Стоит ли говорить, что в тысячелетней истории нашей страны при желании можно найти любые моменты и тенденции. В качестве примера достаточно вспомнить известного русского историка 19 века И.Д. Беляев, написавшего в 1860-х годах по заказу великой княгини Елены Павловны книгу «Судьбы земщины и выборного начала на Руси» как раз с целью обнаружить отечественные традиции представительства. Однако, если не совершать явного насилия над фактическим прошлым нашей страны и не пытаться выдавать такие историографические фикции, как «городское вече», «земский собор» и «боярская дума» за русские варианты ратуши, Генеральных Штатов и Палаты лордов, якобы укорененные в многовековой политической практике, то следует согласиться с классиком социальной мысли Максом Вебером, считавшего парламентарные формы уникальным западным изобретением: «…все эти политические механизмы характерны только для Запада и объяснимы лишь как результат его сословного и классового развития, уже в Средневековье породившего здесь, и только здесь, своих ранних предшественников. «Города» и «сословия» (rex et regnum), «буржуа» и «пролетарии» были только здесь».
В этом смысле даже отечественная история Нового времени является историей политически непредставленного народа. За исключением кратких периодов относительно свободного парламентского представительства в начале и конце 20 века, для политического дизайна как Российской империи, так и СССР было характерно отсутствие парламентских механизмов согласования интересов. Более того, как показывает ситуация вокруг нынешних «выборов», в сегодняшней Российской Федерации русским до сих пор не удалось добиться для себя права свободно выбирать своих представителей в парламент.
Представительство как историческая практика и политический принцип
Сразу следует сказать, что устойчивые институты представительства на Западе возникли не сами по себе и не благодаря абстрактной идее репрезентации, а в результате перманентной борьбы разнонаправленных групп интересов: королевской власти, церкви, знати, городов и т.д. В этом смысле тот же английский парламент 13 века, давший родовое название всем представительским корпорациям в мире, также родился в ходе упорной борьбы баронов с монархией. Далеко идущие последствия имело то обстоятельство, что лорды не просто сумели на какое-то время сдвинуть баланс власти в свою сторону, но и закрепить его юридически. Как показывает анализ «Великой хартии вольностей», в которой Иоанн Безземельный в 1215 году признал права английской знати, парламент возник позже именно на ее основе. Примечательно, что бенефициарами вынужденного компромисса стали не только сами бароны, но и рыцари, города и все свободные люди. Социально-теоретически здесь значим момент признания в «Хартии» структурного конфликта интересов между короной и ее подданными, разрешить которой оказалось невозможно привычными средствами насилия: в тексте прямо признается «раздор, возникший между нами и баронами нашими». Более того, в качестве самой веской гарантии выполнения королем своих обязательств документ предусматривал право на восстание в случае, если король или его люди нарушат какую-либо из статей. Стоит ли говорить, что такое невозможно представить себе во взаимоотношениях московских князей со своими боярами! Как и статью 12, которая запрещала королю залезать в карманы подданным без их согласия в лице общего совета королевства (nisi per commune consilium regni nostril). Между тем, именно этот комплекс идей лег в основу принципа представительства – сначала сословных и корпоративных интересов, а потом и интересов всей политической нации.
Несмотря на то, что английские короли впоследствии неоднократно нарушали положения «Хартии», она стала ядром неписанной конституции Англии в смысле самопонимания неотчуждаемых прав и свобод подданных. Уже после «Славной революции» конца 17 века классик модерной политической мысли Джон Локк буквально повторит ее ключевую идею: «…правительства не могут содержаться без больших расходов, и каждый, кто пользуется своей долей защиты, должен платить из своего имущества свою долю на его содержание. Но все же это должно делаться с его собственного согласия, т.е. с согласия большинства, которое дает его либо само, либо через посредство избранных им представителей. Ведь если кто-либо будет претендовать на право вводить и взимать налоги с народа своей собственной властью и без такого согласия со стороны народа, то он тем самым посягает на основной закон собственности и препятствует осуществлению цели правительства». Примечательно, что Локк вслед за «Хартией» также рассматривает право на восстание как действенное средство против королевской тирании, препятствующей народу избрать своих представителей: «…а когда ему мешает какая-либо сила делать то, что необходимо для общества и от чего зависит безопасность или сохранение народа, народ вправе устранить эту силу силой же».
Этот комплекс идей позже лег в основу политической практики времен Американской и Французской революций конца 18 века. Исходной для них была доктрина народного суверенитета, согласной которой лишь народ является источником легитимной власти. Крупнейший представитель эпохи Просвещения философ и писатель Жан-Жак Руссо (1712–1778) в рамках этих представлений разработал концепцию общей воли (volonté générale), которая носит абсолютный характер и направлена на благо всего народа. Так, в его главном труде «Об общественном договоре» (1762) именно общая воля выступает практическим идеалом самоуправляемого общества. На осуществление этой воли должна была быть содержательно направлена вся деятельность законодателя. В соответствии с этими идеями сам политический процесс понимается как процесс волеобразования, а любое конкретное голосование – как волеизъявление народа-суверена. В развитие этих идей в течение 19-20 веков в рамках политической модернизации в различных странах мира происходил переход к партийно-парламентской форме политического устройства с устойчивой тенденцией к расширению прав народного представительства.
