Формирование «штурмовых частей» в Русской армии началось ещё в 1915 году. После падения царской власти и знаменитого «приказа №1» Петроградского совета их существование приобрело политический смысл. Добровольческие армейские части сохраняли островки традиционной воинской дисциплины в условиях постепенного разложения армии. Особенно возросло их значение после того, как новый военный министр А.Ф. Керенский приказом от 9 (22) мая 1917 г. предписал (точнее – легализовал) повсеместное создание комитетов солдатского самоуправления воинских частей и отмену привычных выражений субординации.

Одним из главных инициаторов создания ударных частей стал главнокомандующий Юго-Западным фронтом генерал А.А. Брусилов (тот, который позднее откажется поддержать Белое движение своим авторитетом). После назначения Брусилова 22 мая (4 июня) Верховным главнокомандующим, создание ударных батальонов («батальонов смерти», «революционных батальонов и т.п.) приобрело более широкий размах. Оно интенсивно проводилось и в период, когда Верховным главнокомандующим был генерал Л.Г. Корнилов (июль-август 1917 г.), и после него, до Октябрьского переворота.

Образованный по приказу от 19 мая (1 июня) 1917 г. 1-й Ударный полк в составе 8-й армии Юго-Западного фронта (ею тогда командовал Корнилов) стал впоследствии одним из ядровых соединений Добровольческой армии, в которой первоначально получил наименование Корниловского полка, а затем был преобразован в Корниловскую дивизию.

Таким образом, май-июнь 1917 года можно, в известной мере, считать началом Белого движения.

2

Но, разумеется, для определения того, за что же конкретно боролось Белое движение, нас больше интересуют его политические цели и лозунги.

Так же необходимо оценить место Белого движения среди того, чтó в общем и целом составляло антибольшевицкое движение.

Антибольшевицкое движение было очень широким и разнонаправленным явлением. Пожалуй, мы не ошибёмся, если исключим из состава Белого движения любые политические силы, стремившиеся к независимости каких-то частей бывшей Российской империи. Но все ли силы, стремившиеся к свержению большевизма в пределах всей России и прежде всего – в её историческом и экономическом ядре – могут быть отнесены к Белому движению? По данному вопросу среди историков существуют разногласия.

Расширительная трактовка Белого движения объединяет в нём любые великорусские, казацкие и даже чешские (коль скоро последние положили начало Восточному фронту гражданской войны) антибольшевицкие формирования, включая сюда и Народную армию Комуча в Поволжье, и Всевеликое войско Донское генерала П.Н. Краснова, и т.д. Узкая трактовка Белого движения включает в него только такие антибольшевицкие силы, которые: а) выставили лозунг «единой неделимой России», б) в 1918 году придерживались внешнеполитической ориентации на Антанту. Сим двум условиям одновременно удовлетворяет исходно лишь Добровольческая армия (впоследствии – Вооружённые силы на Юге России), а антибольшевицкие силы на Востоке и Севере России – только начиная с создания Всероссийского Временного правительства (Уфимской директории) 23 сентября (6 октября) 1918 года.

Представляется, что сам термин Белое движение невольно несколько вводит в заблуждение, побуждая отсеивать от него всё то, что не вписывается в некий привычный канон. Было бы, на мой взгляд, правильнее, говоря об антибольшевицком движении в целом, разделять национальные контрреволюции бывших имперских окраин и национальную русскую контрреволюцию. И тогда под определение национальной русской контрреволюции подойдёт Белое движение в широком смысле этого слова. Невозможно отделить казацкие антибольшевицкие войска от добровольческих и иных великорусских, потому что их союз был крепко спаян кровью на полях сражений, независимо от политических разногласий их лидеров. Кроме того, в этом случае под понятие Белого движения попадает несколько конкурировавших альтернативных способов государственного строительства новой России.

Да и само устоявшееся определение «контрреволюция» применительно к противникам большевиков, на мой взгляд, является заблуждением, укоренённым в нас десятилетиями советской пропаганды и идеологической трактовки истории, и потому нуждается в полном пересмотре. Представляется, что Белое движение, как продолжение либерального и европейского вектора развития России, было олицетворением русской национальной революции, в противоположность той архаизации и азиатчине, в которую отбросил нашу страну победивший большевизм. Итак: большевизм – реакция, Белое движение – национальная революция. Ниже попробую подтвердить сей тезис.

