Что такое патримониализм?                                                                   

С помощью понятия «патримониализм», или сегодня скорее «неопатримониализм», обычно обозначаются – негативно оцениваемые с точки зрения нормативных представлений политического модерна – режимы господства, для которых характерны такие мало симпатичные черты, как патрон-клиентские отношения между основными акторами, системная коррупция и персоналистский тип правления. С точки зрения типологии политических режимов неопатримониальные государства рассматриваются как гибридные и помещаются между автократиями и демократиями. При этом предполагается, что неопатримониальные отношения господства препятствуют подлинной демократизации и развитию рыночной экономики по западному образцу. В этом смысле неопатримониализм выступает в качестве нынешнего антипода либерального социального порядка политической свободы и экономической конкуренции. Примерно таким образом из западной перспективы выглядит большинство правящих режимов глобального Юга, например, почти во всех арабских странах, в Африке, а до недавнего времени и различные латиноамериканские диктатуры и хунты. Также неоднократно предпринимались попытки с помощью данного концептуального подхода анализировать систему господства в СССР. Сегодня все чаще данный концепт применяется многими политическими учеными (В. Гельман, А. Фисун и др.) к постсоветским государствам в качестве содержательно более многообещающей альтернативы явно дискредитированному дискурсу транзита от тоталитаризма к демократии. Напомню, что идеологически мотивированная «транзитология» была характерна для социально-научного и экспертного дискурса 90-х годов. Структурно-теоретически она соотносилась с ренессансом теорий модернизации, в свою очередь ставшего возможным в результате краха системы реального социализма в Восточной Европе.

Неопатримониализм понимается как гибридная форма, в которой смешаны элементы классического патримониализма, систематически описанного Максом Вебером в «Хозяйстве и обществе» как подвид традиционного типа господства, и элементы типично модерного легального типа господства. При этом гибридность патримониального господства заключается прежде всего в том, что современные средства и ресурсы государства используются в целях удержания домодерного по целям господства персоналистского типа. Патримониально-досовременным здесь является то, что верховный правитель управляет государством как своим частным владением, т.е. как патримониумом (вотчиной): он распоряжается всеми доходами и ресурсами страны по своему усмотрению, делясь ими со своими приближенными, исключительно исходя из их лояльности. Между общественными и частными активами нет различия: власть является инструментом личного обогащения, а присвоенное общественное богатство – средством удержания власти. И все это – в отсутствие демократического контроля над господствующими со стороны подданных. Следствием этого произвольного управления государством как своей собственностью являются доминирование партикулярных интересов над общим благом, возникновение устойчивых патрон-клиентских отношений, системная коррупция в виде превращения должностей всех уровней в кормления для госаппарата. Соответственно, лояльные чиновники в категориях Вебера являются управленческим штабом патримониального правителя, посредством которого он и осуществляет господство. В такого рода описаниях, восходящих к работе известного социального теоретика Шмуэля Айзенштадта «Традиционный патримониализм и современный неопатримониализм», обычно подчеркивается момент приватизации государственных функций, превращающихся в источники обогащения правящих групп. При этом речь идет обо всем госаппарате – от гаишника до министра, от депутата до ректора, получающих статусную рента с занимаемой должности…

Современным же элементом неопатриомониализма выступает прежде всего рациональная организационная форма государственной бюрократии, которую правитель использует в частных целях удержания собственной власти и личного обогащения для себя и своего окружения. Таким образом, в неопатримониализме амбивалентным образом сочетаются публично-государственный характер дизайна рационально-легальной системы формальных институтов и частнособственнический характер политической гегемонии, осуществляемой в приватных интересах. Здесь неформальная логика структурно архаичного режима персоналистской власти реализуется в институциональных условиях и за счет ресурсов рационально-бюрократического государства. Если говорить в категориях Макса Вебера, здесь традиционное господство осуществляется посредством господства легально-рационального. Примерно так выглядят описания нынешних неопатримониальных режимов, в т.ч. путинской РФ – как исторически сегодняшних, но социологически, т.е. структурно, совершенно не модерных по типу господства. По словам одного из исследователей подобных режимов, «главной задачей правителей в такого рода государствах является не «развитие», а поддержание порядка и собственное политическое выживание, которое обеспечивается с помощью инструментов патримониальной политики».

