Версия для печати
Четверг, 27 февраля 2020 20:12

«Подумай о себе и о своем стаде»

Автор Дмитрий Тараторин
Оцените материал
(3 голосов)

По «мандату» Тенгри

Уже к концу правления Василия Темного Москва перестает быть реально зависимой от Орды. Причем не только в силовом смысле, но и как от центра принятия решений, относительно легитимности великого князя. Это просто становилось нелепым - после того, как Темный, победив Шемяку, стал единственным и неоспоримым лидером Руси.

Теперь он мог никаких ханов, не спрашивая передать великокняжеский титул сыну Ивану. Ведь сама Орда единой быть перестала и ее пространство распалось на конкурирующие центры (Казанское ханство, Большая орда, Ногайская орда, Крымское ханство) уже не способные к интеграции.

А Москва сама тоже становится Ордой, превращаясь в центр притяжения для татарских царевичей и включая их подразделения в виде важной составляющей в свое войско. Выделяет им земли, где они могут жить по своим ордынским законам – Касимовское царство. И проявляет к ним ту же веротерпимость, которую некогда Чингисиды к православным. И они успешно сражаются со своими кровными родичами, приходящими с набегами на Русь. Интересно, что Иван становится своего рода новым Мамаем, скрываясь за легитимностью Чингисидов, которые, фактически, у него на службе. Обратим внимание – в Москве великий князь. А в Касимове – царь.

А параллельно точно так же Москва отвергает зависимость от Константинопольского патриарха, с претензией не просто на самостоятельность, но на новый центр истинного благочестия. Обычно смещение митрополита Исидора и поставление Ионы, без санкции Константинополя, объясняют отказом признавать Флорентийскую унию, тотальным неприятием «латынства». А Москва, мол, с этого момента становится хранительницей истинного благочестия и ортодоксии. Однако исследователь Вадим Лурье убедительно доказал, что мотивы Василия Темного были весьма далеки от православного ревнительства:

«Обращаясь к патриарху по поводу изгнания Исидора (…) князь последовательно делает вид, будто ничего не знает об униатстве самого патриарха. В письме патриарху Василий II объяснял свое решение не допускать Исидора тем, что русской церкви необходимо иметь право на избрание митрополита местным собором епископов. Важно заметить, что это право испрашивалось лишь применительно к конкретному случаю Ионы, а вовсе не для установления на будущие времена. Иными словами, автокефалия не испрашивалась, а испрашивалось лишь исключение из обычного порядка. Просьба о поставлении Ионы в Москве обосновывалась исключительно практическими соображениями – вроде неудобства сношений с Константинополем вследствие вражеских нашествий и междоусобных браней.

С точки зрения собственно церковно-канонической, признание над собой юрисдикции патриарха униата, эксплицитно выраженное в послании Василия II, как раз и означает признание унии. Если бы князь Василий Васильевич хотел отринуть не лично митрополита Исидора, а именно Флорентийскую унию, то он должен был бы писать не патриарху униату, а св. Марку Ефесскому и его сторонникам, контакты с которыми в 1441 году были прекрасными: как раз во время этих событий в Москве находилась антиуниатская делегация афонских монахов, которая с энтузиазмом и надеждой отреагировала на изгнание Исидора.

Однако если мы хотим понять истинный смысл дипломатического послания Василия II Константинопольскому патриарху, то все эти рассуждения о догматах и канонах нам будут только мешать. Тут была политика, но весьма, по церковным меркам, грубая, то есть откровенно игнорирующая каноны. Имел место прямой торг: Василий потребовал от патриарха благословения на поставление Ионы в Москве, а взамен пообещал не выходить из его юрисдикции».

В период правления Ивана Васильевича уже ничего не испрашивали, а фактически, воспользовавшись падением Константинополя, сами себя назначили центром православия. Но если в разорванном османами православном мире так можно было, то в мире ордынском за подобное еще вполне могли спросить…

Характер власти, ее тип уже у Ивана III ханский, или царский (для русских больше двухсот лет это были слова синонимы). Но по какому праву? Права Чингисидов, напомним, проистекали из «мандата» Тенгри (Вечного синего неба) – кочевнического безличного божества. Повеления монгольских владык подкреплялись ссылкой на «Силу Вечного Неба». Сам Тэмуджин был провозглашен Чингисханом, то есть «повелителем бескрайности» в 1206 году на великом курултае решением шаманов и степных вождей. То есть вот какой пикантный момент, пока хана-царя русские князья рассматривали как неодолимого Навуходоносора, вопросов, собственно, к этому не возникает. Но когда тот в результате «замятни» становится вполне одолимым, то получается, признавая ханскую легитимность, тем самым православные князья признавали «волю Тенгри». Пускай, ханы были уже мусульманами, но «особость» Чингисидов вытекала именно из нее.

