«До торжества великих идей доживут не пацифисты, а старожилы», – утверждал остроумец Дон-Аминадо, добавив, что «в споре выясняется не истина, а число пострадавших». Герой этого очерка дожил до торжества великих идей, которым служил и от которых отшатнулся. Дожил, потому что жил не там, где они восторжествовали. Григорий Алексинский умер 88 лет от роду 4 октября 1967 г. в Париже, за месяц до юбилея большевистского переворота. Неизвестным его не назвать – он оказался забытым, точнее замалчиваемым, «нелицом» по Оруэллу. Почему?
Григорий Алексеевич Алексинский[1] родился 16 сентября[2] 1879 г. в ауле Ботлих Андийского округа Дагестанской области в семье потомственного дворянина, служившего земским врачом. О матери он писал: «Дочь настоящей французской аристократки и русского дворянина, блестящего офицера кавалерии, она в возрасте 17 лет покинула родительское имение и отправилась в Москву, чтобы стать учительницей в вечерней школе, где обучала чтению неграмотных мужиков»[3]. В десять лет Григория отправили к тетке в Ярославль, где он в 1898 г. окончил гимназию с золотой медалью и поступил на историко-фиологический факультет Московского университета. Здесь началась революционная биография, из-за которой выпускные экзамены Алексинский сдал только в 1904 г. В первый раз его исключили из университета и выслали из Москвы за участие в студенческих волнениях марта-апреля 1899 г.
Позднее Григорий, он же «товарищ Петр», вступил в РСДРП, стал большевиком и, сохранив связи в студенческих организациях, выдвинулся как агитатор и организатор. Весной 1906 г. «Петра» командировали в Екатеринослав, где избрали делегатом с решающим голосом на IV (Объединительный) съезд РСДРП (10-25 апреля (23 апреля – 8 мая); Стокгольм). Однако в «Альбоме по истории ВКП(б)» (1926)[4] его портрет на странице «Участники съезда (большевики)» отсутствует – «нелицо». Летом 1906 г. член Центрального областного бюро РСДРП Алексинский в Москве, 17 августа арестован, 22 сентября освобожден по болезни и выслан из Первопрестольной, но жить в Петербурге ему разрешили. Там он женился на 20-летней выпускнице Высших медицинских курсов, большевичке Татьяне Ивановне Евтихиевой (30.09.1886, Москва – 20.10.1968, Париж)[5], работавшей секретарем Союза строительных рабочих. Вместе супруги прожили более 60 лет. В 1908 г. в Женеве родился их единственный сын Григорий, скончавшийся в сентябре 2000 г. в Париже.
Первый звездный час Алексинского наступил в 1907 г., когда в Петербурге его избрали членом Второй Государственной думы по рабочей курии (жена стала секретарем социал-демократической фракции). Это пик официальной карьеры Григория Алексеевича, который до конца жизни подписывался «бывший депутат Думы» или «бывший депутат от Петрограда». В 1926 г. БСЭ назвала его «наиболее популярным оратором большевистского крыла думской с.-д. фракции», но на соответствующей странице «Альбома по истории ВКП(б)» портрета снова нет. «Маленький, почти горбатый, с умными глазами и насмешливым выражением лица», с «высоким, пронзительным голоском», каким он запомнился Василию Шульгину, Алексинский демонстративно обращался к коллегам «Граждане депутаты!» вместо «Господа члены Государственной Думы!»[6] «Новый энциклопедический словарь» издательства Брокгауз-Ефрон писал: «В думе его остроумные и язвительные речи, по большей части, вызывали шум на правой и громкое одобрение на левой; не раз председатель лишал его слова. Он обнаружил ораторское дарование и серьезное знакомство с политической экономией и, в частности, с аграрным вопросом»[7].
Слава «кумира петербургского пролетариата» шагнула в Европу, затем за океан. В майском номере нью-йоркского журнала «Current Literature» (редактором которого был мой герой Джордж Сильвестр Вирек) Алексинский отмечен среди оппонентов председателя Совета министров Петра Столыпина как «не только успешный оратор, но и отличный знаток фактов». В июньском номере «думскому революционеру», совмещавшему депутатский мандат с организацией забастовок, посвящен целый раздел в обозрении мировых событий[8]. Неудивительно, что он попал в число 16 социал-демократических депутатов, которых Столыпин 1 июня 1907 г. потребовал не только отстранить от участия в заседаниях, но лишить депутатской неприкосновенности и предать суду. Конфликт правительства с Думой, где верховодили «левые», закончился ее роспуском два дня спустя («Третьеиюньский переворот»).