Появление концепта неопатримониализма

Несмотря на популярность термина в политической науке, дисциплинарно его возникновение имеет именно социологическую генеалогию – во второй половине 1960-х и 1970-х с его помощью такие известные неовеберианцы, как Г. Рот, Ш. Эйзенштадт и другие теоретики начали обсуждать системный провал модернизации в целом ряде стран Третьего мира. Считается, что впервые тезис о новых формах патримониализма прозвучал из уст Гюнтера Рота на VI Всемирном социологическом конгрессе 1966 года в Эвиане, где тот обратил внимание на значительный эвристический потенциал веберовского концепта применительно к странам, так и не осуществивших обещанный «переход» к политическому модерну и надолго, если не навсегда, оказавшихся под контролем авторитарных режимов. Как показали тогда неовеберианцы, политические системы неопатримониального типа вовсе не являются «переходными» на пути к демократии и рынку западного типа, а представляют собой вполне завершенный результатом трансформаций посттрадиционных обществ. И хотя в мире политического не бывает ничего окончательного, пока сохраняется фактор человеческой свободы, сегодня уже очевидно, что многие страны Второго и Третьего мира, включая большинство постсоветских, уже давно не находятся ни в каком «состоянии транзита», а сформировали внутри себя вполне устойчивые режимы господства со своей собственной – неопатримониальной – логикой, внешне выглядящей как издевательское выхолащивание смысла базовых для политического модерна институтов вроде парламента, партий, судов.

Все эти моменты симуляции или извращения изначальных функций классических западных институтов мы можем видеть каждый день в политической практике современной России, особенно в период очередных «выборов». Несмотря на очевидность такого рода констатаций, социологически здесь более значим момент конституирования в результате неудачных попыток модернизации, – причем в самых различных странах на всех континентах, – стабильных неопатримониальных структур, для которых характерно творческое сочетание элементов традиционного господства, насчитывающих несколько тысяч лет культурной истории, и специфически модерных элементов легального-рационального господства. Уже упоминавшийся Шмуэль Айзенштадт в этом контексте подчеркивал, что эти общества вовсе не движутся по направлению к западным образцам современного национального государства на телеологически заданном пути к торжеству политического модерна, а реализуют социальные паттерны, отчасти глубоко укорененные в исторической традиции этих обществ.                                                                                                                        

Патримониализм в типологии легитимного господства Вебера

В этом смысле осуществленный еще 55 лет назад в рамках теоретического неовеберианства структурно-социологический анализ «недоразвитых» обществ принципиально отличается от полемически-публицистического или даже политологического дискурсов, в рамках которых неопатримониализм часто рассматривается как синоним коррумпированного авторитаризма, гибридной демократуры или клептократии. Уже Гюнтер Рот призывал не смешивать современный патримониализм с авторитаризмом, т.е. помещать определенный тип социального порядка в привычную типологию политических режимов, поскольку такого рода общественно-экономическое устройство можно обнаружить в любой точке континуума от либеральной демократии до тоталитаризма. Очевидно, что многие патримониальные черты являются вполне совместимыми с капитализмом и даже с социализмом. На это указывал уже Вебер в посвященном патримониализму разделе своего компендиума «Хозяйство и общество», а также в социально-теоретически значимых частях «Хозяйственной этики мировых религий». Нужно лишь помнить, о каком капитализм идет речь. Как писал сам классик социологии: «…при нормальной патримониальной власти прочно стоят на ногах и часто процветают а) капитализм торговцев, b) капитализм налогов, аренды и покупки должностей, c) капитализм государственных поставок и военного финансирования…».

Некоторые современные авторы (Нил Робинсон) в развитие веберовского подхода даже говорят о «патримониальном капитализме», на категориальном уровне проблематизируя тем самым довольно распространенное контрфактическое представление, будто неопатримониальные отношения везде и всегда препятствуют капиталистическому развитию, и одновременно подчеркивая разнообразие форм апроприации штабом управления экономических возможностей. Просто – вслед за Вебером – нужно отдавать себе отчет, о каком роде капитализме идет речь. Путинская Россия также фигурирует в рамках сравнительных исследований многообразных капиталистических форм как некий синтез сложившихся структур неопатримониального господства и неустойчивых тенденций к развитию свободного рынка. В качестве характерных черт такого «неправильного» капитализма обычно выделяют слабость формальных правил по сравнению с неформальными, политический контроль элиты над важнейшими секторами как источник социальной и экономической власти, принципиально неправовой характер господства и невозможность в его условиях конституирования института собственности в строгом смысле надежных правовых гарантий и т.д.

