У нас есть свидетельство удивительного персонажа, венгерского монаха Юлиана. Он как раз накануне вторжения побывал на восточных границах Руси и даже, по его словам, был принят князем Юрием Всеволодовичем. Что он там делал? Искал (причем это была уже вторая экспедиция) прародину венгров, пришедших откуда-то из-за Урала. Имел намерение просветить Вестью Христовой оставшихся там и пребывающих во тьме язычества соплеменников.

Но осенью 1237 года он обнаружил, что Волжская Булгария, а также земли его сородичей уже разорены монголами, и те готовятся к вторжению на Русь, а дальше – в Европу.

Вот, что он писал, по возвращении, епископу Перуджи, папскому легату Венгрии: «Многие передают за верное, и князь суздальский передал словесно через меня королю венгерскому, что татары днем и ночью совещаются, как бы придти и захватить королевство венгров-христиан. Ибо у них, говорят, есть намерение идти на завоевание Рима и дальнейшего. Поэтому хан отправил послов к королю венгерскому. Проезжая через землю суздальскую, они были захвачены князем суздальским, а письмо, посланное королю венгерскому, он у них взял; самих послов даже я видел со спутниками, мне данными.

Вышесказанное письмо, данное мне князем суздальским, я привез королю венгерскому. …Мы же, проезжая через Куманию, нашли некоего язычника, который нам его перевел. Этот перевод таков: «Я Хан, посол царя небесного, которому он дал власть над землей возвышать покоряющихся мне и подавлять противящихся, дивлюсь тебе, король венгерский: хотя я в тридцатый раз отправил к тебе послов, почему ты ни одного из них не отсылаешь ко мне обратно, да и своих ни послов, ни писем мне не шлешь. Знаю, что ты король богатый и могущественный, и много под тобой воинов, и один ты правишь великим королевством. Оттого-то тебе трудно по доброй воле мне покориться. А это было бы лучше и полезнее для тебя, если бы ты мне покорился добровольно. Узнал я сверх того, что рабов моих куманов ты держишь под своим покровительством; почему приказываю тебе впредь не держать их у себя, чтобы из-за них я не стал против тебя. Куманам ведь легче бежать, чем тебе, так как они, кочуя без домов в шатрах, может быть, и в состоянии убежать; ты же, живя в домах, имеешь замки и города: как же тебе избежать руки моей».

Куманы – это половцы. Тот народ, который, вот уже двести лет как был южным степным соседом Руси. Они, то нападали на южные княжества, то, по приглашению самих русских, участвовали в междоусобицах. А еще князья часто брали половчанок в жены. То есть, сложился некий своеобразный симбиоз…

Изначально половцы вытеснили из Причерноморья печенегов. А потом, совместно с византийским войском императора Алексея Комнина разгромили их. Причем после победы византийцы перебили 30 тысяч пленников, что настолько шокировало даже суровых половцев, что они немедленно покинули лагерь и ушли в степь. То есть это не были некие дикари. У них не только была воинская этика, но и своеобразная культура – знаменитые половецкие «каменные бабы» некогда во множестве покрывали бескрайние степи.

Что за конфликт вышел у половцев с монголами, науке точно неизвестно. Первое их столкновение с воинами Чингисхана случилось в 1222 году. Они совместно с аланами собирались дать бой захватчикам. Но верные свой тактике «разводить» противников, монголы заплатили половцам за невмешательство и всячески упирали на степное братство. А вот когда разгромили аланов, немедленно обрушились на половцев. Те обратились за помощью к русским князьям. И самые сильные из южных откликнулись – Мстислав Удатный (тот самый, что разбил Юрия и Ярослава Суздальских на Липице), Мстислав Романович Киевский и Мстислав Святославич Черниговский.

Три Мстислава повели полки в пока еще половецкую степь и там в мае 1223 года были разгромлены. Перед битвой они зачем-то казнили монгольских послов. И в результате всего этого монголы получили формальный повод для нападения на Русь. В их системе координат подобное было важно. Получили необходимую информацию о тактике русских и приобрели первых русских союзников.

