Какой-либо связи с еврейской общиной у семьи не было, с детства Сергей Эфрон был погружен в преимущественно русский мир. Учился в элитарной Поливановской гимназии, был окружен русскими людьми, в свободное от учебы время читал русских классиков. Детство Сергея прошло в Москве, в большом барском особняке Дурново в Гагаринском переулке. По воспоминаниям Сергея Яковлевича, это «было настоящее дворянское гнездо. Зала, с двумя рядами окон, колоннами и хорами; стеклянная галерея; зимний сад; портретная, увешанная портретами и дагерротипами в черных и золотых овальных рамах; заставленная мебелью красного дерева диванная; тесный и уютный мезонин, соединенный с низом крутой и узкой лесенкой; расписные потолки; полукруглые окна все это принадлежало милому, волшебному, теперь уже далекому прошлому». Он вырос русским человеком. А его судьба покажет, что был он и русским патриотом, из тех, кто ставит интересы Отечества выше собственных. Хотя судьба его сложилась очень странно и многие его неудачи были определены неудачным выбором профессии.
В 1911-м годув Коктебеле семнадцатилетний Сережа Эфрон познакомился с восемнадцатилетней Мариной Цветаевой. С тех пор он был окружен миром литературным и старался найти себе место в нем. Поступил на историко-филологический факультет Московского университета. Университетский курс он окончит уже в эмиграции – в Праге, будет специализироваться по христианскому средневековому искусству. Пожалуй, трудно было найти специальность, менее перспективную для бедного русского эмигранта, к тому же отца семейства. Медиевистика сама по себе роскошь, которую может себе позволить далеко не каждый университет. Специалистов в этой сфере немного даже в процветающих странах: «Весной я кончил университет, давший мне очень мало», – с горечью признавался Сергей Яковлевич.
В Париже Сергей Эфрон попробует зарабатывать редактурой. Князь Дмитрий Святополк-Мирский из почтения к Цветаевой возьмет Эфрона секретарем журнала «Вёрсты». Вскоре Святополк-Мирский, блистательный литературовед, признает полную неспособность Эфрона к редакторской работе. «Вёрсты» закрылись уже после третьего номера. Газета «Евразия», в которой также работал Сергей Яковлевич, не продержалась и года.
Между тем, у Сергея Эфрона было призвание. «Его чрезмерно узкое лицо // Подобно шпаге», – напишет Цветаева. Ассоциация очень удачная. Он и в самом деле был рожден не для пера, а для шпаги. Никому из родных в голову не пришло отдать Сережу Эфрона в кадетский корпус. Сергей болел туберкулезом. Даже во время войны его не брали в армию. Но он пошел на фронт санитаром, а в 1917-м окончил Петергофскую школу прапорщиков. «Меня страшно тянет на войну солдатом или офицером… Я знаю прекрасно, что буду бесстрашным офицером, что не буду совсем бояться смерти», - пишет он в одном из писем. Октябрьская революция застала его в Москве: «Кровь бросилась в голову. <…> я быстро оделся, захватил в боковой карман шинели небольшой револьвер Ивер и Джонсон[1] и полетел в полк», – вспоминал Сергей Яковлевич.
В Москве еще не было ни голода, ни настоящей нищеты. Пока Эфрон добирался до Покровских казарм, нарядные дамы и легкомысленные буржуа спешили за покупками на Кузнецкий мост. В городе было несколько десятков тысяч офицеров. Но они, в большинстве своем, не собирались воевать. Читали газеты, обсуждали новости, осуждали кто большевиков, кто свергнутое Временное правительство. Эфрон был одним из немногих, кто встал на защиту законной власти с оружием в руках. Он был одним из самых первых участников Гражданской войны.
