Очередной всплеск интереса к этой беде связан с фильмом Юрия Дудя. Однако, в принципе, на нее обратили внимание и те, кто раньше как бы были не в курсе, значительно раньше - после обнародования «архива Савельева». Большинство восприняло последнее как «подвиг гражданского активиста». Между тем, вся история гораздо больше похожа на организованный слив, который играл роль информационного обеспечения операции по смещению главы ФСИН.
Нельзя исключать и реального желания неких сил внутри самой власти гуманизировать пенитенциарную систему. Хотя бы уже потому, что задолго до громких разоблачений началась разработка законопроекта, который предусматривает в качестве наказания за пытки заключенных до 10 лет лишения свободы. Автор оной инициативы г-жа Нарусова отметила, что идея возникла еще весной 2019 года, однако обнародование видео-архива пыток стало мощным импульсом для ее продвижения. Ну, то есть, лишний аргумент в пользу того, что «импульс» был инициирован…
Впрочем, это конечно косвенные «улики». Но совершенно очевидно, что вопрос перед первым лицом по этому поводу был поставлен вовсе не по многотысячным «требованиям трудящихся».
Для «глубинного народа» весь этот ужас не является чем-то тотально неприемлемым. Тот же Дудь в своем фильме приводит данные недавнего опроса «Левада-Центр» об отношении россиян к пыткам, сообщая, что 20% в «исключительных случаях» и по отношению к «совершившим тяжкое насильственное преступление» считают пытки допустимыми. Но он не упомянул, что еще 14% ответили, что у них «нет мнения на этот счет». То есть, на самом деле треть наших сограждан не считают, что пытки – это однозначно неприемлемое явление.
И в этом, на самом деле, нет ничего удивительного. Ведь что такое пытка? Это, собственно, концентрированное и тотальное попирание человеческого достоинства. Это манифестация отрицания «прав человека» как явления. Но именно они-то и не являются для постсоветских людей чем-то самоочевидным. Да, и для русских никогда не являлись. В отличие от людей Запада…
Глава «Комитета против пыток» Игорь Каляпин сообщил в разговоре с Дудем, что из общения с силовиками он вынес убеждение - их позиция такова: «Права человека» являются вражеской идеологией».
Это шокирует? Но что здесь не так? Если Запад враг, то права человека – это, в самом деле, сугубо западное порождение. Глубочайшее заблуждение полагать, что это «общечеловеческая ценность». Нет, это очень специфическая ценность, возникшая в результате эволюции именно западного, а значит, в парадигме «осажденной крепости», вражеского мышления.
«Мы исходим из той самоочевидной истины, что все люди созданы равными и наделены их Творцом определенными неотчуждаемыми правами, к числу которых относятся жизнь, свобода и стремление к счастью», - так начинается американская «Декларация независимости». Почему эти права «самоочевидны»? Потому что ими наделил людей Творец. И почему они ими наделены? Потому что они Его «образ и подобие». Вот, действительно самоочевидная цепочка рассуждений. Она есть следствие именно специфически западного «прочтения» вести о «Боговоплощении».
На Востоке так не читали…
Владимир Соловьев отмечал: «Весь строй христианской Византии представляет собою непримиренное раздвоение: с одной стороны, мы видим здесь церковь как носительницу божественной стихии и истины Христовой, а с другой – полуязыческое общество и государство, основанное на римском праве. Не только не было внутреннего соответствия между этими двумя сторонами, но не было даже стремления привести их в согласное единство».
Если в Византии мы имеем сочетание Христовой вести с римским язычеством, то на Руси с восточной деспотией.
«Между тем практическая деятельность есть необходимая составная часть правильной религиозной жизни, и Евангелие требует от нас более чем созерцания, более чем поклонения, более чем толкования истины – оно требует от нас «творить истину». К этому творению истины, к ее реализации в деле и делах должна быть направлена вся жизнь христианского общества. Но в Византии люди хотели только беречь, а не творить истину, и вся их общественная жизнь, лишенная религиозной задачи, представляла бесплодную и бесцельную игру дурных человеческих страстей», - продолжает Соловьев.
На Западе же существовала мощная традиция буквального чтения Евангелий и воплощения провозглашенных в них принципов в жизнь. Это, конечно, вся линия, идущая от Франциска Ассизского, акцентирующая в Богочеловеке человеческое, страдающее начало. Из такого акцента вытекает и острое переживание личных отношений со Христом. Соответственно, вырастает роль и значение самой этой взаимодействующей личности. Из этой специфики, собственно вырастает гуманизм с Ренессансом и Реформация.