Когда я переводил веберовское исследование, посвященное «Конфуцианству и даосизму», то некоторые места о положении китайских мандаринов, также являвшихся получателями апроприированных доходов с должностей на правах условного держания, удивительно напоминали положение статусных функционеров нынешней РФ. Кстати, именно в русской истории Макс Вебер обнаруживает точную формулу исторически универсального типа патримониального господства, когда "собственно политическая власть, социальный престиж и прежде всего возможности экономического роста определялись должностью или прямыми отношениями с двором". Конкретно он заимствует ее у Павла I, которому ее приписывало сразу несколько источников: "В России значим тот, с кем я говорю и пока я с ним говорю". Как известно, при позднем Ельцине эта павлианская формула приобрела завершенный неопатримониально-циничный вид: "доступ к телу первого лица". Судя по числу высших сановников РФ, вынужденных за последние полтора года отсиживать очередной 14-дневный карантин перед встречей с нынешним сувереном, император Павел Петрович уже более 200 лет назад довольно точно сформулировал идею фактической конституции вечной России. Уподобляя неустойчивое положение русских элитариев с китайскими мандаринами, ниже Вебер добавляет, что даже в отношении самых богатых и знатных российская власть "могла позволить себе такие вещи, на которые не решился бы ни один столь же крупный западноевропейский властелин по отношению к самому последнему из своих в правовом смысле несвободных министериалов". Думаю, этот диагноз классика могут подтвердить некоторые бывшие российские министры, губернаторы и олигархи, в результате утраты доверия первого лица в одночасье лишившиеся всего нажитого непосильным трудом…

Но чтобы от публицистики и политологии с их фокусом на политических режимах перейти на более фундаментальной уровень анализа социальной онтологии как исторически устойчивого типа обобществления людей в рамках определенного порядка, полезно вернуться непосредственно к классическому веберовскому описанию патримониального государства, встречающегося во все времена и на всех континентах – от древнего Египта до империи инков, от средневековой Европы до имперской России. Вебер неоднократно подчеркивает, что патримониальное господство является исторически-универсальным типом организации социального порядка, порождающим через культуру собственный дискурсивный порядок и активно формирующим определенный антропологический тип в качестве нормативного образца успешного социального актора.

Постсоветский неопатримониализм

Прагматикой обращения к эвристике Макса Вебера является поиск адекватного аналитического инструментария для анализа из перспективы теории социального порядка феноменов неопатримониального господства, расцветших буйным цветом на территории бывшего СССР – от Белоруссии до Таджикистана. При этом в постсоветском патримониализме можно найти разнообразные сочетания архаичных и модерных элементов. Украинский политолог А. Фисун даже говорит о «патримониальной демократии» применительно к своей стране!

Отметим несколько принципиальных моментов веберовской идеально-типической модели патримониального господства, крайне релевантных для понимания фактических социально-экономических конституций постсоветских стран:

- в отличие от простейшей формы традиционного господства, т.е. патриархализма, ограниченного домашним союзом большой семьи, в случае патримониализма речь идет о распространении власти верховного правителя на основе полного частного владения и распоряжения на обширные политические единства;

- это делает необходимым значительный штаб управления, который осуществляет различные функции гражданского и силового управления, одновременно пытаясь апроприировать, т.е. присвоить, все экономически значимые активы на контролируемой территории; как говорит сам Вебер: «властные полномочия и экономические права господина рассматриваются как вид апроприированных частных экономических возможностей»;

- эти апроприированные привилегии могут носить личный характер или быть наследуемыми, быть «незаконно» присвоенными или предоставленными самим правителем как награда за верность, как способ рекрутирования сторонников или как признание правителем фактически произошедшей узурпации своих политических и экономических функций; говоря словами самого Вебера: «решающее значение имеет интерпретация господских прав и с ними возможностей по типу частных прав»;

- формы апроприации являются следствием компромисса между сувереном и его ближайшим окружением, причем в их отношении правитель может обладать полной или относительной свободой выбора или же, напротив, складываются более или менее твердые правила получения должности в кормление по типу средневековой пребенды;

- в условиях патримониального господства «все действительно важные возможности доходов находятся в руках господина и его штаба управления», а экономическое развитие «отклоняется в сторону политически ориентированного капитализма»;

- крупные держатели кормлений с должностей могут выстраивать вниз собственные сети патримониальных отношений патрон-клиентского типа с подчиненными, которые также могут становиться наследуемыми и т.д.;

- личный произвол правителя и штаба управления в экономических вопросах обычно вырождается в нерегламентированное право взимания платежей, т.е. в систематическую коррупцию; здесь неизбежно встает вопрос об осмысленности разоблачений коррумпированных российских чиновников в духе знаменитых расследований Алексея Навального, поскольку данный тип социального порядка устроен на неопатримониальном кормлении с должностей по типу средневековых пребенд;

- в патримониализме заметна тенденция к материальному регулированию экономики вследствие утилитаристских, социально-этических и материальных культурных идеалов, ориентированных на сохранение легитимности господства путем удовлетворения интересов подданных; Вебер пишет, что «не только прочность власти, но и ее доходность сильно зависят от образа мыслей и настроений подданных».

Стоит ли говорить, что в веберовском описании патримониализма легко узнаются многие черты нынешнего режима власти-собственности в РФ и других постсоветских странах.

