Хорошо известно острое словцо Ф.И. Тютчева: «Русская история до Петра Великого сплошная панихида, а после Петра Великого – одно уголовное дело». Если первая часть этого афоризма плоска и невнятна, то вторая с замечательной точностью характеризует стилистику эпохи, в которой дворцовый переворот сделался едва ли не главной дорогой к трону.
18/I. Все же Пятнистый[1] устоит, ибо четко стоит по центру, а Борри[2] с Литвой перебрал, в ООН обратился, у нас этого не любят. Уже по теле кричали из Молдавии, что он русских тут предал. Позавчера дважды позвали Невзорова из Вильно – впечатляет, направленность там не только антилитовская, но и прорусская, он популярен и либерален, это производит впечатление. И вообще все чаще начали поминать русских, как опору.
Эту рецензию я собирался написать в любом случае, однако последней каплей мотивации стали воспоминания уважаемого Сергея Сергеева о русском патриотическом движении времен позднего СССР. Очерк интересный, весьма небесспорный, но это личные ощущения человека, спорить с ними… можно, можно спорить вообще со всем, но речь сейчас не об этом. Меня не то что привлекло, а в нейтральном смысле слова зацепила констатация бесспорного факта фиксации русских «старопатриотов» на еврейской теме, которую они считали, почти по Дугласу Адамсу, Ответом на Главный Вопрос Жизни, Вселенной и Всего Такого.
Летом 90-го я закончил истфак и, счастливо избежав распределения в школу, в декабре, благодаря своим «патриотическим» связям, устроился на должность корреспондента в газету «Голос Родины». Это был печатный орган Общества по связям с соотечественниками за рубежом «Родина» (надеюсь, понятно, что это за контора), совершенно убогий, без всякого лица (как говорил мой отец, там даже кроссворды неинтересно отгадывать – слишком примитивные). Но в 90-м туда пришёл новый главред – бывший завотделом культуры «Литературной России» Алексей Позин (гораздо позже, в 2000-х наши пути ещё раз пересекутся в журнале «Москва»).
Реакции подавляющего числа патриотов и националистов на московские протеста конца июля – начала августа и расправы, творимые над протестантами омоновцами и росгвардейцами, варьируются от откровенного лобызания полицейских дубинок до отстранённого: «Это не наша свадьба». В среднем же их можно суммировать гамлетовским: «Мириться лучше со знакомым злом, чем бегством к незнакомому стремится». Что в переводе на современный русский означает: «Путин, конечно, плох, но либералы ещё хуже, вспомните 91 год!» Что ж, давайте вспомним 91 год и политическую стратегию и тактику тогдашних национал-патриотов.
Фрагменты юношеского дневника известного советского историка Аркадия Георгиевича Манькова (1913 - 2006) за 1938 - 1941 гг. Опубликовано в журнале «Звезда» (1995. № 11). 1938 25/V Комсомольский пленум посвящен приему в члены и конфликтным делам. Теперь в комсомол принимают широко, без всяких препон. Достаточно проявить хотя бы малейшую лояльность. Это борьба за молодежь.
Фрагменты юношеского дневника известного советского историка Аркадия Георгиевича Манькова (1913 - 2006) за 1933 год. Опубликовано в журнале «Звезда» (1994. № 5). 30 марта Вот уже полтора года работаю на заводе «Красный треугольник». Сегодня пытаюсь дать отчет в том, что я приобрел на заводе. Многое, разумеется, потерял, но больше (несравненно больше!) приобрел. Потерял: 1) часть здоровья, 2) способность наимаксимально продуктивно учиться, 3) колоссальное количество непроизводительно затраченного времени.
Была когда-то Россия, был снежный уездный городишко, была масленица Бунин И.А., Подснежник, 1927 г. Россия погибла (что бы там не говорили или не пытались внушить нам старшие) не случайно – что-то было не в порядке, порочно в основе Байдалаков В.М., председатель эмигрантского НТС в 1934-1955 гг. Не так давно мне посчастливилось познакомиться с великолепным изданием семейных мемуаров представителей трех поколений рода Калитиных.