3

Вождям Белого движения часто ставили в вину их «непредрешенчество», отсутствие конкретного позитивного лозунга, утверждая, что оно стало одной из главных причин поражения Белого дела. Вообще, задним числом что только не называли в качестве таких причин! Однако все политические мейнстримы внутри Белого движения были исторически детерминированы условиями его складывания и его борьбы. Очевидно, что какие-то из них не выдержали проверки на практическую пригодность. Но сейчас, спустя сто лет, важно не столько установить точные причины поражения русских национальных революционеров, сколько понять их наследие для нашего времени.

Вполне естественно, что антибольшевицкое движение, возникнув на почве сопротивления установлению тоталитаризма, включало в себя самые разнородные политические силы: от сторонников самодержавной монархии до весьма левых социалистов. Каким позитивным лозунгом государственного строительства можно было объединить их всех? Конечно, присутствие в антибольшевицком лагере столь разнородных сил отнюдь не способствовало его консолидации и, вероятно, имело смысл заранее его укрепить, отделив от него колеблющихся или догматичных попутчиков. Но кто мог заранее сказать, какой конкретный политический лозунг помог бы укрепить его? Конституционная монархия или демократическая республика? Унитарная Россия или федеративная? И не вызвало ли бы именно это раскол уже в самом ядре Белого движения?

Идея непредрешения государственного устройства до победы над большевизмом была в тех условиях вынужденной. В то же время идею созыва нового Учредительного или, как чаще предпочитали говорить у белых, Национального собрания для принятия конституции России после гражданской войны нельзя считать в полной мере «непредрешенчеством». Это вполне демократический лозунг, воплощавший принцип народного суверенитета. И он позволяет оценивать Белое движение как демократическое (а если уж точнее, то национально-демократическое) по содержанию своих политических идеалов.

Разумеется, внутри Белого движения был свой партийно-политический мейнстрим. Выражаясь словами А.И. Деникина, его можно определить как «группировку направо от кадет». Это был, пожалуй, центр политического спектра антибольшевицкого лагеря, равнодействующая его разнородных сил. Его политическая программа была, по сути своей, выражением нереализованных устремлений либерального лагеря в революции 1905-1907 гг., а также после Февральской революции. Но Февральская революция по своему содержанию стала отрицанием идеалов либерализма и эволюции к правовому государству, к которому Россия шла после 17 (30) октября 1905 года. Если первоначально у кого-то в 1917 году и были иллюзии на сей счёт, то события вскоре развеяли их. Левое движение, развившееся после Февраля, объективно уводило Россию в сторону от европейского пути, во мрак охлократии, правового нигилизма и тоталитаризма. В сравнении с этим либерально-консервативные идеалы периода думской монархии были, несомненно, прогрессивнее.

Невозможно согласиться с теми, кто утверждает, будто определённый монархический лозунг помог бы белым привлечь на свою сторону симпатии массы русского народа и победить. В защиту данного тезиса всегда приводится только одно высказывание якобы Троцкого: «Если бы белогвардейцы выбросили лозунг кулацкого царя – мы не продержались бы и двух недель [вариант: недели]». Уже само наличие вариантов данного высказывания и отсутствие отсылок к каким-либо опубликованным трудам и речам Троцкого заставляют полагать, что здесь мы имеем дело с одним из многочисленных исторических фейков (вроде высказывания якобы Черчилля про Сталина: «Он принял Россию с сохой, а оставил с атомной бомбой»). Но даже если Троцкий и говорил нечто подобное, то что из того? Вот уж, право, нашли пророка в нашем Отечестве!

4

Более вероятно, что привлечь на свою сторону симпатии русского крестьянства белым помогла бы более определённая политика в аграрном вопросе. Реальная политика в нём оказалась весьма неоднородной как во времени, так и в пространстве. Летом 1918 года в Поволжье белые армии не возвращали земель помещикам, однако недолго смогли удерживать эти территории от большевиков (разумеется, не из-за аграрной политики, а по чисто военным причинам). В Сибири помещиков никогда не было, поэтому там аграрный вопрос не имел остроты. А.И. Деникин летом 1919 года, перенося войну на территорию Украины и Центрально-Чернозёмного Центра, издал приказ, по которому новые фактические собственники земли – крестьяне – должны были платить прежним собственникам (помещикам) часть урожая впредь до «окончательного решения» земельного вопроса будущим Национальным собранием. Этот приказ, безусловно, сильно повредил престижу белых Вооружённых сил на Юге России.