Это были бродники, прообраз казачества, лихие люди, жившие в степном пограничье как кочевники, но родом из Руси. Летопись рассказывает об их роли во взятии «города», укрепления, которое русские возвели в степи, и которое монгольским всадникам взять штурмом было затруднительно: «А у города того остались двое воевод Чыгирхан и Тешюхан проти Мстислава и зятя его Андрея и против Александра Дубровицкого: потому что было два князя с Мстиславом. Тут же бродники с татарами были, и воевода ихний Плоскыня, и тот окаянный целовал крест честной Мстиславу и обоим кньязьям, что их не убьют, но отпустят за выкуп, и солгал окаянный: передав их, связав, татарам; а город взяли и людей посекли и тут костьми пали; а князей они задавили, положив под доски, а сами сверху сели обедать, и так жизнь их окончилась». От бродников монгольские командиры Субудай и Джэбе, возглавлявшие этот, по сути, разведывательный корпус, наверняка получили много полезных сведений о Руси в целом.

Но Владимиро-Суздальская земля своих полков на Калку не посылала. То есть, с домом Всеволодовичей у монголов формально конфликта не было. Однако Юрий должен был прекрасно осознавать угрозу. И более того, он не мог не находиться в дипломатических контактах с Батыем накануне вторжения. Если уж тот через его земли отправлял послов в Венгрию, то к нему-то самому – тем более.

Но об этом наши летописи молчат…

А между тем, из рассказа Юлиана мы узнаем, что происходит странная коллизия – Юрий задерживает послов хана, забирает письмо и отдает Юлиану. Совершенно непонятные действия. Что это – вызов хану? Или напротив, проявление уже встроенности в его дипломатическую игру?

Когда Батый входит в Рязанские земли, Юрий отказывается прийти на помощь, соблюдает нейтралитет. А затем, обнаружив, что монголы все-таки идут на него, совершает странные, панические действия. Сначала посылает войско во главе с сыном Всеволодом под Коломну на соединение с остатками рязанских сил. Объединенное войско было разгромлено. Есть, правда сообщения, что в бою пал младший сын Чингисхана, Кулькан. Если так, то это только усугубляло ситуацию.

Юрий оставляет семью во Владимире, а сам уходит на север, «собирать войска». То есть, похоже, что, хотя о концентрации сил Батыя он знал очень заранее, но почему-то полагал, что его минует «чаша сия». Снова «разводящая» тактика монголов?

Перед штурмом Владимира ордынцы выводят заложника – первого Московского князя, сына Юрия, Владимира, предлагая открыть ворота, в обмен на его жизнь. Когда получают отказ, казнят его и идут на приступ. В ходе взятия города гибнет и жена Юрия Всеволодовича и два других его сына. То есть, все возможные наследники! Когда Юрий узнает об этом, впадает в прострацию. Но продолжает ждать подкрепления. От кого конкретно? Прежде всего от брата, Ярослава, который незадолго перед этим, правил Киевом, но, по утверждению Ипатьевской летописи, именно в это время находился уже на севере. А еще ждал новгородцев. Их должен был привести сын Ярослава, Александр, который Невский. Но ни брат, ни племянник не приходят.

Вместо этого на его лагерь, казалось бы, надежно укрытый от врага лесами, обрушивается даже не все войско Батыя, а отряд темника (командира десятитысячного соединения) Бурундая. Каким образом, без посторонней (местной) помощи он мог обнаружить этот сборный пункт?

Итог: войско практически истреблено. Юрий убит. И даже обезглавлен. Странная запись Новгородской Первой летописи об этом: «Богъ же весть, како скончася: много бо глаголют о немъ инии». То есть, кто убил – «Бог же весть»…

Когда некуда бежать…

Князь Михаил Черниговский стал святым по простой причине – не поклонился идолу. Ну, собственно, как и первохристиане. В ставке Батыя, куда он был вызван в ряду прочих русских вассалов, ему велели пройти через священные для кочевников огни, дабы «очиститься от зла» и поклониться неким изваяниям.

Он, однако, заявил: «Я могу поклониться Царю вашему, ибо Небо вручило ему судьбу Государств земных; но Христианин не служит ни огню, ни глухим идолам».

И, разумеется, сразу был казнен.

Такое решающее мгновение, чтоб от одного жеста, зависело – в Небо или в ад, не каждому даруется. И не каждый выбор сумеет сделать.

А ведь, казалось бы, князь за свою жизнь столько раз уходил от лютой смерти, столько раз буквально убегал. Значит, везло, чтоб однажды было спрошено.

