Люди этой профессии еще с советских времен не любят теоретизирования. Если же и ссылаются на каких-нибудь теоретиков в диссертациях и во вводных главах монографий, то только «для порядка». По принятым правилам при работе над научным исследованием надо сослаться на господствующую или просто модную теорию. Когда я защищал диссертацию, обязательно надо было упомянуть «системный подход», хотя редкий гуманитарий знает, что это такое. Сейчас охотно ссылаются на Бенедикта Андерсона, на Эрнеста Геллнера или на Энтони Смита, хотя «обязаловки» пока что нет. И на том спасибо.
А вот в этнологии, культурной антропологии и Nationalism Studies конструктивизм преобладает отнюдь не формально.
Но когда пытаешься рассказать о сущности этого подхода обычным людям, никогда не занимавшимся исследованиями этноса или нации, то обычно сталкиваешься с непониманием, изумлением: «Совсем с ума сошли? Как это так, наций нет? И разве можно придумать и сконструировать «национальный проект», будто это проект дома или электростанции?» Так говорят люди после сорока лет, или же молодые, но без гуманитарного образования. Тридцатилетние и двадцатилетние на гуманитарных факультетах уже более или менее усвоили конструктивизм. Причем, как это часто бывает, усваивают не более сложный, более научно обоснованный умеренный подход, скажем, Энтони Смита, а именно радикальный вариант «великой троицы» конструктивизма – Эрнеста Геллнера, Эрика Хобсбаума и, в особенности, Бенедикта Андерсона. Уродливый варваризм «нацбилдинг» прижился в профессиональном языке российских гуманитариев.
Напомню основные положения конструктивизма, ведь далеко не все читатели в курсе.
Философ Эрнест Геллнер доказывал, будто нации появляются лишь в современном индустриальном обществе. В традиционном, аграрном обществе он не видел отдельных этносов или наций. Он писал лишь о многообразии культур в то время. Нации формируются искусственно, на основе некоторых из этих культур. В современном индустриальном мире государству и предпринимателям удобно, если все говорят на одном языке и придерживаются одних и тех же культурных норм. Нация – явление позднее и случайное: «…нации, как и государства, — всего лишь случайность, а не всеобщая необходимость. Ни нации, ни государства не существуют во все времена и при любых условиях».
Историк-марксист Эрик Хобсбаум обратил внимание, что многие якобы древние образы и традиции, которые были популярны в национальных государствах XIX— начале XX веков на самом деле – не древние, а созданы искусственно в XVIII—XIX веках и лишь выдаются за древние. Пример, который Хобсбаум упоминает мимоходом как общеизвестный, это публикация шотландским поэтом Джеймсом Макферсоном во второй половине XVIII века английских переводов поэм легендарного шотландского барда Оссиана (Ойсина). Поэмы оказали большое влияние на развитие английской, шотландской и в целом – европейской литературы.
Древних оригиналов этих поэм не было найдено. В наследии Макферсона нашли тексты поэм на гаэльском языке, но это был не древний гэльский язык Оссиана, а современный Макферсону гэльский. Общепризнано, что «поэмы Оссиана» – подделка, фейк.
Так же поддельными оказались некоторые из якобы средневековых чешских рукописей, которые на самом деле были сфальсифицированы деятелями чешского национального возрождения в XVIII—XIX веках.
Таким образом, оказалось, что политики и идеологи национализма всего лишь используют в своих интересах мнимые или даже подлинные образы и представления. Между тем, реальность века национализма ничего общего не имеет с древностью и Средними веками. И сама нация, и ее мифы создаются идеологами, а не существуют изначально. Традиция «изобретается».
Яркий пример, который напрашивается любому русскому – это слова Александра Невского: «Если кто с мечом к нам придет, от меча и погибнет. На том стояла, стоит и стоять будет русская земля». Эти слова, приписанные древнерусскому князю, на самом деле написал член Президиума Союза писателей СССР Петр Павленко, сценарист фильма Сергея Эйзенштейна «Александр Невский». Фильм снят в 1938 году, не за горами неизбежная война с гитлеровской Германией. И вот по заказу Сталина Эйзенштейн снимает русский патриотический фильм, где главным врагом русского народа выведены немцы.
Бенедикт Андерсон в книге с говорящим названием «Воображаемые сообщества» пишет, что в досовременном, аграрном обществе не было наций. Об этносах он не пишет. Он упоминает, что самыми важными формами объединения людей были династическое государство и религиозное сообщество. В современном мире падает значение религии, власть традиционных правителей также теряет свою популярность. Им на смену приходит нация. Она понимается как «воображаемое сообщество», существующее в головах людей. Чтобы узнать о своей принадлежности к нации, люди должны сначала прочитать об этом. Поэтому нации появляются только после широкого распространения книгопечатания. В эпоху так называемого «книгопечатного капитализма».
