Версия для печати
Четверг, 01 июля 2021 09:34

Русский аморализм

Автор Дмитрий Тараторин
Оцените материал
(10 голосов)

Есть все основания полагать - нет ничего, что вызвало бы у постсоветского населения моральное негодование. А без него реальные, фундаментальные перемены невозможны.

Разоблачениям неких властных злодейств разных времён не просто не верят и не то, чтобы не хотят верить. Дело обстоит хуже, для большинства - это НЕ ВАЖНО. Потому что не касается их лично. А кроме того, в их системе координат, где нет моральных императивов, многое из разоблачаемого почитается вполне допустимым.

Сейчас впервые в нашей истории мы больше не можем тешить себя иллюзией, что люди просто чего-то не знают, и что достаточно их «просветить», как у них откроются глаза. Нет, большинство не хочет знать, не хочет открывать глаза. Это выводит их зоны комфорта. И они испытывают резонное озлобление по отношению к выводящим. Именно этого не учитывают те, кто апеллируют к моральному чувству.

Потому, в частности, антикоррупционная повестка не привела к искомому результату. Потому мы имеем неосоветский ренессанс. Собственно, с человеком, который говорит, мол, да в СССР репрессии были, но зато - Победа, Гагарин, мороженное… вообще не о чем разговаривать. Ибо это человек абсолютно аморальный. И таких большинство. Однако, парадокс в том, что эти люди самих себя считают самыми духовными в мире и охотно принимают официальную концепцию, согласно которой зарубежные «русофобы» ненавидят нас именно за это. И это наше исконное. Это наше проклятье.

Из дневников святителя Николая Японского. 18 июля (31 июля) 1904 г.:

«Бьют нас японцы, ненавидят нас все народы, Господь Бог, по-видимому, гнев Свой изливает на нас. Да и как иначе? За что бы нас любить и жаловать? Дворянство наше веками развращалось крепостным правом и сделалось развратным до мозга костей. Простой народ веками угнетался тем же крепостным состоянием и сделался невежествен и груб до последней степени; служилый класс и чиновничество жили взяточничеством и казнокрадством, и ныне на всех степенях служения - поголовное самое бессовестное казнокрадство везде, где только можно украсть.

Верхний класс - коллекция обезьян - подражателей и обожателей то Франции, то Англии, то Германии и всего прочего заграничного; духовенство, гнетомое бедностью, еле содержит катехизис, - до развития ли ему христианских идеалов и освящения ими себя и других?.. И при всем том мы - самого высокого мнения о себе: мы только истинные христиане, у нас только настоящее просвещение, а там - мрак и гнилость; а сильны мы так, что шапками всех забросаем... Нет, недаром нынешние бедствия обрушиваются на Россию, - сама она привлекла их на себя.

Только сотвори, Господи Боже, чтобы это было наказующим жезлом Любви Твоей! Не дай, Господи, вконец расстроиться моему бедному Отечеству!».

Но это упование оказалось тщетным.

И большевики выиграли в значительной мере за счёт своего тотального аморализма. И им же привлекли на свою сторону «пролетарские массы», а также «творческую интеллигенцию».

И вот что должно шокировать любого незамутненного сомнениями православного – сопротивление атеистическому террору оказали католики-индейцы, когда наши предки, кто склонился перед ним, а кто сам стал его реализатором: «Пальнем-ка пулей в Святую Русь».

А вот мексиканские крестьяне пальнули как раз по тем, кто покусился на святое. В предисловии к роману Грэма Грина «Сила и Слава», посвященного этим событиям, Александр Мень писал;

«В начале XX века антицерковные силы вновь перешли в наступление. Переворот 1910—1919-х годов, потрясший Мексику, привел к власти непримиримых врагов христианства. Прежнее законодательство приняло еще более жесткий характер в Конституции 1917 года. Губернаторы штатов получили полномочия регулировать по собственному усмотрению число духовных лиц на их территориях. С непокорными расправлялись сурово и беспощадно.

Вожди мексиканской революции отнюдь не были марксистами. Один за другим они создавали полувоенные режимы, обычные в Латинской Америке. Антиклерикальные лозунги требовались им только для того, чтобы сломить соперника — Церковь. Их идеологией был светский либерализм и просвещение в духе XIX века. Однако жизнь при этих режимах меньше всего походила на жизнь свободного общества, обещанного старым либерализмом. В ответ на массовые репрессии Лига защиты свободы религии начала открытую борьбу с правительством. Вспыхнула гражданская война, длившаяся с 1926 по 1929 год. Против 50-тысячной правительственной армии выступило 23 тысячи добровольцев-католиков, сражавшихся под девизом: «Слава Христу-Царю!» Отсюда их название — кристерос».