Одним из неоспоримых проявлений петровского «западничества» обычно считается церковная реформа – отмена патриаршества и учреждение Синода – якобы лишившая «Русскую Церковь ее самобытного и независимого существования», сделавшая её «слугою государства»: «Духовная коллегия [ставшая затем Синодом], как она была задумана Петром и Феофаном [Прокоповичем], есть не что иное, как генеральная церковная консистория немецко-шведского типа, а “Духовный регламент” – вольная копия протестантских церковных уставов…»[1].
25 августа 1698 г. в Москву из долгого заграничного путешествия вернулся царь Пётр Алексеевич. На следующий день на приёме в Преображенском дворце самодержец поразил своих подданных эксцентричной выходкой – взяв в руки ножницы, он принялся обрезать бороды пришедшим поздравить его с прибытием боярам, пощадив только своего воспитателя Тихона Стрешнева, ветхого старца князя Михаила Черкасского и патриарха Адриана. Этот скандальный казус символически открывает новую эпоху в истории России – эпоху радикальной европеизации, перехода от Московского царства к Петербургской империи.
6.АнтиМодерн Итак, из фактов, изложенных в предыдущих разделах, вырисовывается совершенно отталкивающий для всякого непредубеждённого человека образ сталинского СССР: перманентная нищета, голодное/полуголодное существование, несвободный/полусвободный труд, регламентированное социальное неравенство, нескончаемые репрессии – всё это напрямую касалось подавляющего большинства населения страны.
3.Неравенство Менее всего можно считать общество сталинского СССР эгалитарным, напротив, это было общество строго иерархическое, в котором каждая ступенька социальной лестницы определялась наличием или отсутствием тех или иных привилегий. Государство, следуя приоритетам своей политики, распределяло материальные блага, исходя из «двух основных факторов — принадлежности к властной элите и непосредственной вовлеченности в индустриальное производство»[1].
В голове нашего среднего обывателя за последние годы сложилось сугубо мифологическое представление о сталинской периоде отечественной истории, в котором он предстаёт чуть ли не потерянным раем - неудивительно, что мечта о его возвращении стала настоящим массовым психозом «россиян». Это настроение резко контрастирует с тем, как видели ту эпоху её современники. Например, в замечательном «Дневнике» Л.В. Шапориной без обиняков говорится о «жизни без горизонта, полуголодной, полухолодной, полукаторжной и абсолютно рабской», где господствует «презрение к обывателю, возведенное в принцип»[1].
«Да хранит тебя Господь от чумы, идущей из Кастилиии от голода, распространяющегося из Андалусии», – говорит Гусман де Альфараче, герой некогда популярнейшего плутовского романа Матео Алемана. Эти слова написаны в эпоху золотого века испанского искусства и литературы, более того – в эпоху расцвета испанской государственности. В исторической науке даже есть устойчивое выражение «Золотой век Испании». И в этот «Золотой век» жители великой империи страдали от бедности, не раз им угрожал голод.
Двадцать лет назад вышла замечательная книга: «58¹º. Надзорные производства Прокуратуры СССР по делам об антисоветской агитации и пропаганде. Март 1953 –1991. Аннотированный каталог. Под ред. В.А. Козлова и С.В. Мироненко; сост. О.В. Эдельман (М., 1999: Международный Фонд «Демократия»). В ней собраны краткие справки об осуждённых по печально знаменитой статье, каравшей за «пропаганду или агитацию, содержащих призыв к свержению, подрыву или ослаблению Советской власти или к совершению отдельных контрреволюционных преступлений».