Сам Иван в отношении русских территорий действует вполне как хан и даже хуже, как реальный оккупант. Особенно это проявляется на новгородском примере. Автор монографии об Иване Николай Борисов пишет: «Вступив на Новгородскую землю, московские воеводы, выполняя волю Ивана III, принялись действовать примерно так, как действовали татары во время своих набегов на русские земли. Они «распустиша воя своя на многие места жещи и пленити и в полон вести и казнити без милости за их неисправленье к своему государю великому князю».

Хронология подчинения такова. В 1471 году войска Ивана громят силы Новгорода на Шелони. После чего он велит казнить бояр-лидеров антимосковской партии и получает право суда в своей «отчине». А в 1478 году, под угрозой штурма, новгородцы принимают ультиматум князя: «Вечу колоколу в отчине нашей в Новгороде не быти, посаднику не быти, а государство нам своё держати». То есть, никакой другой власти, кроме великокняжеской, там больше быть не может.

Ахмат - сила

Все попытки новгородцев найти поддержку у короля польского Казимира не увенчались успехом. Тот непременно хотел напасть на Москву в союзе с ханом Большой орды Ахматом. Один не рисковал. Даже ради Новгорода. Но согласовать действия с ордынцами ему никак не удавалось.

Однако в 1480 году Ахмат сам решает действовать, видя стремительный рост «залесской орды». Он, впрочем, тоже ждет помощи от Казимира и поэтому стремится вторгнуться в московские земли с территории великого княжества Литовского. Так русское и ордынское войско оказываются друг против друга на берегах Угры. Знаменитое «стояние» было крайне драматичной ситуацией. По мере развития которой Иван демонстрирует свою глубокую неуверенность в собственном статусе, в праве воевать с царем. Ведь даже Дмитрий Донской не рискнул.

Причем странно, что в 1472 году уже было «стояние на Оке», когда московские рати успешно отразили попытку набега Ахмата. Набег этот, кстати, судя по всему, был связан с самоуправством Ивана в Новгороде. Согласно Вологодско-Пермской летописи, во время переговоров в 1480 году Ахмат обвинял Ивана III в неуплате дани за 9 лет, то есть с 1472 года. Таким образом, все это время московский князь чувствовал себя вполне уверенно, и вдруг, в полном смысле слова, теряется.

Великий князь не только сам уезжает (фактически бежит) в Москву с «театра военных действий», но и отзывает своего сына и главнокомандующего Ивана Молодого. Летопись свидетельствует: «А сам князь великый еха с Коломны на Москву… на совет и думу к своему отцу к митрополиту Геронтию и к своей матери, великой княгине Марфе, и к своему дяде, князю Михаилу Андреевичу, и к духовному своему отцу, архиепископу Ростовьскому Васияну, и ко всем своим бояром, вси бо тогда быша в осаде на Москве, и молиша его великим молением, чтобы стоял крепко за православное хрестьяньство противу бесерменовству».

Больше того, Иван сталкивается с возмущением народа. Никакого веча, конечно, уже нет. Если уж в Новгороде ему «не быти», то в Москве тем более. Поэтому происходит просто стихийный протест: «И яко бысть на посаде у града Москвы, ту же гражане ношахуся в град в осаду, узреша князя великаго и стужиша, начаша князю великому, обестужився глаголати и изветы класти, ркуще: «егда ты государь князь велики над нами княжишь в кротости и в тихости, тогды нас много в безлепице продаешь; а нынеча разгневив царя сам, выхода ему не платив, нас выдаешь царю и татаром». То есть, народ вполне справедливо обвиняет Ивана в трусости и цинизме – не платил царю, а теперь нашими головами рассчитаться хочешь.

А в Кремле князя встречает его духовник ростовский архиепископ Вассиан Рыло. И гневно ему выговаривает: «Нача же владыка Васиан зле глаголати князю великому, бегуном его называя, сице глаголаше: «вся кровь на тебе падет хрестьянская, что ты выдав их бежишь прочь, а бою не поставя с татары и не бився с ними; а чему боишися смерти? Не безсмертен еси человек, смертен; а без року смерти нету ни человеку, ни птице, ни зверю; а дай семо вой в руку мою, коли аз старый утулю лице против татар» — и много сице глаголаше ему, а гражане роптаху на великого князя». Потрясающая своим драматизмом ситуация.