После победы большевиков в Москве, ушел воевать на Дон, где генералы Корнилов, Алексеев, Деникин создавали Добровольческую армию. В феврале 1918-го армия отправилась в свой знаменитый, легендарный даже поход на Кубань – Ледяной поход. Шли по заснеженным степям, под ледяными дождями, шинели покрывались ледяной коркой. Население относилось к добровольцам враждебно. Над их патриотизмом в лучшем случае смеялись. Почти во всех боях численный перевес был на стороне противника. Первопоходники станут легендой Белого движения, его элитой. Лучшие из лучших. Храбрейшие из храбрых. Среди них был и Сергей Эфрон. Он служил в знаменитом Марковском полку. Прошел всю Гражданскую войну. И кровопролитные бои на Кубани, и наступление на Москву, и долгое, тяжелое отступление, и бои за Крым. Был дважды ранен. Эфрон был сознательным и убежденным белогвардейцем, настоящим бойцом и русским патриотом. Он верил, что сражается за Россию.
Но война была проиграна. А что делать бывшему офицеру в Праге или в Париже? Записаться во французский Иностранный легион? Он не прошел бы отбор по состоянию здоровья. К тому же Сергей Яковлевич не хотел служить Франции. Эту страну он так и не полюбил.«Я в ужасе от Франции. Более мерзкой страны я в жизни не видел», – писал он еще в благополучном 1912-м, во время свадебного путешествия. В эмиграции он относился к Франции и французам не лучше.
Семья жила во Франции бедно, но каждое лето старались выезжать или на Средиземное море, или к побережью Атлантического океана. А Сергей Эфрон завидовал сестре Лиле (Елизавете), проводившей свой отпуск «в прекрасной Псковской губернии».
Сергей Яковлевич рассказывал Цветаевой, как однажды у него на глазах расстреляли комиссара-большевика. В лице комиссара была такая решимость, что Сергей Эфрон впервые понял: «наше дело – ненародное дело»[2]. Во второй половине двадцатых Эфрон все больше симпатизировал советскому режиму. Он убедил себя, что в России на самом деле народная власть, что там строят новое, счастливое общество. Эфрон «радовался, читая в газетах об очередном советском достижении», он сиял «от малейшего советского экономического успеха»[3]. В 1931-м Сергей Эфрон был завербован Иностранным отделом ОГПУ[4]. Он снова служил России, так ему казалось, по крайней мере.
Из письма Марины Цветаевой к Анне Тесковой, 16 октября 1932 года: «С.Я. совсем ушел в Советскую Россию, ничего другого не видит, а в ней видит только то, что хочет».
Сам образ мужа Цветаевой, доброго, приятного, благородного человека как будто не согласуется с представлениями о разведчике, шпионе, тайном агенте. Он кажется слишком человечным. Как такой милейший человек может быть шпионом? Между тем, «шпион обязан быть милейшим человеком, если только он профессионал, а не любитель», – скажет много лет спустя герой шпионского детектива Юлиана Семенова «ТАСС уполномочен заявить».
Разведчик должен располагать к себе людей, привлекать их, а не отталкивать, не настораживать, не пугать. Софья Клепинина-Львова, младшая дочь Нины Насоновой и Николая Клепинина (соратников Сергея Яковлевича), оставила очень интересные воспоминания. Она, еще маленькая девочка, Цветаевой побаивалась, «старалась пройти незаметно, чтобы лишний раз не попасться ей на глаза». А вот когда приезжал Сергей Яковлевич, все было иначе: «…мы мчались ему навстречу. <…> я не помню его в дурном настроении <…> Он принадлежал к числу не только общительных, добрых, но и очень неэгоистичных людей <…> Я просто по сегодняшний день вижу его улыбку, его глаза. Для меня он – сама жизнь»[5].
Ее старший брат Дмитрий Сеземан тоже с симпатией вспоминает о «мягком», «добродушно-смешливом» Сереже Эфроне. Сорокалетний мужчина для окружающих все еще оставался милым, добрым Сережей: «С.Я. был человек обаятельный, веселый, прекрасный рассказчик, незаметно сближался с людьми…»[6], – вспоминал его племянник Константин Эфрон.