Без государственного оформления Нации еще, строго говоря, не существует. Нет государства, нет и Права, нет, следовательно, полной объективации национальной идеи в социальной сфере. Разделение наций на "Staatsnationen" и "Kulturnationen" — лишь условно. Всякая "Kulturnation" или была некогда "государственной нацией", или стремится стать таковою. Рассеянная среди "языков" еврейская нация никогда не переставала чувствовать себя в рассеянии и в изгнании.
"РЕ": В издательстве "Молодая гвардия" вышла новая книга нашего постоянного автора Василия Молодякова "Риббентроп. Дипломат от фюрера" - первая русская биография министра иностранных дел Третьего Рейха. Предлагаем вниманию читателей фрагмент из этой книги, посвященный неудавшейся попытке заключить союз между странами Тройственного пакта (Германией, Италией, Японией) и СССР, на котором настаивал Риббентроп.
Из дневников мая - августа 1917 года Политика – это маховик государства, сейчас он вертятся быстро без передаточного ремня: молотилка стоит и еле молотит. Правда, неудивительно ли это: на всех политических съездах, советах крестьяне призывают к единению и сами крестьяне делают такие постановления и заключения, будто они самые настоящие социалисты. Земля есть и у социалиста, и у христианина, но земля крестьянская – планета.
Когда мы хотим проследить некую тенденцию в истории, установить в ней закономерность, мы придумываем теоретические конструкции и стараемся наполнить их фактическим содержанием. Никаких общепризнанных критериев, кроме кажущейся логичности и стройности (ну и, конечно, отсутствия слишком явного противоречия известным фактам), в них нет. История не поддаётся экспериментальной проверке, поэтому любые её «законы» остаются умозрительными спекуляциями. В конечном итоге, общее признание на какой-то момент получает та концепция исторического процесса, которая передана наиболее убедительными словами или имеет за собой более мощную информационную поддержку. И ещё: больше всего шансов добиться популярности у той исторической гипотезы, которая может быть удачно конвертирована в текущую политику. Удастся ли кому-то, и каким образом, конвертировать в политику предлагаемую версию событий 1917-1920 годов, автор не берётся предугадывать.
Примета эпохи: когда в Новосибирск приходят тридцатиградусные морозы, их почему-то тут же объявляют «аномальными». Тем из нас, чье детство и юность пришлись на 1970-80-е, слышать это смешно, ибо были времена, когда каждую зиму трещали морозы за сорок. Именно такой была вполне нормальная сибирская зима. И другой она в нашем понимании быть не могла. «Аномальными» такие морозы стали только за последние двадцать лет. Сказанное четко иллюстрирует современные подходы к истории европейского климата. Так, нынешний ученый-климатолог, глядя на картины Питера Брейгеля, с умным видом заключает: «М-да, что-то там было не совсем по-европейски, скорее всего – климатическая аномалия!». Как это ни смешно звучит, но сегодня знаменитые пейзажи XVI века, на которых красуются сугробы и замерзшие водоемы, преподносятся публике как наглядное документальное подтверждение так называемого «малого ледникового периода». Эту гипотезу с определенных пор выдают за очевидный факт, нимало не задумываясь о других аспектах европейской истории. Хотя кое-что здесь не срастается совершенно…. Рассмотрим всё по порядку.
Разрешение на революцию В октябре 1918-го последний австрийский император Карл еще надеялся спасти Австро-Венгрию, преобразовав империю в федерацию или даже в конфедерацию – в «союз свободных народов». Карл Габсбург издал свой манифест к народам Австрии (Венгерского королевства он не касался). В истории он известен как «Манифест о народах» (Volkermanifest). «Австрия должна стать, в соответствие с желаниями ее народов, государством федеративным, где каждая народность образует собственное государство на территории, которую населяет <…> Этот новый порядок <…> должен принести каждому национальному государству самостоятельность…» Но представители «свободных народов» поняли манифест Карла по-своему: император разрешил отделяться…
На этот вопрос нередко отвечают утвердительно. Дескать, соборы – это сословно-представительные собрания, аналогичные европейским. Не только английскому парламенту, но и французским Генеральным штатам, испанским кортесам, шведскому риксдагу и т.д., со своими, конечно, особенностями. Например, такой уважаемый человек, как А.И. Солженицын, в одном из своих устных выступлений середины 90-х годов утверждал: «…первые цари наши – Михаил Фёдорович, Алексей Михайлович – о-о-о, как они считались с Земскими соборами. Земские соборы влияли, влияли решительно на всю государственную политику. И когда Земский собор предлагал решение – часто единогласное – царь не имел права его не принять. Просто принимал, и всё. А если было два-три мнения – два-три, а не 250, как у нас сейчас партий, – то царь выбирал из них и аргументировал, почему он выбрал это, а не другое решение». К сожалению, для такого оптимистического взгляда нет оснований.