П.Н. Врангель с запозданием пытался исправить оплошность своего предшественника и незамедлительно принялся за осуществление аграрной реформы в подконтрольной ему Таврической губернии. Все земли закреплялись за фактическими собственниками в их частную собственность. Прежние земельные собственники вознаграждались государством из фонда, в который новые собственники должны были вносить выкуп за землю с рассрочкой в 25 лет.

Для характеристики устремлений антибольшевицкого движения в аграрном вопросе полезно вспомнить опыт восстания под предводительством А.С. Антонова на Тамбовщине. Его, как и похожие крестьянские восстания в Сибири и других регионах России против власти большевиков, почему-то часто чуть ли не противопоставляют Белому движению. На самом деле, как показал русско-американский историк М.С. Бернштам, то и другое было проявлением одного и того же национального сопротивления большевизму, но к сожалению подъём Белого движения и пик народных восстаний оказались разнесёнными по времени, что помогло большевикам расправиться с обоими. Так вот, Тамбовская губерния (как и Сибирь) была одним из тех регионов, где до революции успешнее всего шла аграрная реформа П.А. Столыпина, и там была наивысшая доля частных собственников среди крестьян.

Таким образом, победа Белого движения означала бы ликвидацию средневековой общины и торжество мелкой и средней крестьянской частной собственности на землю. По сравнению с укреплением общины, стихийно произошедшим в 1917-1918 гг. в результате «чёрного передела» (когда почти повсеместно крестьяне-общинники насильно заставляли хуторян и отрубников возвращаться в общину), и, особенно, с последовавшим возрождением крепостного права под видом коллективизации, это, несомненно, стало бы масштабной социальной модернизацией России. Причём даже, скорее, не по европейскому, а по североамериканскому пути.

5

Упор Белого движения на лозунг «единой неделимой России» вовсе не означает обязательного восстановления унитарной, имперской модели в случае его победы. Внутри Белого движения в широком смысле были сильны стремления к федерации, выраженные, прежде всего, в наличии казацких войск, пользовавшихся и во время гражданской войны широкой фактической автономией. Достойно сожаления, что генерал Деникин не нашёл формулы для исчерпывающего политического соглашения с казацкими региональными элитами. Это сумел сделать его преемник генерал Врангель, но, к сожалению, слишком поздно для успеха Белого дела. На востоке страны соглашение между Верховным правителем А.В. Колчаком и забайкальским атаманом Г.М. Семёновым также последовало уже после начала отступления сибирских белых армий.

Фактическая же логика развития Белого движения и созыв Национального собрания объективно, как представляется, вели к переустройству России на началах федерации или децентрализации с широкой автономией крупных областей. Причём эта федерация или эти автономии были бы реальными, а не фиктивными, как при большевиках, ибо опирались бы на народное голосование в условиях многопартийности, а не служили бы прикрытием для самодержавия одной партии. Идея автономии крупных областей была положена уже в основу административно-территориального деления белого Юга при Деникине.

Что касается самоопределения наций, противником которого якобы было Белое движение, то, когда дают ему подобную оценку, то обычно забывают, что Белое движение не мыслило себя вне тесных партнёрских отношений с западным миром. И 3 июня (н.ст.) 1919 года Верховный правитель адмирал А.В. Колчак направил правительствам стран Антанты ноту, в которой признавал независимость от России прибалтийских, закавказских и туркестанских народностей, а также Бессарабии, оговаривая, однако, что окончательное решение данных вопросов находится в компетенции будущего всероссийского Учредительного собрания.

Можно заметить, что в ноте не были упомянуты Украина и Белоруссия. Однако в то время и на Западе они рассматривались чаще всего как часть России. Вряд ли приходится сомневаться в том, что после победы Белого движения они получили бы широкую автономию или даже федеративную связь с Россией. Деникин на Украине в значительной степени вернулся к политике царского правительства в отношении украинского языка. Однако значительно больше национального вопроса – это очевидно явствует из источников – на Украине ему повредило отсутствие определённости его политики в аграрном вопросе. Врангель же установил контакт с теми группами украинских националистов, которые соглашались на федерацию с Россией.

6

Итак, если сравнить результаты победы большевиков с целями и принципами Белого движения, то у нас получится вкратце следующее:

Вопрос о том, что из двух прогрессивнее, кажется, уже не стоит.

Вывод: Белое движение было, по своему объективному историческому содержанию, национально-революционной борьбой ради дальнейшей социально-политической модернизации России по западному пути против реакции архаики и азиатского коллективизма.