Понедельник, 11 марта 2019 12:13

Русские как антикоммунистическая нация

Автор Ярослав Бутаков
Оцените материал
(0 голосов)

Никакая самая успешная война не приведёт к распаду этого государства, которое зиждется на миллионах русских.

Даже если расчленить их международными трактатами, они соединятся друг с другом как капли ртути

Отто фон Бисмарк

Цитата, вынесенная в эпиграф, взята из старого советского учебника по новой истории, где каждый параграф сопровождался какими-то документами эпохи. Характерно, что Железный Канцлер писал о русских как о нации.

В заголовке статьи легко усмотреть тавтологию. Нация, если это действительно нация, по определению антикоммунистична. Ибо она представляет собой буржуазное образование. Но нелишне напомнить об этом ещё раз: русские – не какая-то особая общность. Причём в русском национально-государственном строительстве, буде таковое когда-нибудь возобновится, антикоммунизм по необходимости займёт важнейшее место. Если угодно, сыграет роль «духовной скрепы».

Но сначала – о том, что, собственно, позволяет видеть именно в русских, а не в любых других русскоязычных общностях на пространстве РФ, зародыш нации.

«Искусственная имперская общность»

Одним из распространённых клише сегодняшних дней является представление о русских как о сборном наименовании большинства подданных Московского царства — Российской империи — СССР. Сторонники этого взгляда считают, что русские не являются ни этносом, ни тем более нацией, а созданы государственным принуждением из разных, причём в основном неславянских этносов. Как доказательство сего тезиса приводят, что у русских нет никакой другой самоидентификации, кроме связанной с государством Россия. На службу этому утверждению поставлены и некоторые «генетические исследования», из которых явствует, что современные русские это главным образом финно-угры со значительным участием тюркского элемента и очень небольшой, поверхностной, примесью славян.

С обрисованной идеологемой многие сталкиваются регулярно в разных публикациях и социальных сетях. Она, полагаю, достаточно хорошо знакома. Широко распространена и болезненная реакция на неё. Дескать, такое представление о русских запущено какой-нибудь «пятой колонной» (Госдепом, Соросом, бандеровцами – нужное подчеркнуть) с целью истребить русское национальное самосознание и разрушить Российское государство, а дальше – на что хватает воображения (поработить русский народ, уничтожить его генофонд и т.д.).

Соответственно, противостоят друг другу политические выводы из обеих доктрин. Из первой следует, что в России никогда не будет либеральной демократии по западному варианту, и необходимое условие для торжества прав человека на российском пространстве – демонтаж Российского государства. Из её противоположности вытекает, что национальный долг всех русских (именно так) – сплачиваться вокруг любой власти, которая так или иначе сохраняет единство и мощь России на страх всем врагам.

Одно является зеркалом другого и обе концепции противостоят друг другу совершенно логично. Проблема в том, что ни одна из них не является ни национальной, ни демократической.

Так как в любой лжи, чтобы в неё верили, обязан содержаться компонент правды, он есть и в указанных доктринах. Вторая доктрина («сплочения вокруг лидера нации») опирается на несомненный факт наличия русской национальной общности и на то, что государство Россия на протяжении веков являлось преобладающей формой политического существования данной общности. Первая тоже опирается на весьма важный исторический факт: государственное принуждение для создания «нации». Только почему-то объявляет подобный факт чем-то исключительным именно для русской истории. В этом коренная ошибка или подлог данной концепции.

Большие нации Европы – здесь, прежде всего, приходят на ум классические примеры в виде французов, немцев, итальянцев – тоже созданы методами государственного принуждения в последние два-три столетия. Исходно это конгломераты разных этносов.

Рассмотрим не гражданские, а языковые, этнические общности французов, немцев и итальянцев. Точнее – то, что принято считать этносами с таким названием.

Естественно, оставим за скобками мигрантов последнего полувека и их потомков. Выведем за рамки нашего рассмотрения тех во Франции, кто говорит на баскском, бретонском, фламандском языках, диалектах немецкого и итальянского. Как исторически сложилась та общность, которую на этнолингвистических картах закрашивают одним цветом и подписывают словом «французы»?