Алексинский избежал ареста, ибо находился в Лондоне как делегат с совещательным голосом на V съезде РСДРП. После разгона Думы он разочаровался в парламентской деятельности и примкнул к «отзовистам» и «ультиматистам», которые требовали поставить социал-демократическую фракцию в следующей Думе под строгий контроль Центрального Комитета вплоть до их отзыва в случае несогласия. Это привело к разрыву с Лениным, идейному и личному. Отказавшись вернуться в Россию и предстать перед судом, Алексинский стал эмигрантом, поселился в Женеве и вошел в местную группу РСДРП. Участие в Штутгартском конгрессе II Интернационала (1907) укрепило его связи с европейскими социал-демократами и открыло путь в швейцарские и французские журналы со статьями об экономике.
В это время Алексинский сблизился с Максимом Горьким, письма которого говорят не только о деловых, но и о дружеских отношениях. В 1909 г. писатель поддержал предложенный женевской группой РСДРП проект создания Первой высшей социал-демократической пропагандистско-агитаторской школы для рабочих, которые будут приезжать из России «учиться революции». Горький предложил устроить школу на Капри, где тогда жил, поэтому она известна как «каприйская школа». В декабре 1909 г. преподаватели и слушатели школы создали группу «Вперед», которая, просуществовав несколько лет, развалилась из-за идейных разногласий и конфликта амбиций.
Всё это необходимо для понимания того, чтó за человек написал книгу «Современная Россия» (La Russie moderne; 1912), которую выпустил в Париже Эрнест Фламмарион в серии «Библиотека научной философии» (Bibliothèque de philosophie scientifique).
Тридцать лет спустя автор так объяснил свое обращение к иностранной аудитории: «Русский по отцу, но с доброй примесью французской крови, бóльшую часть писательской жизни я посвятил тому, чтобы служить связующим звеном между “отцовской родиной” (Россией) и “материнской родиной” (Францией). Русское перо я использую для того, чтобы рассказать о Франции моим русским братьям, французское перо – для того, чтобы рассказать о России моим французским братьям. Не хочу скрывать сильное огорчение от того, как плохо осведомлены французы, особенно простые, о положении дел в России. Еще более печальное и тревожное впечатление производит то, что некоторые французы, при всем уме и критическом духе, слишком легко попадают в ловушку социального и политического обмана, которая скрывается за пропагандой, умело организованной и проводимой коммунистической диктатурой, деспотической, антинародной, антинациональной и глубоко антирусской властью. <…> Я пишу французские книги о России для того, чтобы по мере возможностей независимого автора способствовать пониманию ее французами, чтобы французы лучше знали и больше любили национальную Россию и ее народ»[9]. Антибольшевистская контрпропаганда стала главным делом автора в годы второй, послереволюционной эмиграции. Во время первой, дореволюционной эмиграции он противостоял русофобской пропаганде, влияние которой видел в Европе вооочию.
Не пересказывая книгу, посвященную родителям автора, ограничусь названиями частей: Общий очерк исторического развития России. – Современный период. – Абсолютная власть, ее организация и ресурсы. – Политический конфликт. – Национальный вопрос и религиозный вопрос. – Русская литература и поэзия. Какое же представление о России создавала книга политического эмигранта?
Автор не упоминал о своей революционной деятельности, но дал понять, что является противником существующего политического режима как «странного зрелища Тамерлана или Аттилы с телефоном и беспроволочным телеграфом» AMR, 104)[10] – парафраз знаменитых слов Герцена о «Чингисхане с телеграфами, пароходами, железными дорогами»[11], позднее повторенных Львом Толстым (ARR, 175-176). Он критиковал архаичность законов, «гипертрофию государства», неэффективность управления, всевластие чиновников, «играющих роль завоевателей в покоренной стране и вызывающих ненависть у населения» (AМR, 179), указывал на политическую слабость буржуазии, недостаток развития городов и оскудение деревни, предостерегал против идеализации крестьянства и сельской общины (аграрную программу эсеров он осуждал как утопическую и реакционную). Однако в отличие от большинства эмигрантов вроде известного англоязычной аудитории С.М. Степняка-Кравчинского, автор не рисовал Россию одной черной краской, отделяя режим от цивилизации и народа. Этому принципу он был верен всегда.
