Рождение дарвинизма
Когда Чарльз Дарвин создавал свою теорию происхождения видов, он, по мнению автора сих строк, был озабочен не только и не столько естественной наукой, сколько социальными проблемами. Про то, что его учение об естественном отборе представляет собой экстраполяцию социально-демографических законов Мальтуса на весь мир живых существ, писали с иронией ещё Маркс и Энгельс. Мне кажется даже, что обильный материал из биологии был привлечён Дарвином для ретуширования своей главной идеи, слишком явно бросавшейся в глаза и выраженной во втором заглавии его главной книги – Preservation of Favoured Races in the Struggle for Life – что адекватнее всего было бы перевести на русский язык словами: Предохранение избранных рас в борьбе за жизнь.
Причём слова «избранные расы» следовало бы понимать в контексте протестантской религиозной доктрины (всё-таки по своему образованию Дарвин был богословом) как «избранный Богом народ», то есть те, чья «избранность» уже подтверждена благородным происхождением и высоким положением в обществе. И этим кругам надлежит «предохранять» своё достигнутое положение в конкуренции от посягательств выскочек. Недаром Дарвин выбрал слово preservation, а не conservation и тем более не success.
Отсюда следует, что выражение социал-дарвинизм – излишнее повторение, тавтология. Дарвинизм и так, исходно, – социальное учение. К естественным наукам оно относится лишь постольку-поскольку. Революция в биологии, произведенная теорией Дарвина, – побочный эффект, заранее не планировавшийся.
Актуальность дарвинизма в век социально-политических революций была очевидна. Только адекватно реагируя на угрозы снизу, создавая механизмы «естественного отбора» правящей элиты, джентльмены могли сохраниться как джентльмены. Это был ответ на пророчество о скорой коммунистической революции, произнесённое за двенадцать лет до выхода в свет творения Дарвина.
Да, такая трактовка мотивов и значения концепции Дарвина – несколько экстравагантна и до сих пор, насколько можно судить, никем не предлагалась. Вот, автор выдвигает её.
Соревнование не на жизнь, а на смерть, за ресурсы, по Дарвину, пронизывает весь живой мир. О том, что оно пронизывает человеческое общество, написал за шестьдесят лет до Дарвина Томас Мальтус. Таким образом, Дарвин отталкивался от социологии. Но то, что борьба за существование производит с течением времени новые породы живых существ, – ноу-хау именно Дарвина. Хотя он лично не торопился перенести напрямую открытый им закон естественного отбора на человеческое общество, это сделали за него очень быстро, ибо такая экстраполяция прямо напрашивалась из его теории.
Сам Дарвин сделал этот шаг лишь спустя двенадцать лет после выхода «Происхождения видов». Конечно, он не сошёл с формальной почвы биологии, отнеся действие своих законов эволюции в прошлое – к возникновению вида Человека разумного. Но ведь его законы претендовали на универсальность. Эволюция продолжается, иначе это не закон природы. Раз так, то принципы естественного отбора продолжают действовать в человеческом обществе.
Не привязывая своих выводов к какой-то политической доктрине, Дарвин вежливо предоставил своим последователям адаптировать своё учение под нравящиеся им концепции. Консерваторы должны были предпочесть «предохранение избранных». Радикалы – «естественную селекцию» и «борьбу за жизнь», в результате которых «избранной/преуспевшей» всякий раз оказывается новая «порода» людей.
Но и любая биологическая трактовка антропогенеза в свете учения Дарвина об эволюции, производимой естественным отбором, должна была теперь неминуемо подвергнуться «цензуре» со стороны мейнстримных идеологий. Что и происходит неукоснительно все почти полтора столетия, прошедшие после опубликования второй главной работы Дарвина – The Descent of Man (1871).
Спустя столетие в нашей отечественной науке произошло событие, значение которого до сих пор недооценено.
Русская антикоммунистическая версия социал-дарвинизма
Имя этого учёного сейчас вспоминают, по большей части, в связи с его работами по медиевистике. Реже – по его «экзотическим», «маргинальным» гипотезам о «снежном человеке» и о происхождении современного человека. О последних упоминают обычно с оттенком иронии и даже пренебрежения, как о чём-то дилетантском и/или хайповом. В общем, мнение об его теориях в научном мире, без преувеличения, скорее отрицательное, чем положительное. И связано это, насколько можно судить, обычно с личными мотивами.
Однако можно ли оценивать научные достижения по отдельным свойствам личности, их сделавшей?
У осведомлённого читателя несомненно вызовет недоумение характеристика теории, о которой пойдёт речь, как антикоммунистической. Как это – человек, обласканный властью, постоянно громивший своих оппонентов с позиций коммунистической идеологии, – вдруг придумал нечто антикоммунистическое? Но не следует забывать, что его теория в тот момент вызвала жёсткую реакцию у блюстителей идеологической чистоты. Его книга была запрещена к публикации (что вызвало инфаркт и смерть учёного), а потом всё-таки издана, но с цензурными купюрами.