В конце XV века большая часть территории, заселяемой этой общностью, была объединена в Королевство Францию. Там существовали три литературных языка – северофранцузский, провансальский (окситанский) и гасконский – и множество разговорных диалектов. Среди последних лингвисты придают статус самостоятельных языков нормандскому, пикардийскому, шампанскому, бургундскому, франко-провансальскому. На позднее присоединённых к Франции территориях бытовали также лотарингский, франш-контийский и савойский из числа тех же галло-романских языков.

Благодаря политическому доминированию Парижа официальным языком государственных учреждений, органов печати, образования стал северофранцузский. Переход всей страны на него был принудительным и с особенной силой развернулся в XIX столетии.

Кто только не обвинял режим Российской империи в русификации поляков и украинцев. Действительно, в разгар этой политики были и такие, например, предупреждающие надписи в гимназиях Польского края и Литвы: «Говорить по-польски воспрещается!» Для просвещённой Европы это стало одним из символов царского деспотизма.

Но аналогичные по смыслу, только более жёсткие по содержанию плакаты висели тогда во французских учебных заведениях: «Курить, плеваться на пол и говорить на патуа запрещается!» Патуа – это презрительное парижское обозначение любых жаргонов, похожих на французский язык. В африканских и тихоокеанских колониях Франции этим словом обозначали подражание туземцев французской речи.

В переводе на российские имперские реалии это означало бы, например, что в школах малороссийских губерний висели бы издевательские надписи: «Балакать по-хохлацки запрещается!» Царское правительство хоть и занималось русификацией (к слову, довольно безрезультатно), но не опускалось до третирования местных наречий как недочеловеческих признаков. Впрочем, может быть, поэтому русификация и не оказалась столь успешной, сколь франкизация, как знать.

Итак, французы как языковая общность – итог целенаправленной жёсткой ассимиляторской политики. В этом отношении современные русские могли бы считаться чем-то подобным только в том случае, если бы в их состав входили и украинцы, и белорусы, полностью утратившие свою языковую идентичность. Современные же русские, то есть дореволюционные великорусы, в экстраполяции на Францию, это аналог даже не всем французам, а только северным французам – langues d’oil.

Примеры с Германией и Италией довольно наглядны. Ещё в начале ХХ века Любор Нидерле считал сходство между русским и украинским языкам более близким, чем между прусским и баварским диалектами немецкого языка. Заниматься перечислением отдельных языков Германии и Италии нет необходимости. Разница не только в языке, но и в цивилизации между, например, Севером и Югом Италии видна невооружённым взглядом. Немцы и итальянцы, как и французы, в этнолингвистическом плане это почти что языковые группы, которые только прикидываются одним народом.

Есть, конечно, и существенные различия. Немцы и итальянцы формировались именно как нации в конце XIX века. И в основе их объединения лежал тот самый «пакет прав», про который, как основу нации, знает теперь назубок всякий русский националист. Французы были сплочены в одно государство, как и русские, ещё абсолютной монархией. Но силой, помогавшей их слиянию в одну нацию, стал в XIX веке Кодекс Наполеона – юридическая «библия» правового государства.

В этом отношении русские, конечно, имеют исторические отличия от французов и, тем более, от немцев с итальянцами. Абсолютная монархия довольно рано начала их сплочение в единую общность, а «пакет прав» у них так пока и не возник. Но означает ли это, что у них, именно как у русских, он никогда не сможет появиться? Что для обретения прав и превращения в какую-то гражданскую нацию русским надлежит перестать считать себя русскими и сделаться брянцами, калужцами, смолянами и т.д. (как предлагает известный регионалист Вадим Штепа), раздробиться по региональному признаку, и вот тогда из каждого региона возникнет гражданская нация?

Восемьдесят номенклатурных заповедников

Начнём с того, что регионалистских движений в России, по существу, нет. Конечно, это же можно адресовать любому оппозиционному движению в современной России вообще. Причём можно теоретически сколько угодно доказывать, что при объявлении «оттепели», подобной горбачёвской, неминуемо «оттают» и массовые регионалистские «народные фронты», которые выступят за самоопределение регионов. Но это в утопии.