Представление о России как части европейской цивилизации, отличной от других стран в частном, но не в главном, красной нитью проходит через все книги Алексинского для иностранной аудитории – вопреки господствовавшему в ней представлению о принципиально анти-европейском, «азиатском» характере не только самодержавия, но русской цивилизации. «Русский народ – молодой народ, без большого исторического опыта», – заявил автор (AМR, 289), имея в виду то, что называется отсутствием в исторической России русских как «политической нации» – мнение многими принятое и многими оспариваемое[12]. Автор выступал не столько как марксист (хотя ссылался на марксистов Михаила Покровского, Николая Рожкова и Александра Финн-Енотаевского), сколько как «левый» западник-патриот, стремящийся представить свою страну объективно, не затушевывая темные и подчеркивая светлые стороны. Его книги работали на положительный имидж России, тем более что у официозной пропаганды «в лоб» не было шансов на серьезное восприятие в тогдашней Европе.
В главе о русской литературе, где подчеркивался ее более политический и социальный характер в сравнении с другими европейскими литературами, видны предпочтения московского студента-радикала.Внося в разговор о литературе и «социальное», и «личное», Алексинский походя и неодобрительно высказался о Достоевском и осудил модернистов, в том числе за дурное влияние на ценимого им Леонида Андреева. Наибольших похвал удостоился Горький как первый художник пролетариата: «Этот факт отмечает начало новой эры в общественном и литературном развитии России. Что принесет эта новая эра, покажет будущее» (AМR, 352).
Начало мировой войны оказало сильнейшее влияние на Алексинского, который еще зимой 1913/14 г. печатался в лондонской газете с красноречивым названием «Darkest Russia» («Темнейшая Россия»), издававшейся российскими эмигрантами и их британскими товарищами. Когда Германия объявила войну Российской империи, Алексинский, не перестав быть противником самодержавия, отказался «желать поражения своему правительству» и призывать к «превращению войны правительств в войну гражданскую» – как это делали не только большевики из группы Ленина, но меньшевики и «циммервальдцы». Сегодня это слово требует объяснений: международная конференция социал-демократов в швейцарской деревне Циммервальд (5-8 сентября 1915) осудила «социал-шовинистов», сторонников оборонительной войны. Главным российским «социал-шовинистом» оказался патриарх революционной эмиграции Георгий Плеханов, сторонники которого создали группу «Единство». Не входя в нее, Алексинский стоял на тех же позициях и сотрудничал в оборонческих изданиях «Россия и свобода», «Призыв», «Наше дело». Он напомнил, как, выступая в Думе в 1907 г. от лица объединенной социал-демократической фракции (большевиков и меньшевиков), заявил, что в случае иностранной агрессии «молодые русские рабочие немедленно возьмут в руки оружие для защиты родины» (ARR, 67).
Следующая книга «Россия и война» (La Russie et la guerre; 1915) вышла в парижском издательстве «Armand Colin» (через год – дополненное издание) с посвящением «русским солдатам и другим жертвам войны, которой русский народ не хотел»; английский перевод «Россия и великая война», сделанный Миалом, увидел свет в том же году. Книга состоит из трех частей: До войны. – В кровавой схватке. – После войны. Позиция автора ясна: победа «союзников» несомненна; «народная Россия, демократическая Россия» войны не хотела; царизм виноват во многом, но и он не хотел войны, а его наиболее реакционная часть симпатизирует «прусской реакции»; успех Германии чреват порабощением Европы, поэтому ее поражение – в интересах социалистов всех стран (позиция Плеханова); России не нужны чужие земли; русская армия сражается лучше, чем в войну с Японией, потому что сознательно, ради защиты Отечества несет «тяжкое, но неизбежное бремя» (ARG, 340); народное единство достигается благодаря гражданской инициативе («Союз земств и городов», кооперативные и крестьянские организации); действия сепаратистов на национальных окраинах направляются из Берлина и Вены. При этом автор осудил немецкие погромы и другие проявления «черносотенства», непримиримым врагом которого оставался.
