«Сделано было много для того, чтобы быть повешенным, но мало для реального осуществления»: имитация нелегальной активности
Накануне Февральской революции в России развивался затяжной политический кризис. 1 ноября 1916 года думское большинство перешло к «штурму власти». Лидер Прогрессивного блока Павел Милюков произнес по адресу императрицы и премьера Штюрмера свою знаменитую речь «Глупость или измена?». Дума была поддержана Государственным советом, Земгором, Центральным военно-промышленным комитетом (ЦВПК) и его Рабочей группой, съездом Объединенного дворянства. Сочувствие выказывалось широкой публикой от городских обывателей до великих князей. Основным лозунгом было устранение от власти «темных сил» и создание правительства общественного доверия. 17 декабря был убит Григорий Распутин, однако и после устранения того, кто был главным олицетворением этих «сил», правительственная политика сохранила свою направленность. Таким образом, все слова были сказаны, и наступило время дел. Как вспоминал Милюков, «все теперь (включая и «улицу») чего-то ждали и обе стороны, вступившие в открытую борьбу, к чему-то готовились»[1].
В этих обстоятельствах ряд лидеров оппозиции прибегли к имитации нелегальной активности, которая обычно именуется «подготовкой дворцового переворота». Еще в середине октября 1916 г. у одного из руководителей Земгора Михаила Федорова состоялось совещание с участием лидеров думского большинства и представителей военно-промышленных комитетов. Обсуждался вопрос о дворцовом перевороте, который мог бы предотвратить грядущую революцию. Предполагалось передать престол цесаревичу Алексею при регентстве великого князя Михаила Александровича и управлении либерального кабинета. Положительное решение принято не было, поскольку большинство собравшихся не считали возможным идти на нелегальные действия[2]. Однако в результате последующих частных консультаций была создана «пятерка» сторонников переворота в составе председателя ЦВПК Александра Гучкова, его заместителя Александра Коновалова, главы Киевского военно-промышленного комитета Михаила Терещенко, думского зампреда кадета Николая Некрасова и лидера фракции трудовиков Александра Керенского. «Пятерка» имела постоянные контакты с социалистическими группами столицы[3], а также попыталась установить контакты с войсками.
В конце 1916 года Гучков лично встречался в Тифлисе с кавказским наместником великим князем Николаем Николаевичем[4] и в Крыму с проходившим там курс лечения начальником штаба Ставки генералом Михаилом Алексеевым[5]. Как свидетельствовал позднее Гучков в письме историку Сергею Мельгунову, «сделано было много для того, чтобы быть повешенным, но мало для реального осуществления, ибо никого из крупных военных к заговору привлечь не удалось»[6]. По данным полиции, в середине декабря на заседании бюро ЦВПК было решено в случае начала волнений использовать «подходящее настроение в массах» для низложения правительства. При этом, Терещенко считал, что общее обращение к армии не имеет смысла, а достаточно будет использовать «два-три полка, с которыми и можно будет все выполнить»[7].
Деятельность «пятерки», по-видимому, ограничилась разговорами[8]. По сведениям министра внутренних дел Александра Протопопова, Гучков вел переговоры с заменявшим Алексеева в Ставке генералом Василием Гурко, но проведенное полицейское расследование это не подтвердило[9]. Вместе с тем, сам Гучков постоянно демонстрировал свою нелегальную активность. На заседании ЦК октябристской партии 30 декабря он делал прозрачные намеки на подготовку переворота[10]. Надежду на подобный переворот Гучков пытался внушить Рабочей группе ЦВПК[11]. Британскому послу сэру Джорджу Бьюкенену он предсказывал, что переворот произойдет к Пасхе[12]. «В Москве, как и повсюду, очень много говорили и о «дворцовом заговоре», и о «дворцовом перевороте». Называли и имена <…> А.И. Гучкова, <…> А.И. Коновалова. Но, именно потому, что в Москве их хорошо знали, мало кто верил в серьезность такого начинания», - вспоминал московский торгово-промышленник Бурышкин[13].
По свидетельству знакомой Гучкова княгини Васильчиковой, он расписывал возможность арестовать императора во время его переезда из Ставки в Царское Село, «с поистине изумительной откровенностью провозглашал это мнение в каждой гостиной». На предложение княгини передать это императрице мать Васильчиковой ответила, что «это пустая болтовня, которая дальше болтовни и не пойдет», так как «заговоры, которые обсуждаются во всех подробностях в гостиных с чужими людьми, не могут считаться серьезными»[14].
