую жизнь, вздумает их угнетать или истреблять, повод к повиновению прекращается: подданных ничто больше не соединяет с государем, ничто не привязывает к нему, и они возвращаются к своей естественной свободе". И далее французский мыслитель как бы прямо комментирует ситуацию с фальшивыми выборами Лукашенко: "неограниченная власть не может быть законной, потому что происхождение ее ни в каком случае не могло быть законным".

Одним словом, если бы вопрос политической свободы решался путем философских дискуссий, просвещенный охранитель Кант выглядел бы довольно бледно на фоне непробиваемого аргумента того же Локка: "...революции не происходят при всяком незначительном непорядке в общественных делах. Грубые ошибки со стороны власти, многочисленные неправильные и неудобные законы и все промахи человеческой слабости народ перенесет без бунта и ропота. Но если в результате длинного ряда злоупотреблений, правонарушений и хитростей, направленных к одному и тому же, народу становится ясно, что здесь имеется определенный умысел, и он не может не чувствовать, что его гнетет, и не видеть, куда он идет, то не приходится удивляться, что народ восстает и пытается передать власть в руки тех, кто может обеспечить ему достижение целей, ради которых первоначально создавалось государство и без которых древние названия и благовидные формы ничуть не лучше, а гораздо хуже, чем естественное состояние или чистейшая анархия".

Сейчас все еще сложно предсказать итог противостояния на улицах белорусских городов, а также то, как долго противники режима будут настаивать на чисто легальных методах борьбы…

Эстетика как политика

На фоне белорусских событий становится чрезвычайно актуальной старая русская дилемма: в наших широтах – как в лукашенковской Белоруссии, так и в путинской России – отсутствуют институты модерного типа, позволяющие эффективно репрезентировать групповые интересы и канализировать социальное действие. В этих условиях чуть ли не единственным носителем модерна у нас оказывается личный габитус человека, т.е. освоенные и усвоенные каждым во время первичной и вторичной социализации представления о приличном, должном и возможном – как для себя, так и для страны. Причем часто эта габитуализация политического является не столько этической, сколько эстетической - когда именно сложившийся вкус в широком понимании определяет отношение человека к идеям, событиям и другим людям: в т.ч. насколько для него (не)приемлемы те или иные виды политического поведения.

Понятно, что это довольно хрупкое основание для сохранения русской современности в институциональном смысле – ведь в большинстве своем наши люди не герои и не святые, поэтому часто не выдерживают сопротивления токсичной архаизирующей среды. Видимо, отчасти и этим объясняется довольно неожиданная поддержка диктаторов людьми, казалось бы, чисто структурно - в силу занимаемых ими позиций в академии или СМИ - заинтересованных в расширении и закреплении пространства свободы...

Одним словом, русские в 21 веке оказались почти полностью без институтов политического модерна. Именно эту институциональную неукорененность имел в виду Макс Вебер, когда в статьях о Русской революции 1905 года указывал на то, что в стране, в которой сильнейшие институты напоминают монархию Диоклетиана, невозможно найти жизнеспособную формулу модернизации, которая опиралась бы на национальные традиции. С этим связан ключевой в этом контексте веберовский вопрос: каковы в этих условиях шансы на выживание «демократии», «свободы» в долгосрочной перспективе?

Ответ Вебера неутешителен в том смысле, что отсылает как раз к этическому и даже эстетическому чувству русских демократов: "Они могут выжить лишь в том случае, если нация проявит решительную волю в своем нежелании быть стадом баранов". Мы, «индивидуалисты» и партийные сторонники «демократических» институтов, идем «против течения», против «материальных» обстоятельств. Кто хочет «идти в ногу» с тенденцией развития, должен как можно скорее отказаться от этих старомодных идеалов. Теперешняя «свобода» дала первые ростки при уникальном стечении обстоятельств и условий, и они никогда больше не повторятся…"

Говоря социологически, победа сторонников модернизации что в лукашенковской Белоруссии, что в путинской России будет подобна религиозному чуду, ибо зиждется не на структурном основании, а "лишь" на представлениях части граждан о приличном. Посмотрим, чем закончится этот эпический баттл из бесконечной серии "правда vs. сила".

Здесь следует отметить еще один структурно обнадеживающий для сторонников русской свободы момент. Карл Шмитт в своем знаменитом сочинении "Понятие политического" показал, что политика может возникать из конфликтов в любой сфере: "политическое не означает никакой собственной предметной области, но только степень интенсивности ассоциации или диссоциации людей, мотивы которых могут быть религиозными, национальными (в этническом или в культурном смысле), хозяйственными или же мотивами иного рода, и в разные периоды они влекут за собой разные соединения и разъединения".

Таким образом, изначально даже неполитическое противостояние практической в любой области может запустить процесс политизации, когда даже «чисто» хозяйственные мотивы (например, борьба за сохранение уровня доходов) получают уже политическое измерение. В этом смысле политическая активность граждан в "проснувшейся" Белоруссии интересна именно этой неполитической природой успешного политического действия! Ведь массовое протестное поведение жителей почти не имеет отношения к профессиональным оппозиционерам, давно специализировавшимся на борьбе с диктатурой А. Лукашенко.

Возможно, именно на этом пути русским демократам следует искать новых удачных коалиций с политически пассивным населением РФ, давно деполитизированным в смысле politics, но все более чувствительным к своим экономическим, социальным и экологическим интересам и правам в смысле policy. Т.е. вместо прямой борьбы с кровавым режимом, требующей слишком высокого ценза от потенциальных участников, более перспективной может оказаться работа по (само)отождествлению базовых интересов большинства, как бы неполитических, но потенциально политизируемых. В любом случае, эта "неполитическая политика" может быть точкой сборки для новых демократических сил, работающих в долгосрочных интересах постпутинского большинства.

Прочитано 1984 раз

Оставить комментарий

Убедитесь, что Вы ввели всю требуемую информацию, в поля, помеченные звёздочкой (*). HTML код не допустим.