Получается, что история нации практически полностью «обнуляется» конструктивистами. Из почти 3000 лет истории еврейского народа оставлено полтора века. Более чем тысячелетняя история русского народа (если включать в нее историю народа древнерусского) скукожилась то ли до 200, то ли до 100 лет или даже меньше. За пределами истории французской нации осталась вся эпоха «Старого порядка».
Людовик Святой, кардинал Ришелье, Людовик XIV, Мишель Монтень, Франсуа Рабле, Жан-Батист Мольер, оказывается, не французы? Протопоп Аввакум, Иван Федоров, Кузьма Минин, Дмитрий Пожарский, Петр Великий, Александр Суворов, Михаил Ломоносов – не русские?
Вся слава нации даже не осталась в прошлом, нет. Прошлого не стало вообще. И всякий раз, когда вы начнете говорить о величии Петра или об отваге Аввакума, о патриотизме Минина или о просветительской деятельности Ломоносова какой-нибудь конструктивист оборвет вас: «В те времена еще не было русских, точнее, русскими называли только подданных русского царя». Сами же Романовы еще не «открыли, что они великороссы».
Меня поразило, когда даже Евгений Анисимов, наш замечательный историк старой школы, написал в своей великолепной монографии о Багратионе, будто понятие «русский» в конце XVIII и начале XIX веков означало – подданный российского императора. При том, что далее Анисимов приводит множество примеров русско-немецкого антагонизма во время войны 1812 года. Да и кому не известны жалобы Ермолова и Багратиона (грузина по происхождению, но русского по воспитанию) на мнимое или подлинное засилье немцев? Но Барклай и Буксгевден были такими же подданными, следовательно, такими же «русскими», как Ростопчин, Ермолов и Аракчеев. Все это Евгений Викторович Анисимов знает лучше, чем кто-либо, но и на него, очевидно, оказал влияние подход, согласно с которым нельзя искать нацию, национальную (а то и этническую!) общность в доиндустриальную эпоху. Нельзя, не научно, мол.
На самом деле, радикальный конструктивизм, отрицающий какую-либо преемственность между современной нацией и этносом древности, Средних веков или Раннего нового времени, очень уязвим. Тем более уязвимы попытки отрицать этническую идентичность. Этносы, по всей видимости, существуют на всем протяжении письменной истории человечества. Их существование не вызывало никаких сомнений у древних авторов. Скажем, в «Истории» Геродота рассказано о жизни множества древних народов: египтян, скифов, савроматов, киликийцев, персов, мидян. Рассказано об их обычаях, особенностях. Геродот был и первым историком, и первым этнографом. Правда, наряду с настоящими народами, он писал и о вымышленных, о которых знал по рассказам, что казались ему достоверными. Например, об амазонках.
Юлий Цезарь в «Записках о Галльской войне» описывает галлов и германцев как совершенно различные народы, обращая внимание на их обычаи, одежду, нравы. Этническое своеобразие германцев подчеркивает римский историк Публий Корнелий Тацит в своей работе «Германия».
Библия содержит множество сведений о народах Ближнего Востока. Скажем, о хеттах ученые впервые узнали именно из Ветхого Завета, задолго до открытия клинописных документов из архива Хаттусы.
Причем не надо специально выискивать сведения по древней этнографии. Это не рассыпное золото, а речной песок, которого просто девать некуда. Снимаю с полки «Историю франков» Григория Турского. Читаю наугад: «В южной части этой области, вплоть до реки Луары, жили римляне, а по ту сторону реки правили готы. Верившие в арианскую ересь бургунды проживали вдоль Роны…» (Григорий Турский. История франков. Книга II. 9.)
От некоторых историков-медиевистов мне доводилось слышать, будто в Средние века или вообще нет этносов, или этническая идентичность не играет важной роли. Она уступает сословным идентичностям. Важнее быть аристократом, а не французом, англичанином или немцем. На самом деле, это далеко не так. Просто этническая карта Европы была тогда разнообразнее. Существовали этносы, позднее исчезнувшие, ассимилированные при формировании национальных государств: провансальцы, бретонцы и другие. Вот слова миннезингера рубежа XII—XIII веков Вальтера фон дер Фогельвейде: «Видел я многие страны и везде присматривался к лучшим людям, но германские нравы стоят выше всех. Мужчины в Германии хорошо воспитаны, женщины – просто настоящие ангелы. Кто любит чистую добродетель и любовь и ищет их – тот пусть приходит в нашу землю, потому что тут ещё есть и то, и другое». Пожалуй, и в наши дни такие слова можно было бы трактовать как проявление национальной гордости, переходящей в национальное превосходство. Фогельвейде жил в период, который называют апогеем классического Средневековья. Но, как видим, Германию и немцев он ставит выше других народов. И его творчество не выдумано в XIX веке. Это к вопросу об «изобретении традиций». Хотя сама по себе эта идея эффектна, она, в сущности, ничего не доказывает.