Как позднее вспоминал Гучков, он не знал о «заговоре» князя Георгия Львова. 9 декабря у него состоялось совещание деятелей Земгора. Было решено совершить дворцовый переворот в пользу великого князя Николая Николаевича и утвердить кабинет во главе со Львовым. Для этого тифлисскому городскому голове Александру Хатисову было поручено войти в переговоры с великим князем. На встрече с Хатисовым великий князь просил два дня на размышление, но все же отказал, ссылаясь на то, что армия переворот не поддержит[15]. Это не помешало Николаю Николаевичу по этого рассказывать по секрету разным лицам (в частности, министру иностранных дел Николаю Покровскому), что ему приходится «готовиться на старости лет в президенты Российской республики»[16]. Князь Львов якобы также имел осенью встречу с генералом Алексеевым, который соглашался арестовать императрицу, но в ноябре заболел и от подобных планов отказался[17].
Касаясь роли Львова в обсуждении планов переворота, его сотрудник Николай Астров сообщал биографу князя Тихону Полнеру, что сомнений в этом не было: «В конце 1916 г. мысль о дворцовом перевороте стала как бы общим достоянием. Об этом говорили все, особенно те, кто считал себя в курсе политики. Эти мысли зарождались самопроизвольно. Для их возникновения вовсе не нужно было, чтобы кружок заговорщиков, если бы таковой был в действительности, оказался болтливым. При болтливости наших «деятелей», собиравшихся в Художественном кружке в Москве, в клубах Петрограда, наконец, в изумительной откровенности и безответственности в разговорах, даже с совершенно неизвестными людьми, в вагонах железных дорог из Москвы в Петроград и обратно, - мысль о неизбежности дворцового переворота стала общим достоянием. Бесформенные таинственные слухи и разговоры получали подтверждение в сообщениях кн. Львова, привозимых из Петрограда. К нему мы обращались за осведомлением и разъяснениями. В этих случаях он был уклончив, но не отрицал, что в кругах Петрограда назревает сознание неизбежности переворота».
Астров вспоминал, что примерно в декабре 1916 году у Львова собралось очередное заседание, где тот сообщил о подготовке переворота с участием великих князей и «политических деятелей»: «Торопливая речь кн. Львова была не ясна. Уточнять ее было неловко, тем более, что казалось, сам Львов не знает ничего точно, ибо сам лишь поставлен в известность о готовящемся. Поэтому никто не спросил, кто же берет на себя осуществление самого плана. Нас не приглашали участвовать в действиях. Нас лишь ставили в известность о предполагаемом и предупреждали, что нужно быть готовым к последствиям». Собрание кратко обменялось мнениями о том, как события могут быть приняты в Москве, армии, народе, «в чьих руках может оказаться власть». Николай Иванович отмечал: «Мнение всех было, что кн. Львову не миновать стать во главе правительства. Все эти разговоры носили очень беглый отрывочный характер. Кажется, все испытали какое-то чувство неловкости. Кто-то собирается делать что-то очень значительное, никто толком не знает, что затевается, а силою обстоятельств в последнее втягиваются все... Разговоры как-то оборвались»[18].
Василий Шульгин вспоминал, что попытки обсуждения планов переворота в достаточно широком кругу, с участием представителей Прогрессивного блока и общественных организаций ни к чему не приводили: никто не решался предлагать конкретных планов. Попытки Некрасова вовлечь Шульгина в заговор провалились; последний не считал его планы серьезными[19]. Как бы то ни было разговоры о перевороте более всего напоминали попытки информационного давления на власть. При этом оппозиция, в целом, уже перестала бояться более масштабных событий. На заседании московского городского комитета кадетской партии в январе 1917 года Михаил Мандельштам предложил Милюкову на предстоявшем открытии Думы провозгласить ее Учредительным собранием. Партийный лидер ответил: «Мы это сделаем, если у Таврического дворца мы будем иметь несколько полков»[20]. Кадет Василий Маклаков признавал: «Революционный путь борьбы неизбежен. Весь вопрос лишь теперь в моменте открытия этой борьбы... Быть может, он очень, очень близок, но так или иначе нет смысла форсировать события»[21].