Подробнее ...
На рубеже XIX—XX веков болгарские националисты, вступая в тайную революционную организацию (ТМОРО, затем – ВМОРО), давали клятву верности на Евангелии и револьвере, «часто сложенных крест-накрест с кинжалом». Евангелие символизировало «искренность и чистоту намерений», а оружие – готовность к самопожертвованию в борьбе «за свободу болгар в Македонии и Адрианопольском крае». После клятвы неофит целовал оружие.
Милостивые государи, самое зловредное, самое ужасное, самое роковое в происшедшей в России революции заключается в сознательном и грубом разрыве исторической преемственности, в циническом неуважении к своей истории, к ее образам и ликам, к ее алтарям и святыням. Вне исторической преемственности невозможно никакое историческое творчество. Но и там, где хотят превратить страну, ее быт, ее общественное строение в tabula rasa, где мнят обрить историю, даже и там это на самом деле не удается. Производят разрушения, но при этом разрушая, калеча, уродуя, в историческом смысле как-то лишь перевертывая какие-то исторические пласты их и тем самым обедняя их содержание. Это общее размышление приводит меня к исторической характеристике русской революции: реакция под личиной революции.
Как поется в одной известной русской песне: «Мы не можем жить без шампанского и без пения без цыганского». У дорогих россиян к этому напитку давно уже сложилось преувеличенно-восторженное отношение. В советское время не только «гусары», но и простые работяги, встречая Новый год, от души бабахали из бутылок. Советская винодельческая промышленность почему-то упорно напирала на изготовление шампанского, пытаясь сделать его доступным для трудящихся. Примечательно, что наши граждане не могли навскидку назвать ни одной приличной марки отечественного вина, зато о шампанском знали все. Мало того, воспринимали его как некий изыск. Откровенно говоря, советская власть не посодействовала повышению культуры пития среди простых людей, зато внесла значительный вклад в популяризацию напитка, который когда-то тесно ассоциировался с «аристократической» жизнью – так, как ее принято было понимать в далеком и разгульном XVIII столетии. Именно с этой эпохи, названной Томасом Карлейлем «бумажным веком», берет свое начало пенный напиток, сумевший каким-то странным путем пробраться в элитный клуб.
Хорошо ли мы знаем нашу историю последних примерно полутораста лет? Ведь она больше, чем какая-либо другая, служит объектом идеологического искажения и средством манипулирования людским сознанием. Знать её – значит, прежде всего, уметь формулировать правильные вопросы к ней. А знать её необходимо для того, чтобы правильно решать актуальные вопросы, вырастающие из прошлого. Время же окончательных ответов, возможно, ещё не пришло. Любой, приступающий к изучению истории российской революции и гражданской войны, недоумевает: почему Белое движение не объединило вокруг себя, а оттолкнуло другие антибольшевицкие силы? Возможно, в такой постановке вопрос звучит неправильно. Хорошо, предложу другую. Почему и Белое движение, и эти антибольшевицкие силы рассматривали друг друга как столь же смертельных врагов, что и большевизм, а то и более? И чтобы не быть голословным, рассмотрю ситуацию на конкретном примере.