Русская власть и идея парламентаризма
Вопреки этой тенденции парламентаризации, 100 лет назад русские были единственным европейским народом без ключевого института политического модерна. Уже это постыдное для великой культурной нации обстоятельство ставит вопрос о восприятии идеи представительства российскими правителями на протяжении веков. Первым из московских самодержцев на идею и практику участия ключевых групп интересов в принятии общезначимых решений отреагировал Иван Грозный. Так, в 1570 году в письме королеве Елизавете I он прямо выражает свое разочарование: «Мы думали, что ты в своем государстве государыня и сама владеешь и заботишься о своей государевой чести и выгодах для государства, — поэтому мы и затеяли с тобой эти переговоры. Но, видно, у тебя, помимо тебя, другие люди владеют, и не только люди, а мужики торговые, и не заботятся о наших государских головах и о чести и о выгодах для страны, а ищут своей торговой прибыли».
Как известно, первым из русских царей в Англии побывал Петр I. Находясь в Лондоне в составе «Великого посольства», он по приглашению Вильгельма Оранского посетил здание парламента, где с помощью переводчика слушал дебаты по поземельному налогу. Глубоко символично, что царь не захотел войти в зал заседаний, а наблюдал за происходящим с верхней галереи через слуховое окно. Общение короля с парламентариями вызвало у будущего великого реформатора смешанные чувства: с одной стороны, для него было неприемлемо любое ограничение монаршей власти, а с другой – ему якобы понравилось, что «подданные открыто говорят своему государю правду».
Его самозваная внучка Екатерина II в начале своего правления даже попыталась использовать элементы представительства в своей правительственной практике. Так, в 1767 году ею были созваны депутаты сословий для принятия нового Уложения. Однако эксперимент закончился ничем – призванная принять новое законодательство Уложенная комиссия даже не была официально распущена, а просто забыта!
Ее любимый внук Александр I лично посещал британский парламент, публично одобрял идею народного представительства и даже обещал своим английским собеседниками ввести аналогичный порядок в России. Император так увлекся политическим прожектерством, что даже заявил о пользе оппозиции ("честной и благонамеренной"), очаг которой (un foyer d'opposition) он якобы собирается завести и в своей империи. При этом в либеральную половину своего царствования Александр I не просто играл с мыслью о введении представительного органа в структуру имперской власти, но и действительно даровал в 1815 году конституцию – правда, не России, а Польше. Правда, польский сейм просуществовал недолго – до польского восстания 1830-го года.
Примечательно, что распустивший его Николай I был в Англии дважды и даже присутствовал на открытии парламента в 1817-м году. Судя по всему, этот политический институт не сильно заинтересовал и этого будущего русского императора. А политическая активность на улице и вовсе вызвала у него неприкрытое раздражение: "Если бы на наше несчастье какой-нибудь злой гений перенёс к нам эти клубы и митинги, которые больше шумят, чем делают дело, то я просил бы Бога, чтобы он повторил чудо смешения языков или отнял дар слова у тех, кто делает из него такое употребление".
Александр II тоже посещал Лондон до вступления на престол, будучи еще великим князем. В 1839 году наследник русского престола посетил парламент прямо в момент смены правительства. Несмотря на однозначный наказ Николая I («тебе до этого нет дела»), цесаревич все же увлекся картиной открытой борьбы парламентских партий за власть. Как он сам писал отцу: «Ничего решенного еще нет. Но, впрочем, это до нас не касается, но, я признаюсь, оно довольно интересно смотреть со стороны, как все это тут суетится». И хотя позже Александр Николаевич войдет в русскую историю как крупнейший реформатор, до введения института парламентского представительства дело все же не дойдет и у него.
Его интеллектуально и политически недалекие наследники Александр III и Николай II программно реализовывали реакционно-охранительную политику, игнорируя новую реальность модернизирующейся страны. В результате, к началу 20 века Российская империя оставалась единственной в Европе абсолютной монархией, где народ не имел права выбирать своих представителей в национальный парламент!
Эту неукорененность институтов модерна в России имел в виду Макс Вебер, когда в статьях о Русской революции указывал на то, что в стране, в которой сильнейшие институты напоминают монархию Диоклетиана, невозможно найти жизнеспособную формулу модернизации, которая опиралась бы на национальные традиции. Это и понятно: в условиях абсолютистского государства поздних Романовых избирательные механизмы использовались лишь на уровне земского и городского самоуправления (выборные земские собрания и городские думы), а также в рамках сословной организации дворянской (уездные и губернские дворянские собрания и т.п.) или иных корпораций (например, Академия наук). Лишь после Манифеста 17 октября 1905 года Россия фактически превратилась в конституционную монархию, в которой свободно избранная Государственная Дума должна была впервые в русской истории осуществлять политическое представительство народных интересов.