Эфрона иногда изображают «эмигрантской шестеркой», несчастным запутавшимся человеком, которого использовали едва ли не «втемную». Между тем, давно опубликована справка, данная КГБ: «В течение ряда лет Эфрон использовался как групповод и активный наводчик-вербовщик, при его участии органами НКВД был завербован ряд белоэмигрантов, по заданию органов провел большую работу по вербовке и отправке в Испанию добровольцев из числа бывших белых»[7].
Групповод – это руководитель агентурной группы, связанной с дипломатической резидентурой или непосредственно с Москвой. Никак не «шестерка».
Материалы о деятельности советской агентуры в Западной Европе засекречены на долгие времена, если не навечно. Поэтому о работе Эфрона и его товарищей мы мало что знаем. Не доказано даже его участие в убийстве Игнатия Рейсса (Натана Порецкого), советского агента, перешедшего на сторону троцкистов и опубликовавшего во французской газете письмо с призывом к борьбе против Сталина.
Виталий Шенталинский, изучавший в архиве ФСБ следственное дело Сергея Эфрона, был, кажется, просто потрясен: «Картина впечатляющая! Париж в это время буквально кишел советскими агентами. И каким умелым ловцом человеков оказался Сергей Эфрон, сколько пользы принес НКВД, и делал это искренне, убежденно, не за страх, а за совесть! Именно ему и было поручено заместителем начальника Иностранного отдела НКВД Сергеем Михайловичем Шпигельглассом руководство группой, готовившей устранение Рейсса»[8].
Так или иначе, Сергею Яковлевичу пришлось спешно покинуть Францию 10 октября 1937-го. А 22 октября Цветаевой пришлось впервые пойти на допрос в парижскую префектуру[9]. Ее сопровождал сын, Георгий Эфрон (Мур). Допрос длился чуть ли не целый день. Следователь криминальной полиции сказал фразу, что надолго запомнится и Цветаевой, и ее сыну. Мурпередаетеетак: «L'activité devotremari étaitfondroyante» («Деятельность вашего мужа была ошеломляющей»)[10].
Много лет спустя, в 1956-м, Главная военная прокуратура СССР, разобрав дело бывших советских агентов во Франции, вынесет заключение, что «Эфрон-Андреев, Клепинин-Львов, Афанасов и другие <…> находясь во Франции, проделали большую работу в пользу Советского Союза»[11].
В 1937-м на родине Эфрона встретили «с большим почетом»[12]. Первый год своей советской жизни Сергей Яковлевич провел в хороших ведомственных санаториях. В Одессе Эфрон принимал морские и хвойные ванны, в Кисловодске – ванны минеральные, пил целебный нарзан. Он мог не заботиться ни о куске хлеба, ни о крыше над головой.
О том, что происходит в СССР на самом деле, Сергей Яковлевич узнал не сразу. Муж его сестры Веры Яковлевны, Михаил Фельдштейн, рассказал «об арестах общих знакомых за неосторожную фразу или по ложному доносу. Сережа слушал молча, потом поднял голову и сказал: «Но тогда надо с этим бороться!» Михаил тихо сказал ему: «Сережа, Россия захотела этой власти!». Оба замолчали»[13].
Эфрон надеялся, что еще послужит Родине, но случилось иначе.Эпоха Большого террора заканчивалась грандиозной «чисткой» в НКВД. В 1937—1938-м две трети высшего руководства НКВД были старыми чекистами, что работали еще при Дзержинском и Менжинском. Они сделали свое дело и теперь уходили в небытие. Из 37 комиссаров госбезопасности первого, второго и третьего ранга до 1941 года дожили двое. Оба генеральных комиссара государственной безопасности, то есть оба чекистских маршала, Ягода и Ежов, были расстреляны.