Социологическое измерение понятия «неопатримониализм»

В чем смысл использования данного понятия в контексте бывшего СССР? Применительно к постсоветским практикам господства опирающаяся на Вебера оптика анализа фактически сложившегося социального порядка позволяет за чисто политическими дебатами обнаружить более фундаментные процессы обобществления бывших советских людей. Тем самым вовсе не ставится под сомнение ценность исследований политических режимов в наших широтах – в качестве образца здесь можно назвать недавнюю работу Григория Юдина «Россия как плебисцитарная демократия», посвященную плебисцитарному авторитаризму как новому изданию бонапартизма https://sociologica.hse.ru/data/2021/06/29/1428939347/SocOboz_20_2_9-47_Yudin.pdf . Просто переход на более фундаментальный – социологический – уровень открывает возможность за спорами о демократии, диктатуре и их гибридности прояснить некоторые важные вопросы социальной онтологии. И если подход неовеберианской исторической социологии верен, то за последние 30 лет на огромном пространстве от Бреста до Душанбе произошел поразительный ренессанс архаичной формы патримониального господства, видимо, древнейшей применительно к территориально обширным государствам.

Вебер писал о том, «большинство всех великих континентальных империй вплоть до начала Нового времени и даже в Новое время несли в себе довольно сильные патримониальные черты». Сегодня эти черты сочетаются в разном соотношении с вкраплением модерных элементов политического дизайна, часто довольно значимых для легитимности и культурной идентичности соответствующих режимов. Однако, по сути, речь идет о том же самом социальном порядке, основанном на проверенной тысячелетиями модели: верховный правитель организует свою политическую власть над подданными по типу домашней власти. Видимо, отсюда любовь постсоветских правителей к метафорам политического отцовства: Туркменбаши и бацька Лукашенко, елбасы Назарбаев и национальный лидер Путин – все эти диктаторы установили в пределе абсолютно неограниченную власть над своими странами как над личной собственностью, управляя ими фактически в режиме домашней власти главы семейства. Понятно, что природа такого господства носит не просто домодерный, но и доправовой характер. Тем не менее в глазах значительной части населения эти пожизненные «президенты» оказываются вполне легитимными правителями, осуществляющими функции военной защиты и покровительства. Стоит ли говорить, что в то же время значительная часть населения постсоветских стран давно живет в социокультурных условиях мира модерна и даже постмодерна – прежде всего средние городские слои, неожиданно для себя оказавшиеся в политической архаике, структурно близкой порядкам Древней Месопотамии!

Несмотря на произошедшую консолидацию структурно (отчасти) архаичных режимов неопатримониального типа, открытыми остается ряд важнейших для экономического и культурного будущего постсоветских стран вопросов:

– какую форму примет дальнейшая апроприация ресурсов управленческими штабами постсоветских неопатримониальных правителей? Останется ли основным типом их обогащения нестабильная в правовом отношении пребенда в смысле кормления с должности или же победит тенденция к наследованию статусов по феодальному образцу?

- уже сейчас часто говорится о рефеодализации современной России и называются имена следующего поколения представителей чекистского клана; значит ли это, что стоит ожидать дальнейшего замыкания управленческих функций и связанных с ними доходов внутри ограниченного сословия наследных ленников с собственным кодексом чести?

- имеющиеся тенденции указывают на воспроизводства такого рода сословных статусов у части федеральных и региональных элит в течение второго и даже третьего поколений;

- с этим связан другой важнейший для будущего РФ момент: по некоторым оценкам, в ближайшие 5-10 лет в России произойдет крупнейший в истории страны межпоколенческий трансфер активов на несколько триллионов долларов;

- здесь возникает вопрос о правовых гарантиях для активов, присвоенных старшим поколением путинской элиты: в условиях неопатримониального господства институт собственности невозможен, поэтому здесь можно говорить лишь о присвоении экономических функций на правах условного держания; станет ли экзистенциальная заинтересованностью самих правящих и имущих элит в появлении судебно-правовой системы гарантий для активов уже на правах собственности еще одним шансом на модернизацию политико-правового дизайна постпутинской России?

- в целом пока не очень понятно, как нестабильные в правовом смысле индивидуальные доходы и статусы представителей постсоветских элит агрегируются в довольно устойчивые формы господства? В этом смысле остается открытым вопрос, переживет ли путинская система неопатримониализма ее создателя или обрушится вместе с уходом главы нынешнего персоналистского режима?

- отдельный интерес здесь представляет вопрос о том, появится ли в РФ идеологический дискурс, открыто легитимирующий неопатримониальное господство держателей и кандидатов на должностные кормления, или он пока еще невозможен в эксплицитном виде?

Как показывает мой личный опыт общения с некоторыми выпускниками НИУ ВШЭ, многие молодые и хорошо образованные карьеристы вполне готовы вписаться в нынешний неопатримониализм на условиях апроприации экономических шансов в обмен на лояльность…