Современность волновала Брюсова больше, чем история, потому что у него обострилось предчувствие нового, глобального конфликта. В 1911 году он написал стихотворение «Проснувшийся Восток», включенное в «Зеркало теней», а в 1913 году развил его идеи в статье «Новая эпоха во всемирной истории», основу которой составила давняя рукопись «Метерлинка-утешителя». Несмотря на повторы, это самостоятельные статьи, вызванные к жизни разными событиями: неудачной для России войной с Японией и победоносной Балканской войной славянских государств против Турции, – но их основные положения совпадают.
Начиная эту статью, я столкнулся с отчасти забавным, отчасти печальным семантическим и терминологическим парадоксом. В первых строках необходимо оповестить, что речь пойдет о некоторых недостатках/проблемах/отрицательных сторонах современной российской общественно-политической системы. Однако слова типа «недостаток» и «проблема» уместны лишь в разговоре о хорошей или хотя бы условно приемлемой системе, когда все вокруг хорошо либо сквозь зубы терпимо, но есть отдельные, пусть даже крайне многочисленные, моменты со знаком минус, которые необходимо проговорить и устранить. Нынешнее же российское положение вещей представляет собой один большой фундаментальный недостаток, отдельные положительные стороны которого - всего лишь тактические приемы его творцов. Либо - их же недоработка (отсылка к известной сатирической формуле о том, что если вы еще не сидите, это отнюдь не ваша заслуга), либо – последний вариант - тот случай, когда испорченные часы два раза в сутки показывают правильное время.
На этот вопрос нередко отвечают утвердительно. Дескать, соборы – это сословно-представительные собрания, аналогичные европейским. Не только английскому парламенту, но и французским Генеральным штатам, испанским кортесам, шведскому риксдагу и т.д., со своими, конечно, особенностями. Например, такой уважаемый человек, как А.И. Солженицын, в одном из своих устных выступлений середины 90-х годов утверждал: «…первые цари наши – Михаил Фёдорович, Алексей Михайлович – о-о-о, как они считались с Земскими соборами. Земские соборы влияли, влияли решительно на всю государственную политику. И когда Земский собор предлагал решение – часто единогласное – царь не имел права его не принять. Просто принимал, и всё. А если было два-три мнения – два-три, а не 250, как у нас сейчас партий, – то царь выбирал из них и аргументировал, почему он выбрал это, а не другое решение». К сожалению, для такого оптимистического взгляда нет оснований.
На рубеже XIX—XX веков болгарские националисты, вступая в тайную революционную организацию (ТМОРО, затем – ВМОРО), давали клятву верности на Евангелии и револьвере, «часто сложенных крест-накрест с кинжалом». Евангелие символизировало «искренность и чистоту намерений», а оружие – готовность к самопожертвованию в борьбе «за свободу болгар в Македонии и Адрианопольском крае». После клятвы неофит целовал оружие.
В каком-то смысле предлагаемая работа является логическим продолжением темы, которая была затронута мной в «Барском синдроме». Как я там заметил, в нашей стране наблюдаются отдельные рецидивы традиционного уклада и негласного восстановления привилегированного сословия, ассоциированного с властью. Создается впечатление, что общество решило «переварить» отдельные достижения модернизации, осуществляя откат обратно (по ряду признаков – в позднефеодальную эпоху). Возможно, Россия и некоторые страны бывшего СССР являют самые впечатляющие примеры на этот счет. Хотя совсем не исключено, что данная консервативная тенденция (справедливее было бы назвать ее тенденцией к архаизации) представлена на глобальном уровне.
Милостивые государи, самое зловредное, самое ужасное, самое роковое в происшедшей в России революции заключается в сознательном и грубом разрыве исторической преемственности, в циническом неуважении к своей истории, к ее образам и ликам, к ее алтарям и святыням. Вне исторической преемственности невозможно никакое историческое творчество. Но и там, где хотят превратить страну, ее быт, ее общественное строение в tabula rasa, где мнят обрить историю, даже и там это на самом деле не удается. Производят разрушения, но при этом разрушая, калеча, уродуя, в историческом смысле как-то лишь перевертывая какие-то исторические пласты их и тем самым обедняя их содержание. Это общее размышление приводит меня к исторической характеристике русской революции: реакция под личиной революции.
Давайте, поговорим о чем-то предельно вечном… например… о деньгах, а также - о богатстве и бедности. Как известно, мастерство в слежение за течением воды и упорство в наблюдении за мерцанием огня есть всего лишь первая ступень познания одной из фундаментальных основ человеческого бытия. А именно – переживания и осмысления заработков своих близких или соседей и способов, какими они пересчитывает свои накопления, куда они их вкладывают, как они их тратят, и, в конце концов – в какое место они их закапывают. Мне кажется эта вечная людская «мука мучная» и есть первопричина деления людей, особенно мужской их половины, на «правых» и «левых» и только потом… культура, воспитание, личный опыт. Говорят, это качество даже врожденное: один считает свое, другой – чужое; один может, множество других - хотят; у кого-то лучше получается производить и продавать, а у кого то делить и распределять… Воистину – неисповедимы пути… людские!