«Заметно шатание в понимании»: генералы и либералы в феврале 1917 года
27 февраля 1917 года после победы в Петрограде солдатского восстания был создан «Комитет Государственной думы для водворения порядка и для сношения с учреждениями и лицами» (Временный комитет Государственный думы, ВКГД). Там же, в Таврическом дворце, был провозглашен Петроградский совет рабочих и солдатских депутатов, опиравшийся на штыки мятежного гарнизона. Положение ВКГД в такой ситуации было непростым. «Его повесят или три дивизии, или Совет р. депутатов», - отметил на следующий день в своем дневнике известный публицист Дмитрий Философов[22]. Как вспоминал октябрист Никанор Савич, председатель Думы Родзянко бродил по залам дворца и не был способен повлиять на настроение революционных толп. Однажды революционные матросы даже угрожали ему расстрелом[23].
Срочно приехавший в Петроград 27 февраля брат царя великий князь Михаил Александрович связался с ВКГД, а затем по просьбе думцев попытался уговорить Николая II назначить приемлемого для Думы премьера. Великий князь получил отказ, зато встретил поддержку со стороны начальника штаба Ставки Алексеева и командующего Северным фронтом генерала Рузского[24]. Уже к этому времени высший генералитет пришел к выводу о необходимости уступок либеральной оппозиции, причем вплоть до смены монарха[25]. Создание либерального правительства мыслилось как верный путь к победному окончанию войны. В патриотических настроениях оппозиции, боровшейся против якобы готовившегося «темными силами» сепаратного мира, генералы уже не сомневались. Это не означало того, что между генералами и либералами составился заговор. Свидетельство из дневника фронтового журналиста Михаила Лемке о том, что он якобы еще в ноябре 1915 г. заметил некий сговор между Алексеевым, Гучковым, Коноваловым и прославившимся позднее генералом Крымовым[26], очень напоминает позднейшую вставку. Однако критическое настроение в отношении царя и его ближайшего окружения явно присутствовало.
Вечером 27 февраля император назначил командующим Петроградским военным округом с чрезвычайными полномочиями генерал-адъютанта Николая Иванова, который на следующий день был направлен в столицу с Георгиевским батальоном. Сам Николай II выехал в Царское Село, где находилась его семья. Перед ВКГД вставала дилемма: продолжать формально дистанцироваться от происходившего на улице либо попытаться ее возглавить. В случае подавления столичного мятежа думцам не поздоровилось бы независимо от их выбора. Поэтому стоило объявить себя новой властью в городе, вступить в переговоры с генералитетом и добиться политической сделки. Без принятия подобного статуса всякие переговоры были бы невозможны. В ночь на 28 февраля Комитет объявил о принятии власти в Петрограде, представитель ВКГД депутат-центрист полковник Генерального штаба Борис Энгельгардт установил контакт с офицерами гвардейских полков. Начальнику штаба Ставки и командующим фронтами были направлены телеграммы о переходе всей власти в столице в руки Комитета «ввиду устранения от управления всего состава бывшего Совета министров» и с призывом к армию сохранять «полное спокойствие»[27].
Подобные действия ВКГД не вызвали противодействия Петросовета. Его лидеры понимали, что всякие попытки официально взять власть в столице привели бы к тому, что Ставка и генералитет сразу попытались бы подавить восстание без каких-либо переговоров с его руководителями. Генералитет был уверен, что к власти в столице пришел ВКГД, и потому склонился к переговорам[28]. Однако представители Совета все же вошли в Военную комиссию ВКГД, а 1 марта Совет для укрепления своего влияния в петроградском гарнизоне издал знаменитый «Приказ № 1» об отмене воинской дисциплины. Между тем, информация о петроградских событиях была крайне скупой, что отмечали и в Ставке, и на фронтах[29]. Среди участников событий позднее было распространено убеждение, что председатель Думы и ВКГД Михаил Родзянко попросту ввел Алексеева в заблуждение на счет степени своего влияния на события[30]. С 1 марта Ставка и командующие фронтов считали возможным не только контактировать с Комитетом, но и распространять его воззвания, и допускать его представителей в части[31]. В тот же день в «деловые сношения» с ВКГД вступили послы Англии и Франции[32].
Председателем думской Военной комиссии был назначен Гучков, а подчиненные ему офицеры Генштаба полковник Доманевский и подполковник Тилли, его давние знакомые, выехали навстречу отряду генерала Иванова. После переговоров с представителями ВКГД в Царском Селе Иванов прекратил движение к Петрограду, а затем отвел войска в Вырицу[33]. Чтобы обеспечить сговорчивость царя, генералитет сделал всё возможное для изолирования его от императрицы. С 28 февраля супруги не имели известий друг о друге. В Царском Селе генерал Иванов встретился с императрицей, но отказался принять ее письмо для передачи царю[34].