Армия повстанцев, практически полностью состояла из крестьян. Вождями отдельных отрядов были священники, сами принимавшие участие в боях. Война за веру закончилась соглашением с правительством. Последнее позже было нарушено. Епископат предал кристерос. Многие из них были казнены. Тем не менее, благодаря пролитой ими крови, Мексика не стала страной победившего атеизма.

Отметим, что повстанцами двигали чисто духовные мотивы. «Либерал-реформаторы» не покушались на их собственность, исключительно на их Веру. Какой же это контраст с тем, что творилось в это же время в России…

Горький в своей воистину горькой статье «О русском крестьянстве» писал:

«Но где же — наконец — тот добродушный, вдумчивый русский крестьянин, неутомимый искатель правды и справедливости, о котором так убедительно и красиво рассказывала миру русская литература XIX века?

В юности моей я усиленно искал такого человека по деревням России и — не нашел его. Я встретил там сурового реалиста и хитреца, который, когда это выгодно ему, прекрасно умеет показать себя простаком. По природе своей он не глуп и сам хорошо знает это. Он создал множество печальных песен, грубых и жестоких сказок, создал тысячи пословиц, в которых воплощен опыт его тяжелой жизни. Он знает, что «мужик не глуп, да — мир дурак» и что «мир силен, как вода, да глуп, как свинья».

Он говорит: «Не бойся чертей, бойся людей». «Бей своих — чужие бояться будут».

О правде он не очень высокого мнения: «Правдой сыт не будешь». «Что в том, что ложь, коли сыто живешь». «Правдивый, как дурак, так же вреден»…

Существует мнение, что русский крестьянин как-то особенно глубоко религиозен. Я никогда не чувствовал этого, хотя, кажется, достаточно внимательно наблюдал духовную жизнь народа. Я думаю, что человек безграмотный и не привыкший мыслить не может быть истинным теистом или атеистом и что путь к твердой, глубокой вере лежит через пустыню неверия.

Беседуя с верующими крестьянами, присматриваясь к жизни различных сект, я видел прежде всего органическое, слепое недоверие к поискам мысли, к ее работе, наблюдал умонастроение, которое следует назвать скептицизмом невежества…

Мне кажется, что революция вполне определенно доказала ошибочность убеждения в глубокой религиозности крестьянства в России. Я не считаю значительными факты устройства в сельских церквах театров и клубов, хотя это делалось — иногда — не потому, что не было помещения, более удобного для театра, а — с явной целью демонстрировать свободомыслие. Наблюдалось и более грубое кощунственное отношение ко храму, — его можно объяснить враждой к «попам», желанием оскорбить священника, а порою дерзким и наивным любопытством юности: что со мною будет, если я оскорблю вот это, всеми чтимое?

Несравненно значительнее такие факты: разрушение глубоко чтимых народом монастырей — древней Киево-Печерской лавры и сыгравшего огромную историческую и религиозную роль Троице-Сергиевского монастыря — не вызвало в крестьянстве ни протестов, ни волнения, — чего уверенно ждали некоторые политики. Как будто эти центры религиозной жизни вдруг утратили свою магическую силу, привлекавшую верующих со всех концов обширной русской земли. А ведь сотни тысяч пудов хлеба, спрятанного от голодной Москвы и Петербурга, деревня защищала с оружием в руках, не щадя своей жизни.

Когда провинциальные советы вскрывали «нетленные», высоко чтимые народом мощи, — народ отнесся и к этим актам совершенно равнодушно, с молчаливым, тупым любопытством. Вскрытие мощей производилось крайне бестактно и часто в очень грубых формах — с активным участием инородцев, иноверцев, с грубым издевательством над чувствами верующих в святость и чудотворную силу мощей. Но — и это не возбудило протестов».

Россия погибла в 1917-м, но грехи ее живут и воспроизводятся во все более зловещей форме. Ведь семидесятилетнее безбожие и аморализм их только усугубили. Цинизм и тотальная лживость советской эпохи породили наш нынешний тиранический постмодернизм. Поколения, присягавшие «Моральному кодексу строителя коммунизма», не веря ни в коммунизм, ни в прилагавшуюся к нему мораль, неизбежно передали свою «группу крови» потомкам.