Несколько ярких примеров вовсе не обесценивают всего исторического прошлого. А трактовка древних образов в XIX—XX веках не всегда превратна, ошибочна и неуместна.
В XIX веке возродился интерес к «La Chansonde Roland» («Песнь о Роланде»). Однако эта эпическая поэма, вне всякого сомнения, аутентична. Она сохранилась в нескольких рукописях, самая ранняя из которых относится к середине XII века. Сама же «Песнь о Роланде» была хорошо известна уже в середине XI века. В этой эпической поэме восхваляется доблесть не просто христиан, христианских рыцарей, но именно французов.
Французы бьют без промаха врагов.
Арабы понесли большой урон:
Из сотни тысяч двое не спаслось.
Сказал Турпен: "Бесстрашен наш народ.
С ним не сравнится никакой другой.
В «Деяньях франков» писано о том…
Да и Александр Невский – отнюдь не сконструирован Эйзенштейном и Павленко, хотя созданный ими образ и заслонил настоящего древнерусского князя. Тем более, Петр Великий. Хотя его имя и образ были возрождены и заново популяризированы и мифологизированы в сталинской время, но этот мифологический образ не так уж отличается он реального российского самодержца. А представление о его величии, его громадных заслугах перед Россией в XVIII столетии были ярче, чем в XX-м. Скажем, на рубеже XVIII и XIX веков день Полтавской битвы был государственным праздником. К сожалению, эту «традицию» заново не «выдумали» в XX веке и день Полтавской битвы сейчас помнят разве что историки. Русский патриотизм Петра сомнений также не вызывает. Феофан Прокопович вложил в уста царя Петра речь, с которой он обратился к солдатам перед сражением со шведами, призвал сражаться «за государство, Петру врученное, за род свой, за народ всероссийский». Не известно, таковы ли были подлинные слова Петра, но Феофан Прокопович – не деятель эпохи национализма. Он современник Петра, идеолог его царствования.
Важной особенностью этносов/этнических наций в древности и в Средние века является их неразрывная связь с религией. Именно этого не учел Бенедикт Андерсон, когда противопоставлял воображаемое «религиозное сообщество» и нацию, тоже воображаемую. В языческие времена у каждого этноса были свои боги. Боги других народов не отрицались, просто они чужие. Им поклоняться – грех. Следы такого отношения некоторые исследователи находят и в Ветхом Завете: «…не поклоняйтесь и не служите их богам и по обычаям этих народов не поступайте. <…> Не заключайте договоров ни с ними, ни с их богами!» (Исход. 23:23, 32.) В данном случае, имеются в виду боги упомянутых в книге Исхода народов: хеттов, гиргашеев, амореев, ханаанеев, периззеев, хиввеев, евусеев». Представления о связи народа с Богом остались и в те времена, когда на смену язычеству пришли мировые религии.
Религия и этнос не исключают друг друга. Скорее, исключением является светский национализм XIX—XX веков, хотя и в этот период было немало сочетаний этнического национализма с религией: у хорватов, у поляков, да и русская идея о «народе-богоносце» не той ли природы? «Откройте русскому человеку русский «Свет» <…> Покажите ему в будущем обновление всего человечества и воскресение его, может быть, одною только русскою мыслью, русским Богом и Христом», – восклицает герой Достоевского.
Английский национализм времен Джона Мильтона и Оливера Кромвеля был по форме как раз религиозным, протестантским. Пуритане верили, что Англия – это новый Израиль, англичане-протестанты – новый избранный народ.
Все это факты, хорошо известные историкам. Однако наши знания почему-то мало нам помогают. У конструктивизма есть и сильные стороны, которые пока что помогают ему удерживать первенство.
Во-первых, логичность и доказательность. Ученые примордиалисты так и не сумели решить, что такое этнос, что такое нация? Чем они отличаются? И чем сами этносы отличаются друг от друга?