Неудачный опыт имперского парламентаризма
Несмотря на значительные ограничения народного представительства по избирательному закону от 11 декабря 1905 года, лишавшего электоральных прав больше половины взрослого населения Российской империи, I и II Думы оказались слишком радикально-критически настроенными по отношению к имперскому правительству. Поэтому они просуществовали недолго – 72 и 103 дня соответственно. Более того, после досрочного роспуска II Государственной Думы 3 июня 1907 года правительство в нарушение действовавшего законодательства изменило избирательный закон, резко сузив круг выборщиков. Целью манипуляций было формирование в последующих Думах проправительственного большинства. В результате, выборы по положению 1907 года стали еще более непрямыми и неравными: непропорционально усилилось представительство групп с высоким имущественным цензом – прежде всего, землевладельцев и состоятельных горожан. Посредством такого рода сознательной порчи избирательного законодательства имперское правительство получило фактический контроль над думским большинством. Эти события вошли в русскую политическую историю как «третьеиюньский переворот». Курс правительства императора Николая II был изменен с вынужденно либерально-реформаторского (под давлением революции 1905-1907 годов), на консервативно-модернизационный. По некоторым подсчетам, в выборах депутатов III и IV Государственных дум могли участвовать лишь 15% жителей страны…
Стоит ли говорить, что в результате подобного ограничения народного представительства, позднеимперская власть резко сократила социальную базу собственной поддержки. В этом смысле электоральная политика последнего русского императора прямо противоречила основному принципу современного парламентаризма, направленному на постоянное расширение представительства различных групп интересов с целью более полного отображения народной воли. Попытки царя и его окружения манипулировать формой парламентского дизайна империи привели к тому, что в глазах политически активного населения власть династии Романовых воспринималась как нелегитимная, не имеющая народной поддержки и потому подлежащая уничтожению. Такая непродуманная электоральная политика Николая II внесла свой вклад в общий дефицит легитимности режима, что в конечном счете и привело к крушению монархии в России в феврале 1917-го. Примечательно в этой связи, что даже позже, уже после установления коммунистической диктатуры, Думы последних созывов не воспринимались в широком общественном сознании как действительный значимый институт народного представительства, как ценный опыт политического участия. Нынешние российские правители действуют в той же логике краткосрочных манипуляций парламентским представительством, делегитимирующих всю систему господства.
По старым рецептам
Сегодня власти Российской Федерации наступают на те же грабли, всячески ограничивая избирательные права и свободы граждан. Так, все время правления В. Путина осуществляется последовательная порча избирательного законодательства. В результате подобных манипуляций, усугубляющихся откровенными фальсификациями при подсчете голосов, Государственная дума РФ перестала выполнять базовые функции любого парламента – отражать волю избирателей, осуществлять политическое представительство его интересов, не говоря уже о том, чтобы формировать исполнительную власть и осуществлять контроль над нею.
В нынешнем виде Госдума даже приблизительно не соответствует структуре идеологических предпочтений современных русских людей – так, в ней не представлены важнейшие группы политических интересов: националисты, либералы, независимые левые и др. Соответственно в глазах значительной части средних городских слоев нынешние депутаты являются лишь репрезентантами правящей группировки, а никак не свободно артикулированной на выборах воли русского народа. Массовый недопуск кандидатов, поражение в правах целых сегментов политического поля и другие способы ограничения активности нелояльных продолжает общую линию режима позднего В. Путина на криминализацию конституционно гарантированных свобод граждан. Таким образом, политические менеджеры Кремля надеются сохранить стабильность господства нынешнего клана. При этом властными охранителями и их обслугой упускается из виду та цена, которую приходится заплатить нашей стране в долгосрочном плане: структурная демодернизация политической системы, негативная селекция политических лидеров и общая деградация политической культуры.
Как и их исторические предшественники, правящие элиты РФ ради тактического успеха в виде формирования карманной Думы разрушают основания для легитимности собственной власти. Ведь понятно, что не представляющие свободный выбор русского народа депутаты, зато одобренные Администрацией президента, в принципе не в состоянии осуществлять представительство разнонаправленных интересов сложного общества современной России. Это означает, что в случае серьезных конфликтов и тем более системного кризиса режима разным группам игроков придется выяснять отношения не через парламентские механизмы согласования и компромиссов, а другими, менее цивилизованными способами. В этом смысле нынешняя кампания по выборам в Госдуму вносит дальнейший вклад в дискредитацию идеи парламентского представительства конкурирующих групп в наших широтах. Можно даже сказать, что в рамках текущего антимодернизационного курса Кремля мы переживаем очередной период депарламентаризации русской политики. В результате, как и 100 лет назад, сегодня русские являются единственным народом в Европе, который лишен права свободно избирать своих представителей в парламент. История русской модернизационной катастрофы пошла на второй круг…