Вспомним, что в знаменитой речи Пико делла Мирандолы «О достоинстве человека» это самое достоинство обосновывается именно волей Отца:
«Тогда принял Бог человека как творение неопределенного образа и, поставив его в центре мира, сказал: "Не даем мы тебе, о Адам, ни определенного места, ни собственного образа, ни особой обязанности, чтобы и место, и лицо и обязанность ты имел по собственному желанию, согласно твоей воле и твоему решению. Образ прочих творений определен в пределах установленных нами законов. Ты же, не стесненный никакими пределами, определишь свой образ по своему решению, во власть которого я тебя предоставляю. Я ставлю тебя в центре мира, чтобы оттуда тебе было удобнее обозревать все, что есть в мире. Я не сделал тебя ни небесным, ни земным, ни смертным, ни бессмертным, чтобы ты сам, свободный и славный мастер, сформировал себя в образе, который ты предпочтешь. Ты можешь переродиться в низшие, неразумные существа, но можешь переродиться по велению своей души и в высшие божественные. О, высшая щедрость Бога-отца! О высшее и восхитительное счастье человека, которому дано владеть тем, чем пожелает, и быть тем, чем хочет!»
То есть, совершенно очевидно, что права не берутся не весть откуда. Они делегируются высшей инстанцией. Разумеется, в том случае, если они «неотчуждаемые». А если они лишь результат человеческих договоренностей, то они вполне отчуждаемые. Почему нет?
Однако, всего через 13 лет после опубликования «Декларации независимости», которая вполне наследовала вышеописанной традиции, рождается документ, который на ней же базируется, но с ней рвет – «Декларация прав человека и гражданина». В ней никакого упоминания о высшем источнике прав нет. Просто так, без всяких оснований заявляется: «Решили изложить в торжественном объявлении естественные, неотчуждаемые и священные права человека».
И так начинается формирование «гражданской религии» Запада, в которой «права» - это «священные скрижали», но отсутствует Тот, кто их делегировал. Подобное не воспринималось и до сих пор не воспринимается как нелепость, поскольку за предшествовавшие века эти самые права действительно, буквально вошли в «плоть и кровь» Европейской цивилизации.
И только русский, то есть человек к этой цивилизации причастный, но находящийся тем не менее вне ее «потока», не воспитанный с рождения в догматах «гражданской религии» Запада, смог увидеть и указать на буквально кричащее ее противоречие.
« — Вообще эту тему я опять прошу позволения оставить, повторил Петр Александрович, — а вместо того я вам расскажу, господа, другой анекдот о самом Иване Федоровиче, интереснейший и характернейший. Он торжественно заявил в споре, что на всей земле нет решительно ничего такого, что бы заставляло людей любить себе подобных, что такого закона природы: чтобы человек любил человечество — не существует вовсе, и что если есть и была до сих пор любовь на земле, то не от закона естественного, а единственно потому, что люди веровали в свое бессмертие. Иван Федорович прибавил при этом в скобках, что в этом-то и состоит весь закон естественный, так что уничтожьте в человечестве веру в свое бессмертие, в нем тотчас же иссякнет не только любовь, но и всякая живая сила, чтобы продолжать мировую жизнь. Мало того: тогда ничего уже не будет безнравственного, все будет позволено, даже антропофагия. Но и этого мало, он закончил утверждением, что для каждого частного лица, например как бы мы теперь, не верующего ни в бога, ни в бессмертие свое, нравственный закон природы должен немедленно измениться в полную противоположность прежнему, религиозному, и что эгоизм даже до злодейства не только должен быть дозволен человеку, но даже признан необходимым, самым разумным и чуть ли не благороднейшим исходом в его положении. По такому парадоксу можете заключить, господа, и о всем остальном, что изволит провозглашать и что намерен еще, может быть, провозгласить наш милый эксцентрик и парадоксалист Иван Федорович.
— Позвольте, — неожиданно крикнул вдруг Дмитрий Федорович, — чтобы не ослышаться: «Злодейство не только должно быть дозволено, но даже признано самым необходимым и самым умным выходом из положения всякого безбожника»! Так или не так?
— Точно так, — сказал отец Паисий.
— Запомню.
Произнеся это, Дмитрий Федорович так же внезапно умолк, как внезапно влетел в разговор. Все посмотрели на него с любопытством.
— Неужели вы действительно такого убеждения о последствиях иссякновения у людей веры в бессмертие души их? — спросил вдруг старец Ивана Федоровича.
— Да, я это утверждал. Нет добродетели, если нет бессмертия».
Этот потрясающий диалог из «Братьев Карамазовых» редуцирован современным массовым сознанием до никогда не произносимого самим Достоевским «если Бога нет, то все позволено».
Но Федор Михайлович не мог предвидеть, что сила моральной привычки позволит дожить обезбоженной морали взаимной любви и терпимости до наших дней. Более того, приобрести гротескно репрессивный характер cancel culture.