Он был одним из немногих князей, кто сумел спастись после разгрома на Калке. Князь Михаил позже был активен в междоусобных распрях. В 1234 году вмешался в борьбу за Киев на стороне Изяслава, в том же году Чернигов осаждался войсками Даниила Галицкого, а в 1235 году Михаил нанес ответный удар - захватил Галич. А Изяслав взял Киев. В общем, жизнь была увлекательная и насыщенная.

Когда Орда подошла к Рязани, к Михаилу прибыло оттуда посольство Евпатия Коловрата с просьбой о помощи. Но князь отказал, сославшись на то, что некогда рязанцы не пожелали идти на Калку. Но и у Михаила отсидеться в стороне не вышло. Монголы все равно пришли в его владения. Пусть и не в первый свой заход на Русь, а во второй.

К моменту нового вторжения Михаил сумел прибрать к рукам еще и Киев с титулом Великого князя вместе. Но защищать его не стал и убежал в Венгрию. Где попытался заодно просватать сына своего, Ростислава, за дочь короля Бэлы. Но тому видно было не до этого, в преддверии монгольского нашествия на его собственную страну и он отказал. Больше того, предложил поискать другое место жительства. Видимо думал, что ордынская гроза пройдет тогда стороной.

Но она не прошла. И пройти никак не могла, поскольку Бэла дал у себя приют половецкому хану со смешным именем Котян. А именно этот самый Котян когда-то зазвал русских князей на Калку, чтоб выручили старого соседа. И с тех пор монголы гоняли Котяна от двора к двору. И хотя местные аристократы на всякий случай убили-таки Котяна буквально накануне вторжения (он, кстати, и влияние на короля слишком заметное обрел), повод у монголов был.

Встреча венгерских витязей, усиленных хорватскими отрядами, с монголами закончилась полным разгромом сил Европы. И пришлось королю скрываться в живописной Далмации, на островах. Монголы найти его не сумели.

А Михаил с сыном скрывались тем временем в Мазовии, у своего приятеля герцога Конрада. Но вечно бегать не будешь, и пришлось возвращаться на пепелище Киева, пришлось мириться с давним врагом Даниилом Галицким, пришлось снова выстраивать некий порядок в постпогромном хаосе.

Но Батыю нужен был «новый порядок», и никакой иной. Чтобы его утвердить он и вызвал князей в ставку.

И там, перед «идолищами погаными», Михаил понял, что если и дальше бегать, то можно мимо Царствия Божьего пробежать. Причем, в предложенном раскладе, наверняка.

Вот, как повествует о его последних раздумьях «Сказание об убиении в Орде князя Михаила Черниговского и его боярина Феодора»:

«И сказал ему Елдега: «Михаил, знай — ты мертв!» Михаил же ответил ему: «Я того и хочу, чтобы мне за Христа моего пострадать и за православную веру пролить кровь свою».

Тогда стал говорить ему, горько плача, внук его Борис, князь ростовский: «Господин и отец, поклонись!» Так же и бояре стали говорить: «Все за тебя и со всеми людьми своими примем епитимью». И ответил им Михаил: «Не хочу только по имени христианином называться, а поступать как поганый»…

Когда услыхал Елдега, что не уговорили Михаила, то поехал к царю и поведал ему речи Михаила.

На месте же том было много христиан и поганых, и все слыхали, что ответил Михаил царю. После этого Михаил и Феодор стали отпевать себя и, свершив отпевание, приняли причастие, которое дал им с собою духовный отец их…

И тут приехали убийцы, соскочили с коней и, схватив Михаила и растянув ему руки, начали бить его кулаками по сердцу. После этого повергли ниц на землю и стали избивать его ногами. Так продолжалось долго. И вот некто, бывший прежде христианином, а потом отвергшийся христианской веры и ставший поганым законопреступником, по имени Доман, отрезал голову святому мученику Михаилу и отшвырнул ее прочь. После этого сказали Феодору: «Если ты поклонишься богам нашим, то получишь все княжество князя своего». И ответил Феодор: «Княжения не хочу и богам вашим не поклонюсь, а хочу пострадать за Христа, как и князь мой!» Тогда начали мучить Феодора, как прежде Михаила, после чего отрезали честную его голову».