В ночь на 2 марта после разговора с Рузским Николай II также приказал остановить движение генерала Иванова на Петроград (к тому времени оно уже прекратилось), а затем согласился на формирование правительства парламентского большинства. Однако Родзянко сообщил Рузскому по телефону, что восстановление порядка в Петрограде и Царском Селе возможно только в случае царского отречения[35]. Упоминание Царского Села было неслучайно: это был прозрачный намёк на то, что царская семья, судя по всему, находилась в руках мятежников. Рузский, имевший связь с Ивановым, не мог не знать, что это не соответствовало истине, но молчал. После этого было запрошено мнение командующих фронтами, которые единодушно выступили за отречение. Поздним вечером оно было подписано. Генералитет сделал своё дело и считал свою политическую миссию выполненной, но события, как оказалось только начинались. Отказ от власти великого князя Михаила, провозглашение Учредительного собрания и Временного правительства происходили уже без всякого участия генералитета.
Насколько хорошо генералы разбирались в политической ситуации, показывает телефонный разговор между Рузским и Родзянко, состоявшийся через две недели, 18 марта. Рузский спрашивал: «В различных газетах упоминается о Временном правительстве, сочетаемом с Советом министров. В «Утре России» даже прямо сказано дословно: опубликовано постановление Верховного правительства именовать впредь до установления постоянного правительства Совет министров - Временным правительством. У граждан тоже заметно шатание в понимании того, что следует считать Временным правительством. По моему представлению вопрос является ясным, что правительство составляет Временный комитет из состава членов Думы, являющихся избранниками народа, а Совет министров во главе с министром президентом князем Львовым во главе есть исполнительный орган. Неустойчивости в определении ныне существующего управления государством, мне кажется, способствует отчасти то обстоятельство, что во всей прессе преимущественно говорится лишь о Совете министров и его отдельных членах и совершенно не упоминается Временный комитет из членов Думы». Родзянко пояснил, что Совет министров и Временное правительство тождественны. Рузский в ответ сослался на людей «вполне солидных и уравновешенных», которые под Временным правительством понимали именно Временный комитет. «С этим вопросом связана также и присяга», - сказал он и добавил, что необходимо было бы издать специальный акт с разъяснением[36]. Тем самым, командующий фронтом признавался, что не знал, кому собственно он недавно принес присягу.
Таким образом, полноценного заговора между генералитетом и оппозицией в феврале 1917 года не было. Тем не менее, с обеих сторон уже сложилась готовность выступить навстречу друг другу, осуществить масштабную политическую сделку. Либеральная оппозиция стремилась обеспечить себе доступ к власти и считала себя единственной «незаменимой» силой, способной выступать посредником между самыми разными субъектами: генералитетом, солдатами, социалистами, буржуазией, западными союзниками. Генералы к началу 1917 года уже видели в либеральном кабинете оптимальную власть, которая избавит страну от «темных сил» и доведет страну до победы в войне. Социалисты не мешали сделке, рассчитывая на рост своего влияния в результате свержения самодержавия.
[1]Милюков П.Н. Воспоминания. М.,1991. С. 448.
[2]Запись беседы с П.Н. Милюковым. 8 января 1927 г., Берлин (у Б.И. Элькина) // Николаевский Б.И. Русские масоны и революция. М.,1990. С.92; Милюков П.Н. IV Государственная дума // ГА РФ. Ф.5868. Оп.1. Д.117. Л.1-4.
[3] Из следственных дел Н.В. Некрасова 1921, 1931 и 1939 гг. Вступит. ст. В.В. Поликарпова // Вопросы истории. 1998. №11-12. С.19.
[4] ГА РФ. Ф.555. Оп.1. Д.670. ч.3. Л.70. А.И. Гучков - М.И. Зилотти-Гучковой, 24 ноября 1916 г.
[5]Айрапетов О.Р. Генералы, либералы и предприниматели: работа на фронт и революцию (1907-1917). М., 2003.С. 192-193.
[6]Мельгунов С.П. На путях к дворцовому перевороту. Париж,1931. С. 149.
[7] ГА РФ. Ф.102. ДП ОО. Оп.246. 1916. Д.347. т.5. Л.404-408.
[8]Запись беседы с А.Я. Гальперном // Николаевский Б.И. Ук. соч. С.68-69.
[9] ГА РФ. Ф.102. ДП ОО. Оп.247. 1917. Д.307а. Л.121.
[10] Там же. Д.147. Л.1-2.