Алексинский утверждал, что именно он в 1915 г. обогатил русский язык словом «пораженчество», а французский – его аналогом «défaitisme» («defeatism» по-английски) для обозначения тех, кто «желал поражения своему правительству» и саботировал военные усилия. Так или иначе, он был одним из первых, кто ввел в обиход этот термин[13]. «Пораженцев» он считал или вражескими агентами, или их пособниками. К первым Алексинский относил созданный в Австро-Венгрии «Союз освобождения Украины» во главе с Александром Иолтуховским (запомним эту фамилию), с 1915 г. представлявшим организацию в Берлине (ARG, 248-255). Ко вторым – Ленина и Мартова (ARG, 229-231, 242-245), петроградский журнал «Летопись» и издательство «Парус», которые он в письме к их руководителю Горькому 10(23) мая 1916 г. назвал «предприятием грязным и вредным для русской демократии»[14]. Когда в 1915 г. Амфитеатров в либеральной газете «Русское слово» обвинил немецкого социал-демократа Александра Парвуса (Гельфанда) в связях с германским генеральным штабом, это было сделано на основании сведений Алексинского, позднее писавшего, что Парвус «сыграл огромную роль в качестве организатора морального наступления немцев в русских революционных и социалистических кругах» (АТС, 27). Поиск вражеских агентов сблизил нашего героя с жившим в Париже «охотником на провокаторов» Владимиром Бурцевым и окончательно испортил его репутацию в радикальных кругах, где все обвиняли всех во всех смертных грехах. Кампания, которую Алексинский вел в эмигрантской, затем в российской прессе, вплоть до «банкирской» газеты «Русская воля» (за участие в ней «левые» оборонческие издания – парижский «Призыв» и петроградский «Современный мир» – исключили его из числа сотрудников), требует отдельного исследования. Я расскажу лишь о ее развязке, а пока…
В январе 1917 г. Алексинский закончил книгу «Россия и Европа» (La Russie et l’Europe), выпущенную в «Библиотеке научной философии».
Новая книга была посвящена жене: Татьяна Ивановна уехала в Россию, где с начала войны работала лекарской помощницей в санитарном поезде на германском фронте; ее книга «Среди раненых» вышла в 1916 г. на французском и английском языках. Смысл ее автор изложил в первых строках: «В “Современной России” я раскрыл преимущественно различия между русской и европейской жизнью. Но уже тогда я чувствовал необходимость показать другую сторону дела, рассказать, как Россия европеизировалась, обобщить результат европейских влияний в прошлом и настоящем великой славянской империи» (ARE, IX).
Русские интеллектуалы до сих пор спорят, является ли русская цивилизация частью европейской или у нее «особый путь». Большинство тогдашних, да и теперешних, французских интеллектуалов, «левых» и «правых», уверено, что Россия – Азия: один сошлется на Жюля Мишле, другой на Анри Массиса. Начав с призвания варягов, Алексинский показывал, что «уже на заре своей истории Россия служила посредником между Западом и Востоком» (ARE, 4). Другой тезис – о природно мирном характере русского народа – стал ответом на страшилки про «азиатские орды» из страны, которую многие ассоциировали со словами knout и pogrom, не требовавшими перевода. «Все знающие менталитет народных масс России единодушны в том, что они лишены воинственных настроений и миролюбивы по сути своей. <…> Среди богов русских славян-язычников не было аналога греческого Арея или римского Марса. <…> Воин-крестьянин (Илья Муромец – В.М.) не ищет ни агрессии, ни завоеваний и приемлет войну только как законную защиту. Русские былины признают и изображают лишь оборонительную войну. Воспевать наступательную войну народная поэзия не считала достойным. Ее герой – исключительно защитник родной земли, а не завоеватель чужой, страж независимости своего народа, а не поработитель других» (ARE, 54-59).
Отрицать европеизацию России было невозможно. Русофобы делали из этого вывод о неспособности русских к творчеству. Западник Алексинский считал европеизацию положительным явлением. Патриот Алексинский показывал, насколько Россия в этом преуспела или могла преуспеть – отсюда высокая оценка декабристов как европеизаторов и модернизаторов, которых «вдохновляла любовь к родине, руководившая всеми их замыслами» (ARE, 141). «Левый» Алексинский связывал успехи с применением опыта европейской демократии. Его идейные ориентиры – Герцен, Чернышевский и Плеханов. Николай I – символ реакции, потому что «пытался воздвигнуть непроницаемую преграду между страной и западной цивилизацией», делая исключение для «военно-полицейского режима Пруссии», поскольку «соединение восточного рабства с дисциплиной прусской казармы являлось примитивным идеалом самодержавия и бюрократии» (ARE, 145). Реакция – зло, а зло от немцев, коих на службе самодержавия хватало. «Русский консерватизм всегда был врагом Франции, – добавил автор. – <…> Напротив, русские демократы любят Францию, потому что она воплощает революционную традицию» (ARE, 267, 234).