И, наконец, учёный в своей работе всегда может придти к выводам, совершенно несогласным с его прошлыми политическими взглядами. Причём он даже не всегда будет осознавать противоречие между теми и другими. Особенно если учёный действительно докопался до истины или убеждён, что докопался. Если антисоветски мыслящим людям запрещалось делать публичные высказывания, то об их правде в той или иной сфере неизбежно должны были начать вопить «камни», сиречь те люди, в лояльности которых у власти не было оснований сомневаться.
Звали этого исследователя, как многие читатели, наверное, уже догадались, Борис Фёдорович Поршнев (1905-1972). Он разработал типично социал-дарвинистскую концепцию антропогенеза, ничего общего не имевшую с так называемой «трудовой теорией Энгельса», даже прямо её отрицавшую. Первые её наброски появились в книге о проблеме «снежного человека», названного у учёного «реликтовым гоминоидом», изданной в 1963 году. Полностью она была развита в той самой книге, которую Поршневу так и не довелось увидеть напечатанной – «О начале человеческой истории (проблемы палеопсихологии)».
Не намерен излагать её всю. Это заняло бы много места, да и не нужно. Прямое отношение к теме статьи имеет версия Поршнева о дивергенции гоминид в двух направлениях: сапиентации и бестиализации.
Полагая, как и большинство антропологов того времени, что неоантроп (Человек разумный, Homo sapiens) выделился из палеоантропов (неандертальцев, Homo neangerthalensis), Поршнев выдвинул идею о том, что пробуждение разума у сапиенсов вызвало также изгнание ими тех, кто ещё сохранял животные повадки и облик. Тезис о том, что естественный отбор ускорялся коллективным поведением первых неоантропов, был выдвинут им ещё в работе 1963 года «Современное состояние вопроса о реликтовых гоминоидах»:
«По-видимому, имело место какое-то взаимное, отталкивание этих двух разновидностей, которые, образно говоря, как бы вылупились друг из друга и чем дальше, тем больше отталкивались и очищались друг от друга. Можно представить себе что-то вроде искусственного отбора, хотя и совершенно неосознанного: особи с преобладанием одной группы признаков отбрасывали из своей среды, а может быть и умерщвляли особей, так сказать, с противоположным знаком. Это еще не было борьбой разумных людей с животными, процесс носил сначала чисто биологический характер и его механизм подлежит исследованию. Но сравнительно быстро это были уже две разновидности, затем два подвида, из которых сапиентный оттеснял на все более далекую периферию бестиальный подвид — примитивных палеоантропов. Возможно, не раз проявлялись и обратные тенденции, скрещивание, но все же поляризация оказывалась более сильной тенденцией, и два подвида стали наконец двумя видами».
Хотя здесь не место для излюбленных мною антропологических штудий, поясню всё-таки, что состоявшиеся в палеоантропологии открытия за прошедшие полвека не исключают, а лишь слегка модифицируют представление Поршнева.
Во-первых, мейнстримная концепция об «исходе из Африки» вида Homo sapiens не объясняет многих фактов. Исследования ряда генетиков (А. Роджерс, А. Темплтон, Х. Харпендинг, В. Эсваран) показывают, что варианты участия внеафриканских популяций гоминидов в возникновении вида Homo sapiens нельзя пока считать исключёнными.
Во-вторых, если принять версию об африканской прародине Человека разумного, то и в этом случае он выделился из какого-то предкового вида. Для времени, к которому относят становление Homo sapiens в Африке, там же известны и другие разновидности гоминид. Например, родезийский человек (человек из Кабве или Брокен-Хилла), датируемый 125-300 тысяч лет назад, или недавно открытые в Южной Африке Homo naledi. Последние по всем признакам сближаются с Человеком умелым (Homo habilis), жившим 1,5-2 млн. лет назад; однако Homo naledi, согласно новейшим датировкам, обитали всего 180-330 тысяч лет назад. Следовательно, и в Африке не все местные гоминиды эволюционировали в Homo sapiens.
В-третьих, признаки отличной от палеоантропов и быстро прогрессирующей материальной культуры неоантропов возникают лишь примерно 40 тысяч лет назад. Время же существования биологического вида Homo sapiens теперь углублено до 160-200 тысяч лет назад. Поэтому под «бестиальным подвидом» Поршнева можно подразумевать не только и не столько «примитивных палеоантропов», сколько ранних неоантропов, по каким-то причинам не вписавшимся во внезапно произошедший 40 тысяч лет назад переворот, ускоривший прогресс нашего вида. Впрочем, некоторые антропологи (например, С.В. Дробышевский) по-прежнему не считают возможным говорить об «анатомически современном человеке» ранее этого рубежа – 40 тысяч лет назад.
Но вернёмся к социальным выводам из теории Поршнева.
