Целиком и полностью разделяя мнение о роковой роли советского партийного государства в уничтожении зачатков русского гражданского общества, наблюдая аналогичную стратегию путинского государства, что неизбежно наталкивает на самые мрачные и фаталистические мысли о дурной повторяемости отечественной истории, ее бесконечном тупике, я, тем не менее, остаюсь историческим оптимистом в отношении перспектив России вообще, и в отношении формирования русского гражданского общества в частности. И вот почему.
Во-первых, я не верю в исторический детерминизм. Хотя прошлое может оказывать серьезное влияние на настоящее, оно не предопределяет его. И тому немало исторических и актуальных примеров. Прошлое сакраментально довлеет над настоящим и имеет шанс воспроизвестись в будущем в двух случаях. Первый. Если у властвующей элиты и авангардных групп общества не хватает воли и желания к кардинальным переменам. Второй. Если исторические обстоятельства складываются роковым для страны образом – как, например, они сложились сразу для четырех империй в начале XX века.
Во-вторых, многочисленные исследования этнологов, культурных антропологов, страноведов показывают, что культурные модели и системы ценностей могут претерпевать радикальные изменения в сжатые сроки. 10-15 и даже 20-25 лет – мгновение по историческим меркам. Применительно к России это означает, что трансформация общности атомизированных индивидов, пребывающих в гоббсовском состоянии войны всех против всех, в современную гражданскую нацию не обязательно требует столетий и десятилетий исторической выварки. Если вы знаете, куда двигаться, и осведомлены о пути, по которому прошли до вас десятки наций, то при наличии исходного пункта в виде политической воли, движение к конечной цели превращается скорее в вопрос технологический (пусть даже макротехнологический), чем исторический. И, конечно же, в таком случае можно двигаться гораздо, гораздо быстрее, чем это делали первопроходцы.
Сразу же отвечу здесь на типическое замечание, что, мол, в современном мире растворяется национальное государство и исчезает демократическое общество. Наблюдения указывают не на их исчезновение (идея национального государства сейчас как раз переживает ренессанс), а на видоизменение. Однако меняться может лишь наличествующее, а в России же еще лишь предстоит создать национальное государство и демократическое общество.
В-третьих, собственно российский опыт показывает, что как только государство ослабляет свою хватку на горле народа, он тут же начинает превращаться в нацию: формируются независимые или автономные от государства институции, массово меняется самоощущение, растет политическая и гражданская активность, появляется опыт самодеятельной организации. «Великие реформы» Александра II и крушение советского коммунизма точно дали мощный толчок движению в этом направлении. И хотя во втором случае эта трансформация носила во многом уродливый и болезненный характер, вряд ли она могла протекать иначе в условиях крушения государства и форсированной смены социально-экономического строя.
Yes, We Can! / «Да, мы можем» - вот резюме этой части моих рассуждений. И сможем не хуже других. Что же нам надо для того, чтобы смочь?
Непременное условие – желание властвующей группы элиты изменить ситуацию. При этом она не обязательно должна быть движима идеалистическим пафосом строительства либеральной демократии и гражданского общества в России. Мотивация может быть вполне утилитарной: государство отказывается – вынужденно (как это было в 1990-е годы) или добровольно – в пользу общества от части своих привычных функций и прерогатив. Отвечая на неизбежный полемический вопрос: кто же добровольно откажется от власти?, скажу: тот, кто вполне разумно избегает лишней головной боли, у кого нет мании тотального контроля всего и вся.
И таких людей даже в действующей российской власти полным-полно. Не стоит отождествлять российскую властно-бюрократическую машину с правящей группой бывших чекистов. Вектор развития страны в конце 1990-х годов не был предопределен. Если бы, например, премьер-министром, а затем и президентом страны стал Виктор Черномырдин, то мы бы сейчас находились в качественно иной политической ситуации – совершенно точно гораздо более свободной, демократической и конкурентной. (Это к слову о том, почему не стоит поддаваться соблазну исторического детерминизма.)
Более того, после ухода Путина созданная им политическая и экономическая система рухнет – не трансформируется, не будет постепенно демонтирована, а буквально обрушится. По той простой причине, что ее существование стало обременительным и даже опасным для всех элитных группировок, кроме властвующей. Система не просто изжила себя, она стала главным препятствием на пути развития страны – таково массовое ощущение элиты и сознательных слоев российского общества.
Одновременно сформировался широкий консенсус относительно характера перемен, нужных стране: конкурентная и открытая политическая система, независимый суд, гарантия прав собственности, ограничение вмешательства государства в экономику, свобода развития мелкого и среднего предпринимательства, отказ от интервенционистской внешней политики, концентрация на внутреннем развитии. Причем этот консенсус носит надпартийный и даже внеидеологический характер. Потому что все перечисленные идеи рассматриваются политически активной частью общества и элитами не как идеологические принципы, а как абсолютно необходимые инструменты и макротехнологии развития, как инструменты модернизации.
Другими словами, в России исподволь сформировались два широких консенсуса: 1) необходимо выйти из путинской системы; 2) видение новой желательной системы оказывается в основных своих чертах демократическим и либеральным.
Парадоксальным образом либерализм, потерпев политическое поражение, победил – по крайней мере, среди активной части населения и элит – интеллектуально. Другой сколь-нибудь влиятельный вариант модернизации в российском дискурсе попросту отсутствует. Вероятно, потому, что внелиберальная и авторитарная модернизация (пусть даже с приставкой квази), представленная Владимиром Путиным, полностью и блистательно провалилась.
С моей точки зрения, какая бы комбинация политических сил не оказалась у власти в России, ей придется использовать один и тот же – сущностно либеральный – набор ценностей и инструментов развития. Потому что другого попросту нет или же он себя скомпрометировал.
Гражданское общество не входит в джентльменский набор инструментов модернизации. Оно оказывается побочным результатом использования этих инструментов. Не буду характеризовать их следствия в полном объеме, ограничусь лишь одним примером. В целях ускорения экономического развития и ослабления безработицы вы поощряете мелкий и средний бизнес; соответственно расширяется слой собственников, имеющих общий социальный интерес и нуждающихся в гражданском и политическом представительстве. И так буквально во всем.
Запуск программы развития страны приведет к формированию в ней и гражданского общества, причем довольно быстро. В этом случае уже через 10-15 лет мы сможем наслаждаться его первыми плодами и по русской традиции ругать за то, что наше общество недостаточно развито и не столь хорошо, как бы нам хотелось.