А что же, прочие князья, которых вызывали в Орду, неужели, в отличие от мученика Михаила, поголовно кланялись идолам? Сие неведомо. Но что касается давнего врага святого Михаила, князя Ярослава Всеволодовича, очень вряд ли. Похоже, что у него с Батыем были совсем другие отношения…

Путь к мечте

Очень характерный момент - в 1239 году, когда, что называется, еще «не остыл пепел Владимира», Ярослав Всеволодович, который остался в Суздальской земле старшим, совершает внезапный рейд на юг. Он нападает на городок Каменец возле границы Киевского княжества и Волынской земли.

Что же Ярославу там понадобилось? Оказывается, в Каменце как раз в это время находился, все тот же, Михаил Черниговский с семьей, которую он вывез в безопасное, как ему казалось, место из Киева. А этот стольный град он как раз за год-полтора до этого отнял у Ярослава. Теперь же «матери городов русских» угрожали монголы. А Чернигов был уже ими взят…

И вот внезапно возникает Ярослав! Он захватывает, пользуясь неожиданностью город, но Михаилу удается бежать. А семья его оказывается в руках старого врага. И тот отсылает ее во Владимир. Фактически, берет в заложники.

Мы знаем, что накануне нападения на Киев Батыя, Михаил отказывается от сопротивления и бежит в Венгрию. Как же трогательно совпали интересы Ярослава и хана. Более того, князь совершает свой набег одновременно и, даже можно сказать, в рамках похода монголов на южную Русь. Важно учесть, что в 1243 году, по возвращении из Европы, ярлык на Киев Батый выдает именно Ярославу…

Вообще, этот князь всегда мыслил глобально. Даже еще когда молодые Юрий и Ярослав боролись со старшим братом Константином, судя по всему, инициатором был именно он. Вот, например, какие планы были накануне битвы при Липице: Юрий получил бы Владимирскую землю и Ростовскую, Ярослав — Новгород, их третий брат Святослав — Смоленск. Киев уступали «черниговьскым князем», а Галицкую землю собирались поделить Юрий и Ярослав. То есть здесь перед нами такой экспансионистский замысел, какого не было не только у их отца Всеволода Большое гнездо, но даже у Андрея Боголюбского.

А вот как повел себя Ярослав, когда планы рухнули и он бежал с поля боя. Цитирую британского историка-слависта Джона Феннела: «Что касается Ярослава, изображенного в новгородских и смоленских источниках негодяем из негодяев, то первое, что он сделал по прибытии в Переславль, так это согнал всех новгородских и смоленских купцов, которых смог найти, и бросил их в застенки. Часть новгородцев (150 человек) Ярослав «повеле затворити в тесне избе», и они погибли от удушья. Смоленцев, 15 человек, держали в другом месте, и им удалось выжить».

Тогда великодушный Константин простил Ярослава. Но последний планов своих явно не оставил. И, в конце концов, реализовал.

Он первым (что совершенно не удивительно) из русских князей приезжает в ставку Батыя, вернувшегося из похода на Запад, получает и Владимир, и Киев, становится Великим князем и признается «стареи всем князем в Русском языце». То есть он обретает власть, которой никаким другим способом он бы не добился.

А что же власть Орды? Феннел констатирует: «В течение тринадцати лет после битвы на реке Сить татары не беспокоили Северную Русь. Они не совершили ни одного военного нападения ни на одного из потомков Всеволода III или их ставленников, во всяком случае, в источниках об этом ничего не сообщается». Кстати, в марте 1238 года монголы не пошли на Новгород, может, все-таки не из-за «весенней распутицы» (которая в начале марта на севере Руси им вряд ли грозила), а потому что его и так контролировал их союзник, сын Ярослава, Александр?

Отметим, что когда ордынские нападения все-таки начнутся, их инициаторами будут сами потомки Всеволода.

И все же за исполнение мечты о величии приходится заплатить жизнью. В 1246 году Батый посылает Ярослава с важнейшей миссией в столицу монгольской империи Каракорум, как своего представителя на выборах верховного правителя всей державы, частью которой, при активном содействии князя, стала Русь. Новоизбранный хан Гуюк с Батыем был в натянутых отношениях. Но ярлык Ярослава на великое княжение подтвердил. А мать хана пригласила его на званный обед.

На обратном пути Ярослав умирает. Согласно наиболее распространенному мнению, на торжественном обеде он был отравлен. Так был послан «привет» Батыю.