Вместе с начальником нередко ликвидировали и его заместителей, подчиненных. Назначенному 25 ноября 1938 года на пост наркома внутренних дел Лаврентию Павловичу Берии не нужны был люди, исполнявшие приказы Ежова и Ягоды.
Кроме того, «чистили», то есть увольняли, арестовывали, уничтожали людей чуждого социального происхождения. Истребляли чекистов с сомнительным политическим прошлым. До 31% руководителей НКВД составляли бывшие эсеры, боротьбисты, анархисты (включая махновцев) и даже белогвардейцы. И вот настал последний час для таких людей, как бывший махновец Лев Задов, как бывший белогвардеец Сергей Эфрон.
Эфрон был обречен и как бывший белогвардеец, и как лицо непролетарского происхождения, проникшее в «органы» госбезопасности, и как человекАбрама Слуцкого (умер или убит в 1938-м), Сергея Шпигельгласса (арестован в 1938-м), недавно работавших под руководством Генриха Ягоды (расстрелян в 1938-м).
Сергей Эфрон был арестован 10 октября 1939 года (еще раньше арестовали его дочь Ариадну Эфрон). Он выдержал очень долгое следствие, во время которого не раз попадал в больницу (легко можем догадаться, почему). Никого не оклеветал, не оговорил. В своем последнем слове перед Военной коллегией Верховного суда СССР Эфрон скажет: «Я не был шпионом, я был честным агентом советской разведки. Я знаю одно, что начиная с 1931 года вся моя деятельность была направлена в пользу Советского Союза»[14]. Его расстреляют 16 октября 1941 года.
Сергей Яковлевич был настоящим русским патриотом. Он служил Отечеству так, как мог, как понимал интересы Отечества. Честно, как солдат, исполнял приказы. Но любовь к Родине оказалась, так сказать, невзаимной. Изгнание в 1920-м. Тюрьма в 1939-м. Расстрел в 1941-м. Погубленная семья. Его честное имя было восстановлено при реабилитации в 1956-м, но и сейчас многие почему-то несмешливо, несерьезно относятся к памяти Сергея Эфрона. Считают «Сережу» каким-то нелепым и странным человеком, неудачником. А он – фигура трагическая, воин и рыцарь, пусть не плаща и шпаги, а плаща и кинжала.
[1] Он имел в виду револьвер Айвера Джонсона – IverJohnson.
[2] Цветаева без глянца. СПб.: Пальмира, 2016. С. 184.
[3] Цветаева без глянца. С. 185.
[4] В 1934 году внешняя разведка была передана под управление Главного управления государственной безопасности (ГУГБ) НКВД СССР.
[5] Львова С.Н. «…Тогда жили страшной жизнью» // Болшево: литературный историко-краеведческий альманах. 1992. Вып. 2. С. 252.
[6] Эфрон К.М. Из разговоров с Сергеем Яковлевичем Эфроном // Жупикова Е. Ф. Е. П. Дурново (Эфрон). История и мифы. М.: Прометей, 2012. С. 339.
[7]Файнберг М., Клюкин Ю. Дело Сергея Эфрона // Столица. 1992. № 39. С. 59.
[8]Шенталинский В. Марина, Ариадна, Сергей // Новый мир. 1997. № 4. С. 186.
[9] 27 ноября 1937-го Цветаеву снова будут допрашивать.
[10] Эфрон Г.С. Дневники. М.: Варгиус, 2005. Т. 1. С. 334.
[11]Файнберг М., Клюкин Ю. «По вновь открывшимся обстоятельствам…» // Болшево: литературный историко-краеведческий альманах. 1992. Вып. 2. С. 163.
[12]Швейцер В. Марина Цветаева. М.: Молодая гвардия, 2009. С. 472.
[13]Эфрон К.М. Из разговоров с Сергеем Яковлевичем Эфроном. С. 340.
[14]Файнберг М., Клюкин Ю. Дело Сергея Эфрона // Столица. 1992. № 39. С. 61.