[11]Буржуазия накануне Февральской революции. Сб. док. и мат. под ред. Б.Б. Граве. М.-Л.,1927.С.174.
[12]Бьюкенен Дж. Мемуары дипломата. М.,1991. С. 198.
[13] Бурышкин А.А. Москва купеческая. М.,1991. С. 292-293.
[14] Васильчикова Л.Л., кн. Исчезнувшая Россия. Воспоминания кн. Лидии Леонидовны Васильчиковой. 1886-1919. СПб.,1995. С.350-351.
[15] Смирнов С.А. К истории одного заговора // Последние новости (Париж), 22 апреля 1928 г.; Мельгунов С.П. Ук.соч. С. 105-109.
[16]Лопухин В.Б. Записки бывшего директора департамента Министерства иностранных дел. СПб., 2008. С. 285.
[17]Запись беседы с П.Н. Милюковым. 8 января 1927 г., Берлин (у Б.И. Элькина) // Николаевский Б.И. Ук. соч. С. 92-93.
[18] Полнер Т.И. Жизненный путь князя Георгия Евгеньевича Львова: Личность. Взгляды. Условия деятельности. М., 2001. С. 320-322.
[19]Шульгин В.В. Годы. Дни. 1920. М.,1990. С. 420-422.
[20]Съезды и конференции конституционно-демократической партии. В 3 т. Отв. ред. В.В. Шелохаев. Т.3. Кн.1.М.,2000. С.465.
[21]Донесения Л.К. Куманина из Министерского павильона Государственной думы, декабрь 1911 - февраль 1917 года // Вопросы истории. 2000. №3. С.30.
[22] ОР РНБ. Ф.814. Оп.1. Д.2. Л.46об.
[23] Савич Н.В. Воспоминания. СПб.,1993.С.217-218.
[24]Февральская революция. 1917. Сб. док. и мат. Под ред. А.Д. Степанского и В.И. Миллера. М.,1996.С.115-116, 208-210; Родзянко М.В. Государственная дума и Февральская 1917 года революция // Архив русской революции. Под ред. И.В. Гессена. Кн.3. Т.6. М.,1991. С.57-58;Савич Н.В. Ук.соч. С. 200.
[25]Айрапетов О.Р. Ук. соч. С. 193-195.
[26]Лемке М.К. 250 дней в царской Ставке. Пг.,1920. С. 545.
[27]«Протокол событий» Февральской революции // Февральская революция. С.119.
[28] Савич Н.В. Ук.соч. С. 220.
[29] Брусилов А.А. Мои воспоминания. М.,1946. С.236; Лукомский А.С. Из воспоминаний // Архив русской революции. Кн.3. Т.6. М., 1991. С.25-26; ГА РФ. Ф.5972. Оп.1. Д.26. Л.385. А.А. Брусилов - Н.В. Брусиловой, 1 марта 1917 г.
[30] Генералов С.В. Записки пережитого на русской земле // ГА РФ. Ф.5881. Оп.2. Д.307. Л.19об.
[31] Болдырев В.Г. Из дневника ген. В.Г. Болдырева // Красный архив. 1927. №4(23). С.253; Верховное командование в первые дни революции // Красный архив. 1927. №3(22). С.66; Селивачев В.И. Из дневника ген. В.И. Селивачева // Красный архив. 1925. №2(9). С.110; Сиверс А.М., ген. Дневник // ГА РФ. Ф.5881. Оп.2. Д.796. Л.4; Ф.5827. Оп.1. Д.7. Л.1. Телеграммы командования Юго-Западного фронта.
[32]Известия Комитета петроградских журналистов. № 4. 1 марта 1917 г. Цит. по: Февральская революция. С. 153.
[33]Воейков В.И. С Царем и без Царя. М.,1994. С.156-157; Экспедиция ген. Иванова на Петроград // Красный архив. 1926. №4(17). С.225-232; Энгельгардт Б.Э. Воспоминания о далеком прошлом. Ч.1. Потонувший мир // ОР РНБ. Ф.1052. Оп.1. Д.32. Л.16-17.
[34]Допрос ген. Н.И. Иванова, 28 июня// Падение царского режима. Т. 5. М.-Л., 1926. С. 322-323.
[35]«Протокол событий» Февральской революции // Февральская революция. С.132-134.
[36] Телеграммы и разговоры по телеграфу между Псковом, Ставкой и Петроградом, относящиеся к обстоятельствам отречения Государя Императора, с примечаниями к ним ген.-адъют. Н.В. Рузского // Русская летопись. Кн.3. Париж,1921. С.158-159.