И при этом, несмотря на официальные данные о том, что верующими у нас являются, чуть ни 80% населения, реально аморальное большинство никоим образом не озабочено соответствием своей жизни заповедям Христовым. Причем, часто хождение на церковные службы, ничего в этом смысле не меняет. Характерное для русской традиции обрядоверие заменяет Бога церковью, как традицией и институтом. То есть, идолом…

Характерно, что на «бездуховном» Западе интеллектуалы констатируют наступление постсекулярной эры. То есть, теология снова становится актуальной. Причем, наиболее продвинутые ее представители мыслят в совершенно новой парадигме, сформированной, казалось бы, «антихристом» Ницше. Вот, что пишет один из самых интересных современных теологов Джон Капуто:

«Ибо чего никто не сумел предвидеть, так это того, как ницшеанская критика уничтожила современную критику религии и открыла двери другому способу мыслить о вере и разуме. Итогом более тщательного прочтения Ницше является не релятивизм или иррационализм, но возросшее ощущение случайности и изменчивости наших мыслительных конструкций; не отказ от разума, но его новое понимание — такое, которое гораздо более разумно, чем представление о всеобъемлющей трансисторической Рациональности, которое нам пыталось навязать Просвещение. Ибо такое представление указывает на весьма неразумный Разум, некую сверхпросвещенную иллюзию, с которой никто не может жить. И никто не предвидел, что теория фикций Ницше совпадет с библейской критикой идолов, то есть ошибочного принятия нами за божественное наших рукотворных образов. Если так смотреть на вещи, тогда Просвещение с его идеей Чистого Разума будет на стороне Аарона и золотого тельца, тогда как «философствующий с молотком» Ницше (Боже упаси!) — на стороне Моисея, сокрушающего идолов, и непосредственно рядом с Павлом, предупреждавшим коринфян об опасности философских идолов. Это дает интеллектуалам возможность по-новому прислушаться к таким идеям, как любовьк Богу, — моей самой любимой идее. Ибо это очевидный предрассудок Просвещения и откровенный редукционизм — стремиться отбросить эту идею, уподобив ее инфантильному сосанию пальца или привязанности к матери. Имя Бога — это имя невозможного, и любовь к Богу возвышает нас над самими собой и теми ограничениями, которые налагаетна мир то, что Aufklärer (просветитель) называл разумом, а Кант — условиями возможности, перенося нас к невозможному. Сегодня Маркс, Ницше и Фрейд мертвы, а Бог чувствует себя прекрасно».

Да, парадокс в том, что Вера возвращается параллельно с наступлением LGBTи BLM. Воистину все беды Запада – это «горе от ума». Но от него же и его величие. А вот, наша беда – безмыслие…

Нелепость в том, что искони провозглашался некий высший духовный смысл, миссия нашего народа. Но, как только у нас завелась своя философия, ничего кроме ересей софиологии и фёдоровского «Общего дела» оригинального мы не породили.

Смысл России обнаруживается совсем в другом. Со времён Петра Россия - молот. И только. И русские люди - молотки. А зачем молотку мораль и духовность? Зато, молот России крушит проекты человеческой гордыни - Карла Шведского, Наполеона, Гитлера. И это, как ни крути, и оказалось ее «всемирно историческим значением».

Молоток не ценит ни чужую, ни свою жизнь. Последнее свойство вовсе не христианская жертвенность, как воображали многие местные мыслители-фантазеры. Это просто функционал молотка.

Но сегодня он уже не может быть востребован. Поскольку проекты человеческой гордыни создаются не в форме милитаризованных империй, но глобальной империи переформатирования человеческого в транс-человеческое. И здесь возможно только духовное и интеллектуальное противостояние. Но именно к этому экс-Россия никак не готова.

Однако, этого вызова не избежать. Ведь, в любом случае, при сокрушении Третьего Рейха молот сломался. И сейчас его осколки пытаются имитировать былую мощь. Это выглядит нелепо и позорно. Обретут ли осколки новый смысл? Ответ совсем не очевиден. Но очевидно другое – никакой мессианской «русской духовности», противостоящей «материалистическому» Западу не существует.

Прочитано 4022 раз

Похожие материалы (по тегу)