Между тем Ахмат надеется на помощь Казимира и медлит, чтобы ударить наверняка. А вот, союзник Ивана крымский хан Менгли-Гирей, враг Ахмата, тем временем, проводит упреждающий набег. «Тогда бо воева Минли Гирей царь Крымскыи королеву землю Подольскую, служа великому князю», - сообщает московский летописец. То есть, Казимир, видимо, и так-то не очень хотел ввязываться, а здесь еще и крымская угроза, ему в оправдание образовалась.

И тогда Ахмат попытался форсировать Угру. Однако Иван Молодой не только не оставил войско, как велел ему отец, но и совместно с опытным воеводой Даниилом Холмским организовал эффективную оборону: «Ахмат же прииде к Угре со всеми силами, хотя перейти реку; и приидоша татарове, начаша стреляти на наших, а наши на них… А наши стрелами и пищалми многих побиша, а их стрелы межи наших падаху и никого же уязвляху; и отбиша их от берегу. И по многи дни приступаху, бьющеся, и не возмогоша, и стояше, ждуще, егда река станет».

После этого успеха Иван Васильевич «рискнул» выехать из Москвы поближе к фронту, в городок Кременец, где и осел со своим «штабом». Но планировал он здесь не дальнейшие боевые действия, а разрабатывал стратегию странных переговоров. «А ко царю князь велики послал Ивана Товаркова с челобитьем и с дары, прося жалования, чтобы отступил прочь, а улусу бы своего не велел воевати. Он же рече: «жалую его добре, чтобы сам приехал бил челом, как отци его к нашим отцем ездили в Орду».

Замечательная формулировка «улус свой». То есть, куда девалась гордость и спесь, которые были во весь рост явлены в отношении Новгорода. Здесь вдруг Иван понимает, что сам он просто «улусник», что вся его легитимность основана на ярлыках ханов (царей), выданных его предкам. Выходит, в конечном счете, на «мандате» Тенгри.

Рыло против Орды

Об этих позорных переговорах узнает Вассиан Рыло и пишет Ивану свое знаменитое послание, в котором как раз и пытается сформулировать основы новой легитимности московских государей: «Ныне же слыхали мы, что басурманин Ахмат уже приближается и губит христиан, и более всего похваляется одолеть твое отечество, а ты перед ним смиряешься, и молишь о мире, и послал к нему послов. …А еще дошло до нас, что прежние смутьяны не перестают шептать в ухо твое слова обманные и советуют тебе не противиться супостатам, но отступить и предать на расхищение врагам словесное стадо Христовых овец. Подумай о себе и о своем стаде, к которому тебя Дух Святой поставил».

И Вассиан провозглашает, что если Иван одолеет безбожного Ахмата, то сам по праву станет царем: «Если же ты будешь спорить и говорить: «У нас запрет от прародителей — не поднимать руку против царя, как же я могу нарушить клятву и против царя стать?» - послушай же, боголюбивый царь, - если клятва бывает вынужденной, прощать и разрешать от таких клятв нам повелено, и мы прощаем, и разрешаем, и благословляем - как святейший митрополит, так и мы весь боголюбивый Собор: не как на царя пойдешь, но как на разбойника, хищника и богоборца. … А это что — какой-то пророк пророчествовал, или апостол какой-то, или святитель научил этому богомерзкому и скверному самозванному царю повиноваться тебе, великому страны Русской христианскому царю!».

Это легитимность, основанная на «мандате» от Церкви Христовой. Это призыв и требование стать воистину защитником христиан, и через принятие этой миссии обрести право на имя «царя». Позже мы увидим, что такой подход и такая легитимность («условная»), зависящая от признания Церкви, ни Ивана, ни его потомков не устраивала. Они будут искать «безусловной».

Ну а «стояние» разрешилось, помимо воли Ивана. Русские видели воочию, что выступившие в поход еще летом, «…бяху бо татарове наги и босы, ободралися». И соответственно, к зимней кампании не готовы. Хотя, впрочем, кто их знает. Сами татары, наоборот распускали слухи, что только и ждут зимы, чтобы по льду, как завещал великий Батый, пойти и вновь полонить Русь.