Все вышеизложенные события выглядят очень странно и даже необъяснимо, если не предположить, что контакты между Ярославом и Батыем были установлены еще до вторжения. И в дальнейшем русский князь четко следовал достигнутым договоренностям.

Но и по сей день во многих исторических работах просто через запятую сообщают о том, что в 1243-м Ярослав получает от Батыя (который, надо полагать, до этого его в глаза не видел) ярлык на Великое княжение, а уже через два года его, ни с того ни с сего, облекают таким экстраординарным доверием – посылают в столицу полномочным представителем…

Гибеллинский заговор

Впрочем, странности вокруг Батыева похода происходили не только на Руси, но и в Европе.

Хронист Матвей Парижский в 1241 году в страхе и недоумении писал: «По всей Европе и даже в сарацинских землях распространились странные слухи, по поводу которых не было единого мнения. Появились люди, которые утверждали, что сам император намеренно использовал татар, этот бич народов, и что его многословное лукавое письмо служило не более, чем прикрытием самых зловещих и дерзких замыслов, в которых Фридрих мечтал о власти над всем миром и об уничтожении христианской веры, словно Люцифер или Антихрист».

Речь о Фридрихе II Штауфене, которого современники именовали «Чудо мира», внуке легендарного Барбароссы (с последним, напомним, в неких контактах состоял князь Андрей Боголюбский). И снова видим странное совпадение – весьма схожая тактика у обоих наследников.

Император «кормит обещаниями» короля Венгрии Бэлу, но так и не приходит к нему на помощь. Между тем, хронист Рихер в «Деяниях Сенонской церкви» делает важное замечание о татарах: «Некоторые говорили, что император Фридрих побуждал их напасть на Венгрию, потому что король Венгерского королевства, которое он получил от императора, не желал ему повиноваться; это впоследствии подтвердилось. Король Венгрии должен был подчиниться власти господина императора и получил Венгерское королевство».

А современный польский историк Томаш Ясинский резонно отмечает: «Не может быть случайностью, что весной 1241 года главный удар монголов пришелся на сторонников папы, за исключением Баварии, которая только ввиду своего географического расположения избежала судьбы Венгрии, Чехии (Моравии) и Польши».

И в самом деле, правители перечисленных земель входили в антиштауфеновский союз, сложившийся за несколько лет до вторжения монголов. Сам же император ничего для отражения захватчиков не предпринимает. Характерно, что инициатива крестового похода против них возникает в среде немецкого духовенства, то есть не сверху, а снизу, и никак не из гибеллинских кругов…

После разгрома венгерского короля на реке Шайо в Анналах кельнского монастыря Св. Пантелеймона появляется запись: «После этой битвы, а также после поражений в Польше и в Венгрии, бежали многие братья-проповедники и минориты, которые подняли со знаком креста против этих варваров почти всех германских священников и мирян... Животворящим крестом облачили себя также король, сын императора, архиепископ Кельнский и очень многие дворяне Германии. Немалый страх перед этим варварским народом охватил также отдаленные земли, не только Галлию, но и Бургундию с Испанией, где до этих событий даже имя татар никому не было известно».

И действительно, Матвей Парижский пишет: «И вот когда угроза бича Господня нависла над народом, получив известие об этом, сказала мать короля франков, достопочтенная и любимая богом женщина, королева Бланкия: «Где ты, сын мой, король Лодовик?» А он, приблизившись, сказал: «Что с Вами, мать моя?» А она, глубоко вздохнув, зарыдала, но, будучи женщиной, она все же не по-женски осмыслила эту нависшую опасность и сказала: «Что же нам делать, сын мой возлюбленный, при столь страшных событиях, ужасный слух о которых прошел по земле нашей? Ныне неудержимое нашествие тартар грозит полным уничтожением всем нам и святой церкви». Услышав это, король со слезами, но не без божественного внушения ответил: «Да укрепит нас, мать моя, божественное утешение. Ибо если нападут те, кого мы называем тартарами, то или мы ниспровергнем их в места тартарейские, откуда они пришли, или они сами всех нас отправят на небо».

Несомненно, к крестовому походу присоединился бы и французский король. Фридрих же, узнав об инициативе своих подданных, тоже оказывает ей, на словах полную поддержку. Однако реализована она так и не была.