Пока нагляднее просматривается другая вероятность. Она имеет прямую аналогию в деколонизации Африки, она же реализовалась и на большей части постсоветского пространства после развала РФ. Крушение власти «метрополии», то есть Москвы, «деколонизация» и дезинтеграция России породит, прежде всего, несколько десятков суверенных региональных заповедников, в которых нынешние элитные группки попытаются сохранить свой монопольный статус.

В случае острого системного кризиса правящего режима РФ, каковой некоторые аналитики упорно предрекают уже который год подряд, такая возможность сохранения монополии на власть у правящего слоя, как «суверенизация» регионов, напрашивается сама собой. Населению регионов этот манёвр, конечно же, будет подан как торжество исторической справедливости, как реализация их неотъемлемых прав («хватить кормить имперский центр!») и т.п.

При необходимости существующая власть могла бы без ущерба для себя любимой уже сейчас провести формальную дезинтеграцию страны. Вряд ли приходится сомневаться, что, если требования региональной самостоятельности будут обретать всё больше популярности и противопоставляться в этом смысле политике федерального центра, то правящая группа окажется способна оседлать этот процесс и подчинить его себе.

Региональная идентичность русских по областям и краям тогда сможет превалировать над этнической, когда она станет целенаправленно внедряться методами государственной пропаганды. Технологии нациестроительства – вещь известная. И в «суверенных» заповедниках региональной номенклатуры смогут с течением времени появиться «нации» туляков, курян, псковичей и т.д. Вот только причём тут демократия и «пакет прав»? Если туляку будут внушать, что калужане это отличная от туляков нация, которая, к тому же, покушается на суверенные права туляков на какую-нибудь пограничную волость, то какая тут, к чёрту, извините, может прорасти демократия? Тут вырастет только война всех против всех. А внушать так неизбежно будут, потому что ксенофобия – необходимый фундамент авторитарной власти. Как удержать монополию на власть, если не окружать себя непрерывно кольцом врагов?

Высказанный скепсис в отношении крайностей нового регионализма не отменяет важности проблемы федерализма в России. Расширение регионального самоуправления – неотъемлемый элемент всякой демократической программы. Вообще, если мы говорим действительно о регионах, это отменяет всякие разговоры о суверенизации, о самоопределении, так как эти формы выражения присущи только нации. В таком случае, мы подменяем понятия: говоря «регион», имеем в виду «нация». Не спорю, что отдельные регионы РФ могут представлять собой сложившиеся нации, готовые к самоопределению. Но большинство регионов, причём именно русские регионы – нет.

«Деимпериализация», «деколонизация» РФ – никакая не панацея и не путь к демократии. Если тут возникнут восемьдесят с лишним суверенных республик, управляемых нынешней номенклатурой из нерушимого блока правящей партии и «парламентской оппозиции», то они не станут выстраивать «демократическую конфедерацию». Зачем это им? Личные связи позволят их лидерам, как вождям милитаристских клик в Китае 1930-х гг., играть между собой в шахматы (или во что-то другое, более подходящее их вкусам и интеллекту), в то время как их подданные будут стрелять друг в друга за обладание каким-нибудь стратегическим мостом через Волгу или нефтяным месторождением.

Впрочем, реальности современной Российской квази-империи таковы, что почти всё энергичное из регионов поглощается Москвой и здесь находит своё наиболее полное выражение. Отсюда ещё один прогноз: широкое региональное самоуправление, ослабление «вертикали власти» и осуществление на деле федеративных отношений станут возможны в нашей стране как результат не регионалистских движений, а политических процессов в самой Москве. Такова миссис Очевидность, как бы она ни была неприглядна для регионалистов.

И сделаю важную оговорку: в этих столь пессимистических тезисах и прогнозах я лично хотел бы ошибиться на 100%.

Русские – единственный советский народ, не имевший в СССР своей государственности

Сказанное в заключительной части статьи будет вынужденно иметь наиболее теоретический и абстрактный характер. Впрочем, было бы нелепо прописывать в наше время какой-то спасительный политический рецепт. Полагаю, что хорошо уже было бы знать, что НЕ следует делать, к чему НЕ следует стремиться, на что бессмысленно тратить усилия.