Однако, когда Угру сковал мороз, московская рать отступила. Держать этот рубеж больше не имело смысла. Теперь река уже не была преградой. В Москве это снова вызвало тревогу, поскольку, воспринято было, как во всех смыслах слова, сдача позиций. Однако Ахмат не рискнул преследовать русских. Орда поднялась и ушла в степь.

А между тем в столице Ахмата царило разорение. По приказу Ивана русско-татарский отряд произвел диверсию в тылу противника. Воины под началом воеводы Василия Ноздроватого и царевича Нур-Довлата Городецкого на ладьях спустились по Волге и напав на столицу Большой Орды, учинили там погром: «И обретоша ю пусту, без людей, токмо в ней женеск пол и стар и млад; и тако ея поплениша, жен и детей варварских и скот весь; овех в полон взяша, овех же мечю и огню и воде предаша».

Показательно, что летописцы подчеркивают – это Господь избавил Москву от татар, это не человеческая, не княжья заслуга: «В лето 6989 прииде великый князь на Москву из Боровска и похвали Бога и пречистую Богородицу и святых чюдотворец, избавлеших от поганых, и возрадовашася и возвеселишася вси людие и похвалиша Бога и пречистую Матерь, глаголаше: «Ни аггел, ни человек спасе нас, но сам Господь, Пречистые и всех святых моленми. Аминь».

Более того, поведение княжеской семьи, ее страх перед Ордой даже высмеивается: «Тое же зимы прииде великая княгини Софья из бегов, бе бо бегала на Белоозеро от татар, а не гонял никто».

Впрочем, роль самих русских ратников «выстоявших» на Угре, все то время, пока князь и княгиня «бегали», разумеется, летописцы никоим образом не отрицали, но и не преувеличивали:

«Сие же писахом не укаряющи их, но да не похвалятся несмыслении во своем безумии, глаголюще: «Мы своим оружием избавихом Рускую землю», но дадуть славу Богу и пречистой Матери Богородици, той бо спасе нас, и престануть от таковаго безумна, а добри и мужествении, слышавше си а, притяжуть брань к брани и мужество к мужеству за православное хрестьяньство противу бесерменству, да въсприимуть в сем житии от Бога милость, от государя жалование великого князя, а от всех людей честь и похвала, а во оном веце венци нетленными от вседръжителя Бога увязутся и царство небесное наследять. Буди же сие получити и нам грешным молитвами Богородица. Аминь».

А Ахмата впереди ждала лютая смерть. Ногайская орда, ему враждебная, пришла в его разоренную ставку, вскоре после ухода московской рати. И вышла навстречу самому хану в степь. Летописец так описывает этот заключительный акт драмы: «И приидоша нагаи, иже реченныя мангиты, по московском воинстве и тии тако же остатки ординския погубиша и юрт царев разориша и цариц его побиша, и самому въ стречю Ахмату царю поидоша; и преплыша Волгу, и сошедшася с ним на поле чисте внезапу, много бившеся с ним, и одолеша. И падоша ту воя его вся. Ту же и самого царя доехав уби шурин его Янъгурчеи мурза. И на костех вострубиша. И тако скончашася царие Ординстии, и таковым Божиим промыслом погибе царство и власть великия орды Златыя…»

Впрочем, окончательно Большая Орда прекратила свое существование только в 1502 году, когда войско одного из сыновей Ахмата было наголову разгромлено крымским ханом Менгли-Гиреем. Таким образом, и свершилось «освобождение от татаро-монгольского ига».

В этой фразе мифологично все: и «иго» было, на самом деле, своего рода, договором владимирских князей о признании себя «улусниками», в обмен на «ярлычную» легитимность, и «освобождение» тоже вышло каким-то странным. Впрочем, с точки зрения средневекового православного сознания, как раз все было вполне очевидно – Бог навел Навуходоносора, по грехам князей и народа, а потом смилостивился и отменил наказание. Вот, только знал бы тогдашний летописец, какие грехи еще впереди.

Статья представляет собой главу из книги Дмитрия Тараторина "Русская власть. Опыт деконструкции", на днях вышедшей в издательстве "Директмедиа Паблишинг" пока в электронной версии https://www.directmedia.ru/book_574150_russkaya_vlast_opyit_dekonstruktsii/ В ближайшее время ожидатеся появление бумажной версии. 

 

Прочитано 1534 раз

Похожие материалы (по тегу)