Анналы бенедиктинского монастыря св. Трудперта в Шварцвальде сообщают: «Называемые татарами различные народы опустошили земли Паннонии, Семиградья и Моравии. По этой причине люди по всей Германии приняли крест. Узнав об этом, татары обратились в бегство».

Летом 1241 года монголы действительно отступают от германских рубежей. Но никуда не бегут. Между тем, крестовый поход отменяется. А некоторые его предполагаемые участники ведут себя так, как будто угроза наверняка миновала. Хронист Вормских анналов сообщает:

«Тем временем, пришли известия, что татары удалились в другие края. Тогда епископы и господа поделили между собой собранные деньги».

Сам же Фридрих писал своим подданным в Швабию: «И когда римский понтифик перестанет противиться всеобщему благополучию и не будет равнодушен к христианской вере, но вместе с нами и прочими государями, которых к этому мы побуждаем посредством своих писем и послов, ревностно присоединится к Божьему делу, тогда и вы, обдумав все средства и способы, которыми вместе с нами, если позволит Господь, сколь быстро, столь и успешно вы сможете противостоять этим опасностям, доблестно придете на помощь всем христианам и нам».

Этот весьма витиеватый текст, тем не менее, отчасти расшифровывает замысел Фридриха и причину, по которой он отменяет крестовый поход. Татары мыслились им, в качестве инструмента подчинения пап своей воле. Иначе трудно рационально объяснить тот факт, что в то время, когда монголы громили союзных папе государей и князей в битвах при Шайо и Легнице, Фридрих в Италии осаждал города гвельфов…

Как и когда он вступил в контакт с Батыем, естественно, неведомо. Но то, что у него были для этого силы, средства и способности – очевидно. Ему не впервой было договариваться с нехристями. Будучи под папским отлучением, он в 1229 году договаривается с султаном Египта о перемирии и беспрепятственном допуске паломников в Иерусалим. Так что агенты на востоке у него были уже давно.

Между тем, монголы продолжают разорять Венгрию и Хорватию. Показательно, что Матвей Парижский говорит о составе Батыева войска: «Численность их день ото дня возрастает, а мирных людей, которых побеждают и подчиняют себе как союзников, а именно великое множество язычников, еретиков и лжехристиан, превращают в своих воинов, возникает опасение, как бы все христианство не подверглось уничтожению; только если смилостивится Бог и объединит праведных узами мира, только тогда будет отведен гнев господень, которым тартары, спутники дьявола, искореняют живое с земли». То есть, под «лжехристианами» он весьма вероятно подразумевает православных, русских…

Только весной 1242 года монголы через Боснию, Сербию и Болгарию покидают Европу. А по дороге наносят поражение армии Латинского императора. Так именовался католический владыка Константинополя, который был взят крестоносцами в 1204 году. В Австрийской хронике читаем: «Татары и куманы, не встречая никого, кто бы мог противостоять им, вышли из Венгрии с большой добычей, состоявшей из золота и серебра, одежд, животных, множества пленных обоего пола, в укор христианам. Придя в Грецию, они ту землю, за исключением сильно укрепленных замков и городов полностью разорили. Константинопольский король по имени Балдуин сразился с ними; в первый раз они были побеждены им, во втором же сражении он сам был разбит ими».

И снова «странное сближенье» - Фридрих не признавал Балдуина императором, поскольку, провозгласив себя таковым, тот бросал вызов «единственности» Штауфена. А кроме того, Латинский император, разумеется, был врагом Иоанна Ватаца, правителя Никеи, ставшей столицей Византии в период оккупации Константинополя. А последний был зятем Фридриха…

Впрочем, император просчитал не все. Еще осенью 1241 года в Германии против него вспыхивает восстание. Анналы кельнского монастыря Св. Пантелеймона: «Кельнский и майнцский архиепископы, утвердившись в своих убеждениях, встали на путь открытого сопротивления императору и его сторонникам и ввели войско в одну из прирейнских областей, называемую Ведераве на реке Могус, где разорили и предали огню очень много зажиточных поселений. Они также обвинили императора в тяжком умышлено совершенном преступлении и объявили, что за него он должен быть предан анафеме». Есть основания полагать, что под «умышлено совершенным преступлением» подразумевался его сговор с Батыем. И Фридрих, помимо итальянского фронта, получает еще и германский.

А вот, у наследников Ярослава Всеволодовича таких проблем не было. Потому что Орда всегда рядом и всегда, если что, поможет…