На самом деле, то, что мы называем гуманизмом, человечностью, невозможно без Божественности. По этому поводу замечательно иронизировал и тот же Владимир Соловьев: «Мы произошли от обезьяны - следовательно должны любить друг друга».
И вполне логично плодом «смерти Бога» стало в минувшем веке тотальное и тоталитарное отрицание «абстрактного гуманизма» большевиками и нацистами. Но и этот ужас не вразумил. К Богу не вернулись. Вместо этого, как выражался Александр Шмеман «нажали педаль». «Педаль» того самого «репрессивного» гуманизма, парадоксально и абсурдно принуждающего к любви и терпимости…
Запад так дико испугался Освенцима. Освенцима в себе. А мы ГУЛАГа – нет. Мы несем его в себе сквозь годы уверенно и непоколебимо. И собственно, как иначе? Ведь Бога мы «убили» гораздо более остервенело, а привычки никакой к «достоинству человека» у нас и не было, разумеется. И зародиться она на нашей почве никак не могла, поскольку не было вот этого специфического прочтения Евангелий. Ведь так-то там ни о каких правах речи нет. Более того, нигде и никак ни Христос, ни апостолы не выступают против «вопиющих фактов» пыток в претории или бесчеловечной практики распятия на кресте.
И веками «служители церкви» сами то и дело выступали инициаторами практик мучительства. Но они при этом полностью игнорировали вот такие страшные слова Христа: «Тогда скажет и тем, которые по левую сторону: «идите от Меня, проклятые, в огонь вечный, уготованный диаволу и ангелам его: ибо алкал Я, и вы не дали Мне есть; жаждал, и вы не напоили Меня; был странником, и не приняли Меня; был наг, и не одели Меня; болен и в темнице, и не посетили Меня». Тогда и они скажут Ему в ответ: «Господи! когда мы видели Тебя алчущим, или жаждущим, или странником, или нагим, или больным, или в темнице, и не послужили Тебе?» Тогда скажет им в ответ: «истинно говорю вам: так как вы не сделали этого одному из сих меньших, то не сделали Мне». И пойдут сии в муку вечную, а праведники в жизнь вечную».
Если ты просто мыслящий кусок мяса, который после смерти сгниет без всякой вечной перспективы, то, в самом деле, совершенно не понятно, по какой причине нельзя терзать любым способом аналогичный кусок мяса. Во всяком случае, Достоевский говорил именно об этом.
А вот, если ты видишь Христа в любом узнике (а значит, именно Его и пытаешь), если ты понимаешь, что, становясь соучастником создания ада на земле, ты неизбежно окажешься в аду и в вечности, то… по крайней мере, есть причина задуматься.
Но, конечно, эта логика чужда нашей (да, и любой) либеральной интеллигенции, потому что она считает, что человек просто по природе своей должен быть добр и приветлив, а этот весь ужас просто есть аномалия, следствие «кровавого режима» и пр. И просто нужно обеспечить надлежащее «правоприменение». Но откуда возьмется «правоприменение» без осознания «неотчуждаемости» прав?
На самом деле чья-либо врожденная пониженная агрессивность вовсе не свидетельство непременно его «человечности», это гораздо чаще знак того, что просто, в силу улучшившихся условий обитания, поголовье домашних и травоядных животных растет…
Есть, конечно, «высоконаучные» обоснования эволюционного происхождение этики, исходящие из наблюдений за поведением высокоорганизованных животных. На самом деле, эти аргументы ровно никак не влияют на реальный выбор, который делает человек, решая пытать или не пытать.
У зверя, совсем другие «мотивы».
Об этом еще Шекспир в «Ричарде III» буквально в нескольких словах все сказал:
«Глостер
Вам ведомы ль законы милосердья?
Там сказано: за зло плати добром
И проклинающих благословляй.
Леди Анна
Тебе, подлец, неведомы законы
Ни божьи, ни людские. Пожалеть
Способен даже самый лютый зверь!
Глостер
Я не способен. Стало быть, не зверь я».
Вот, собственно, этой эффектной сентенцией Ричарда (говорят «британские ученые», что оклеветанного-таки) я и хотел поначалу закончить.
Но понял вдруг, что специфика восприятия большинства наших читателей может привести к (как сказал бы Шекспир) misunderstanding.
Речь вовсе не о том, что пытка неискоренима и неизбежна, а значит, и борьба с этим явлением, в конечном счете бессмысленна. Строго наоборот. При том, что все с ней совсем не так очевидно (не существует вообще ничего «само собой разумеющегося»), как кажется прекраснодушным, и именно потому, что она вполне возможно неискоренима, с ней и надо бороться всем – каждому по-своему и кто как может. Потому что она действительно, одновременно и тотальное отрицание «прав человека», и поругание Образа Божьего.