Как поется в одной известной русской песне: «Мы не можем жить без шампанского и без пения без цыганского». У дорогих россиян к этому напитку давно уже сложилось преувеличенно-восторженное отношение. В советское время не только «гусары», но и простые работяги, встречая Новый год, от души бабахали из бутылок. Советская винодельческая промышленность почему-то упорно напирала на изготовление шампанского, пытаясь сделать его доступным для трудящихся. Примечательно, что наши граждане не могли навскидку назвать ни одной приличной марки отечественного вина, зато о шампанском знали все. Мало того, воспринимали его как некий изыск. Откровенно говоря, советская власть не посодействовала повышению культуры пития среди простых людей, зато внесла значительный вклад в популяризацию напитка, который когда-то тесно ассоциировался с «аристократической» жизнью – так, как ее принято было понимать в далеком и разгульном XVIII столетии. Именно с этой эпохи, названной Томасом Карлейлем «бумажным веком», берет свое начало пенный напиток, сумевший каким-то странным путем пробраться в элитный клуб.
Хорошо ли мы знаем нашу историю последних примерно полутораста лет? Ведь она больше, чем какая-либо другая, служит объектом идеологического искажения и средством манипулирования людским сознанием. Знать её – значит, прежде всего, уметь формулировать правильные вопросы к ней. А знать её необходимо для того, чтобы правильно решать актуальные вопросы, вырастающие из прошлого. Время же окончательных ответов, возможно, ещё не пришло.
Любой, приступающий к изучению истории российской революции и гражданской войны, недоумевает: почему Белое движение не объединило вокруг себя, а оттолкнуло другие антибольшевицкие силы? Возможно, в такой постановке вопрос звучит неправильно. Хорошо, предложу другую. Почему и Белое движение, и эти антибольшевицкие силы рассматривали друг друга как столь же смертельных врагов, что и большевизм, а то и более? И чтобы не быть голословным, рассмотрю ситуацию на конкретном примере.
В сентябре 2017 года в Уфе на несанкционированный митинг собралось несколько сотен башкирских активистов. Они требовали сохранить обязательное изучение башкирского языка во всех республиканских школах вне зависимости от национальной принадлежности учеников и пожеланий их родителей, а также учитывать национальность чиновников при назначении на руководящие посты в республике. Организаторов митинга попыталась задержать полиция, но толпа помешала ей это сделать.
Подробнее ...
Не перестаю удивляться тому факту, что современные русские националисты, такие грозные в интернете, такие горластые на митингах и такие решительные в частных разговорах, застенчиво обходят стороной столь важную тему, как тема владения гражданским оружием. Смотришь, допустим, на американских или европейских ультраправых белых – в их среде настоящий культ оружия. Это и охота, и спортивно-развлекательная стрельба; это соответствующие клубы, объединения, всевозможные ассоциации. Причем все официально, в рамках закона. Русский же националист в сравнении с западными правыми выглядит безобидным ботаником, которого интересуют только ругань и склоки в социальных сетях. Безусловно, нынешней России очень нужны национально ориентированные журналисты, публицисты, блогеры, ведущие просветительскую и агитационную работу, но разве плохо, если при этом они еще и будут иметь дома зарегистрированный дробовичок в сейфе? Так, на всякий случай…
Василий Петрович Боткин – не просто известный русский западник. Он в каком-то смысле символ русского европеизма – выходец из самого почвенного старомосковского сословия, практически самоучкой ставший блестящим, европейски образованным и невероятно разносторонним по интересам интеллектуалом.
Первым делом - золото
Лет пятнадцать назад по телевидению показывали репортаж об одном успешном фермерском хозяйстве, где работники получали приличные по тем временам зарплаты. И вот корреспонденты берут интервью у молодого тракториста. Их почему-то заинтересовало, на что он потратил свою первую получку. Молодой человек, не скрывая чувства гордости за себя, начал рассказывать о том, что первым делом он купил своей подруге золотые серьги. Далее он начал перечислять еще какие-то золотые побрякушки, на которые щедро раскошелился. Говорил он об этом так, будто исполнил в отношении своей возлюбленной священный долг. Никто, разумеется, не спрашивал его, на кой в этой деревне так срочно понадобились золотые украшения, что на них пришлось пожертвовать первой зарплатой. Но парень, похоже, хорошо осознавал значимость своего поступка и был уверен, что в глазах односельчан выглядит очень достойно.
На фоне шумного и пафосного празднования векового юбилея Солженицына как-то совсем незамеченным прошло 95-летие Владимира Тендрякова. Да, цифра менее звучная, а юбиляр значительно менее титулован и вспоминаем, но все-таки буквально единичная публикация в СМИ и несколько мероприятий на родной для писателя Вологодчине с отчетом в местных газетах – это катастрофически, незаслуженно мало. Прямой связи между прославлением одного и забвением другого нет, закон сохранения литературно-карнавального вещества здесь ни при чем, есть скорее контраст, отнюдь не соответствующий реальной разнице в таланте между Владимиром Федоровичем и Александром Исаевичем (лично для меня, без учета публицистики, эта разница в пользу Тендрякова).