С другой стороны, тезис, вынесенный в последний подзаголовок, общеизвестен. Видно и то, что отмеченный факт не стал отправной точкой для формирования русского национального самосознания в постсоветское время. Оно тяготеет к двум полюсам. Они уже отмечены выше, но обрисуем их ещё раз.

Один полюс – этатизм, «державничество». Характерно при этом, что для некоторых «державников», признающих антирусский характер коммунистического режима, ориентиром служит Российская империя, в которой они видят естественное продолжение русского национального государства. Парадоксально, однако, что «державничество» опирается на психологию, сформировавшуюся в советское время. Именно когда русские не были титульным народом ни в одной из советских республик, они начали автоматически воспринимать весь СССР как «государство русских» (некоторые ностальгируют по нему до сих пор именно на этой почве). Иногда эту черту сознания автоматически, без учёта разницы в менталитете сословий, переносят на времена Российской империи, что кажется мне сильно упрощённым.

Второй полюс – готовность отказаться от русской идентичности и проектировать какую-то другую «нацию». То есть как бы начать историю с нуля, объявив всю предшествующую тупиковой и порочной, в надежде, что вот теперь удастся создать что-то путное, стоящее. В основе такого нигилизма лежит, как ни странно, чисто русское, гоголевское «чёрт побери всё». А мотивом для таких поисков послужило, конечно, опять-таки осмысление положения русского народа в СССР, в котором у русских не было своего национального дома.

Интересно, что оба полюса не предполагают отказа от советской идентичности. С «державническим» полюсом всё понятно: СССР – апофеоз великодержавства, а издевательский тост Сталина «за великий русский народ» у многих по сей день вызывает сладостные ностальгические воздыхания. Парадоксально (это уже третий отмеченный парадокс; как любой парадокс, и этот – только кажущийся), что «регионалистский» полюс тоже не чужд ностальгии по СССР. Это хорошо видно на примере того же Вадима Штепы, который в своём творчестве апеллирует ко многим символам массового сознания периода перестройки, а в позднем Горбачёве, в проекте конфедералистского СССР, не осуществившемся в конце 1991 года, видит историческую альтернативу «путинизму».

Да, и самый главный коммунистический реликт в регионалистском проекте: последний тоже отрицает политическую субъектность за русским народом. То есть, согласно ему, русские регионы могут самоопределяться, но не как русские, а как регионы, зародыши множества отдельных «гражданских наций», а русским как нации в этой конфедерации места не находится. Парадокс? Думаю, что для такого проекта это уже логично.

Гражданские нации возможны только на основе уже сложившихся исторических общностей, каковы, прежде всего, этнолингвистические. В этом плане никакие уральцы, сибиряки, волгари и т.д. не перевесят по своей значимости понятия «русские». Региональные эндоэтнонимы не противопоставляются русской идентичности и не исключают её.

Современная Российская Федерация, являясь продолжением советской национально-государственной модели, также не предусматривает национального дома для русских. Наверняка есть закономерность в том, что в обоих государствах – советском и постсоветском – отсутствие политической субъектности русских сопровождается отсутствием сменяемой (и вменяемой) власти.

Некоторые трактуют эту закономерность, как сказано выше, в пользу того, что русские по определению не могут стать нацией. Спорить бессмысленно, только практика может разрушить такое утверждение. Пока она, во всяком случае, не подтверждает «регионалистских» выводов, которые из него делаются.

Само отсутствие у русских советской и постсоветской государственности может подсказывать один из способов формирования национальной идентичности в наше время. Это отказ отождествлять себя, свою общность, с любыми атрибутами государственного величия и идеологическими практиками, характерными для коммунистического правления в России. О конкретных формах выполнения такой рекомендации надо писать отдельно.

От любого политического писания ждут спасительного ответа на сакраментальные «кто виноват» и «что делать». Глупо претендовать на универсальность и абсолютность такого ответа. Хорошо, если можно дать хотя бы частичный. Если в какой-то ограниченной сфере он окажется правильным, практически полезным, уже здорово.

Прочитано 3688 раз

Оставить комментарий

Убедитесь, что Вы ввели всю требуемую информацию, в поля, помеченные звёздочкой (*). HTML код не допустим.