Почему теорию приняли в штыки в СССР
Теория Поршнева находилась в полном противоречии с тезисом Энгельса, возведённом в догмат советскими «философами», о том, что «человека создал труд». Как доказывал Поршнев на основе практически не менявшейся за миллионы лет технологии изготовления каменных орудий, вся так называемая «трудовая деятельность» предшественников Человека разумного была чисто инстинктивной. Только Homo sapiens включил мозги, что называется. И произошло это не постепенно, а внезапно.
Какие бы материалистические аргументы Поршнев не приводил в обоснование этого качественного скачка, было ясно: возникновение разума у него уподоблено моменту Творения. Его теория психологических причин не может быть подвержена критической проверке, она не фальсифицируема. Если тот фактор, который, по его мнению, стал причиной антропогенеза, проявился один раз и потом исчез, ясно, что на место этого фактора очень легко поставить сознательную Творящую Волю потустороннего свойства. Потому концепция антропогенеза Поршнева, с точки зрения советского «истмата», без сомнения, идеалистическая.
Автор уже встречался с трактовками теории Поршнева как оправданием изоляции и уничтожения «врагов народа». Однако её экстраполяция на историю могла иметь и обратный политический знак. Если соединить её, например, с «Окаянными днями» Бунина, то напрашивался очевидный вывод о том, кто, на самом деле, здесь «бестиальный» подвид, а кто – «сапиентный».
В связи с этим уместно напомнить, что отец самого Поршнева был при старом режиме преуспевающим инженером, а занятия Поршнева народными восстаниями эпохи Средневековья явно не могли придать ему уверенности в высокой «сапиентности» их участников; хотя, по условиям коммунистического режима, он не мог вслух заявить обо всех своих впечатлениях.
На подоплёку воззрений Поршнева проливает яркий свет меткое замечание французского медиевиста Э. Ле Руа Ладюри: «Два предмета постоянно вызывали у него огромный интерес: …отвратительный снежный человек и Жак-простак». Яркий аналоговый ряд, хотя вряд ли сам Ладюри об этом задумался.
Почему теория Поршнева отвергается современным мейнстримом
Появление оригинальной теории антропогенеза Поршнева совпало с бурным всплеском борьбы против расовой дискриминации и за права различных меньшинств. В этих условиях теория могла показаться слишком «расистской». Хотя сам учёный неизменно подчёркивал, что его концепция противостоит расизму. «Я должен повторить то представление о Homo sapiens, которое является азбучным для каждого советского антрополога, – писал Поршнев. –…Различия между расами касаются лишь совершенно второстепенных соматических оттенков. Нет никаких “переходных” типов людей от Homo sapiens к чему-либо другому».
Но эта многократно повторяемая оговорка не могла затмить главного. Если был некий фактор, заставивший древних людей изгнать из своей среды «звероподобных» и асоциальных сородичей, и только благодаря этому они и стали людьми в нашем понимании, то почему подобный фактор не может возникнуть в истории человечества ещё и ещё раз? Разве эволюция отменена? Но как же тогда быть с «правами человека»?
Неоднократно подчёркивавшееся Поршневым отнесение всех видов Homo, кроме последнего, нашего, к миру животных, наличие грани между животными и разумными существами, тоже не может быть положительно воспринято в современном мире, увлечённом «правами животных». Для современной науки характерна тенденция не обнаружения качественных различий между человеком и животными, а превознесение полного качественного сходства, ретуширование и стирание любых граней. Особенно наглядным примером выражения такой не научной теории, а мировоззренческой доктрины служит, например, чрезвычайно популярная книга биолога А. Маркова «Эволюция человека» (2012).
Ну, а раз человек – всего лишь один из видов животных, то ему не зазорно вести себя, подобно животному, коль скоро на него распространяются все права, присущие ему от рождения и как человеку, и как животному…
Информация к размышлению
Задумаемся на минуту: а что, если Поршнев был прав в основных моментах своей теории? Допустим также, что факторы «искусственного отбора», о котором упомянул учёный в цитированном отрывке, в скрытом виде постоянно действуют в человеческом обществе либо же могут вновь возникать спонтанно и непредсказуемо. Что тогда?
Сапиентальность это не только интеллект, но и высокая степень социальности. Бестиальность это «зоологический индивидуализм». Однако всегда ли отбор в человеческом обществе будет действовать именно в таких направлениях, по таким качествам? Недаром есть поговорка: «Дураки собираются в стаю». В современном обществе, особенно в российском, индивиды низшего порядка явно не уступают по своим коллективистским способностям индивидам с повышенным чувством социальной ответственности. Вызвано ли это искусственным отбором, производившимся политическими структурами на протяжении последних ста с небольшим лет? Или сплочённость асоциальных субъектов – всего лишь иллюзия, кем-то старательно укрепляемая?
Автору кажется, что тут есть над чем задуматься. Особенно в плане реабилитации коллективизма среди интеллектуалов. Без солидарности и объединения себе подобных не было бы Человека разумного и не было бы прогресса знаний и культуры. Даже если прав не Поршнев, а какой-то другой эволюционист. Так что делаем выводы.