Мне представляется убедительной трактовка этноса у Гумилева: этнос – естественно сложившийся коллектив, отличающийся своеобразным и закономерно меняющимся во времени стереотипом поведения, этнической традицией и ощущением комплиментарности (положительной к своим, отрицательной – к чужим). Системная целостность, противопоставляющая себя другим аналогичным целостностям. Как правило, этнос состоит из множества подсистем (субэтносов и пр.). Но мало кто сейчас не то что разделяет, а просто более-менее знает теорию Гумилева.
Примордиалист тонет в фактах, а конструктивист может просто отбросить не подходящие ему факты и использовать в своих целях те, что ему подходят. Новую актуальность обретает приписанная Гегелю фраза: «Если факты противоречат моей теории, то тем хуже для фактов».
В этом отношении особенно характерны работы Геллнера. Он в принципе отказывается подкреплять свою концепцию историческими фактами. Он в качестве примера приводит вымышленные народы – «руританцев» и «мегаломанцев», которые живут в вымышленной империи «Мегаломании».
Во-вторых, успеху конструктивизма способствует перманентная путаница понятий. Этнос/этническая нация постоянно смешивается с гражданской нацией, хотя это явления принципиально разные. И гражданская нация – скорее форма гражданского общества, которая с этносом соотносится, как масса с длиной или высотой.
Третьей и, пожалуй, главной причиной можно назвать соответствие конструктивизма духу эпохи.
Как известно, Вторая мировая война начата гитлеровским режимом, идеология которого была основана на возвеличивании нации, национальной идентичности, национальных интересов. После войны интеллектуалы в Европе и Америке думали о том, как можно предотвратить новую войну? И одной из превентивных мер стал отказ от этноцентризма или нациоцентризма. Нация/этнос не является такой ценностью, во имя которой можно совершать преступления (а они совершались на протяжении всей истории, начиная, по крайней мере, с Библейских времен). Отсюда возникло стремление пересмотреть место нации в мире и в истории.
По-настоящему процесс переоценки ценностей и пересмотра истории начался только после 1968 года. Выросло новое поколение людей. Они были очень благополучны, не знали голода и нищеты. Вместо старого лозунга «Пролетарии всех стран, соединяйтесь!» появился лозунг «Пролетарии всех стран, развлекайтесь!» Эти люди, благополучные и по-своему инфантильные, со временем начали занимать места и в политике, и в науке, и в культуре. Рост и взросление этого поколения отмечены новым интеллектуальным поворотом, последствия которого ощутимы и в наши дни. В культуре и общественной жизни наступило время так называемого постмодернизма. Именно с новым интеллектуальным климатом связано развитие постструктурализма в философии, интерес к гендерным исследованием, появление так называемого постколониального дискурса в исследованиях историков и востоковедов.
Интересно, что первые работы Эрнеста Геллнера о национализме появились еще в середине 1960-х (Gellner E. «Thoughtand Change», 1964), однако переворота в науке поначалу не произвели. Нужно было время, чтобы повзрослело новое поколение, готовое к восприятию этих идей. Судьбоносной стала публикация в течение одного 1983 года «Нации и национализма» Геллнера, «Воображаемых сообществ» Андерсона, «Изобретения традиций» Хобсбаума и Рейнджера.
Актуальность конструктивизма, его соответствие господствующим на Западе (в гораздо меньшей степени – в России) представлениям, и является сильнейшим аргументом в его пользу. Не случайно конструктивисты так любят морализировать. Показательны слова Геллнера: «Те, кто критикуют национализм, но исподволь признают существование наций, недостаточно последовательны». Что это, как не скрытая угроза оппонентам? Если вы с нами не соглашаетесь, вы националисты, а значит и нацисты!
В России есть и четвертая причина. Идеи конструктивизма пришли к нам в начале 1990-х и вскоре получили широкое распространение. Поскольку Запад долгие годы вполне справедливо был «законодателем мод» в науках (а в гуманитарных науках мода часто сильнее доказательства), то и утвердиться ему оказалось несложно.
Однажды я высказал какое-то критическое замечание в адрес умеренного конструктивиста Энтони Смита. Мой собеседник, кстати, русский националист, заметил: «Чтобы спорить с Энтони Смитом, необходимо найти среди западных мыслителей того, с кем Вы согласны, и в споре опираться на его мнение». На мой взгляд, такая форма доказательства не имеет ничего общего с наукой. Это чистой воды схоластика в том смысле, в каком ее понимали в средневековых университетах. Бьем Аристотеля Аристотелем! Одну цитату из Священного Писания побиваем другой цитатой из Священного Писания. Пока мы не откажется от такой, явно не научной, формы дискуссии, конструктивизм будет жить и побеждать, как бы он ни противоречил исторической реальности.