«Общий тип существования России и ее исторической эволюции тот же самый, что и на Западе. Конечно, нельзя сказать, что европеизация России завершилась, – суммировал автор. – <…> Политический режим России остается архаичным и слишком восточным, что создает разительный контраст с европейскими странами. Сейчас именно он подлежит европеизации» (ARE, 353). Последующие события Алексинский изложил в книге «От царизма к коммунизму. Русская революция, ее причины и последствия» (Du tsarisme au communisme. La révolution russe, ses causes, ses effets), выпущенной «Armand Colin» в 1923 г. с посвящением сыну. Заказ на нее он получил весной 1917 г., когда после падения самодержавия отправился на родину. Лишенный в результате большевистского переворота возможности заниматься политикой, Алексинский взялся за работу и к концу апреля 1918 г. почти закончил рукопись, которую изъяли и не вернули чекисты (ASC, 62). Пришлось писать заново.
Эта книга, продолжавшая предыдущие, состоит из пяти частей: Накануне революции. – В хаосе. – Под красной диктатурой. – Внешняя политика Советов. – Будущее России. Главной причиной революции названа нерешенность аграрного вопроса при архаичном государственном устройстве и слабости буржуазии. Отдельную главу автор посвятил пропаганде Центральных держав, ссылаясь в том числе на документы Охранного отделения, собранные в 1917 г. в Европе эмиссаром Временного правительства Сергеем Сватиковым. Конкретно он указал на связь Троцкого и Христиана Раковского с австрийской разведкой, Ленина и его группы – с Парвусом и немецкой миссией в Берне (АТС, 23-31).
О деятельности и сочинениях Алексинского после 1917 г. читайте в следующей статье.
Список сокращений (по хронологии):
AМR – Alexinsky G. Modern Russia. London, 1913.
ARG – Alexinsky G. Russia and the Great War. London, 1915.
ARE – Alexinsky G. La Russie et l’Europe. Paris, 1917.
AТC – Alexinsky G. Du tsarisme au communisme. Paris, 1923.
ASC – Alexinsky G. Souvenirs d’un condamné à mort. Paris, 1923.
[1] Биографические справки: Политические деятели России. 1917. М., 1993. С. 17-18 (А.Л. Райхцаум); Политические партии России. Конец XIX – первая треть ХХ века. Энциклопедия. М., 1996. С. 29-30 (А.Ю. Морозова).
[2] События, происходившие в России до 1(14) февраля 1918 г., датированы по старому стилю.
[3] Alexinsky G. De Tolstoï à Pétain // Les cahiers de la jeune France. № 6 (1941). Р. 10.
[4] Сканы на сайте www.liveinternet.ru.
[5] О ней см. некролог за подписью «Г.А.»: Новый журнал (Нью-Йорк). Кн. 94 (Март 1969). С. 271-273. Некролога ее мужа в журнале не было.
[6] Шульгин В. Последний очевидец. Мемуары. Очерки. Сны. М., 2002. С. 68-69.
[7] Новый энциклопедический словарь. Т. 2. СПб., 1911. Стлб. 7.
[8] Current Literature. Vol. XLII. № 5 (May 1907). P. 498; № 6 (June 1907). Р. 610-611.
[9] Alexinsky G. Isba de l’oncle Ivan. Vichy, 1943. P. 117-118.
[10] Расшифровка сокращенных ссылок в конце статьи.
[11] Письмо к императору Александру II. (По поводу книги барона Корфа) // Герцен А.И. Собрание сочинений: В 30 тт. Т. 13. М., 1958. С. 39.
[12] См.: Сергеев С.М. Русская нация, или Рассказ об истории ее отсутствия. М., 2017.
[13] Подробнее: Slater С. Defeatists and Their Enemies. Political Invective in France 1914-1918. Oxford, 1981.
[14] Горький М. ПСС. Письма. Т. 12. М., 2006. С. 308.