Понедельник, 18 марта 2019 17:13

Делец?

Автор Светлана Волошина
Оцените материал
(1 Голосовать)

«Подлец, Ванька Каин, человек без души, без сердца, вампир», «глава и начальник коммунизма в России», который «действует умнее Марата и Робеспьера», «наглый мародер», «конокрад»; он же – «Нестор русской журналистики», «опытный и мудрый советник почти всех наших писателей, подвизавшихся на журнальном поприще», близкий (возможно, самый близкий) приятель Лермонтова, открывший ему путь в литературу, глава влиятельнейших периодических изданий XIX века, где печатались лучшие литераторы, критики и даже министры, один из учредителей Русского телеграфного агентства (РТА) и создатель Международного телеграфного агентства; меценат и деятельный участник множества благотворительных обществ.

Все эти разнообразные описания относятся к Андрею Александровичу Краевскому (1810-1889), наиболее известному как издатель журнала «Отечественные записки» (1839-1867) и газеты «Голос» (1863-1883).

Краевский – фигура масштабная, удивительная и уникальная без всякого преувеличения. По нему можно изучать множество тем, относящихся к культурной истории XIX века: историю журналистики, литературы, профессионализации журналистики и литературы; цензуры, взаимоотношений литературы и печати с властью, политическую историю России большей части века с ее периодами «заморозков» и «оттепелей», литературные группировки и кружки, историю русской буржуазии и/или разночинцев, а также темы менее очевидные, но оттого не менее любопытные: например, формирование и эволюцию профессиональной и человеческой репутации. Репутация Андрея Александровича, как видно даже из разрозненных отзывов о нем современников, была близкой к чудовищной: в этом отношении те, кто ее создавали, вполне преуспели в своей анти-пропаганде.

Увлекшегося проектами и гипотезами исследователя, привлеченного относительной неразработанностью темы Краевского и его изданий в целом (абсолютное большинство имеющихся работ или отличаются безнадежным искажением фактов идеологией, или представляют собой нехитрые компиляции; впрочем, исследования, например, А.В. Луночкина и А.А. Зайцевой на редкость добросовестны и интересны) – так вот, говорим, увлекшегося исследователя ждет разочарование: Краевский не оставил ни мемуарных, ни дневниковых записей, более того – в своей обширной переписке почти не касался личных тем, не обсуждал частные стороны своей профессиональной деятельности, не сплетничал (увы!) об авторах, их характерах и манерах, а после ранней смерти горячо любимой жены и вовсе замкнулся на работе. Если бы этот человек озаботился написанием мемуаров или дневников, история русской культуры XIX века была бы куда полнее.

Помимо этого, Краевский принципиально не отвечал на обвинения и слухи, распускаемые конкурентами – прежде всего, издателями обновленного «Современника», – и за редчайшими исключениями не вступал в литературную полемику (кроме полемики с изданиями Булгарина и Греча, но эта полемика для 1830-1840-х гг. была так же естественна и даже обязательна, как наличие оглавления и обложки у книги).

По странной логике, отсутствие оправданий и ответных ударов воспринималось современниками как признание вины, – и А.А. Краевский вошел в историю русской публицистики как вампир, выпивший соки из Белинского, продажный реакционер-журналист, состоявший на службе Третьего Отделения, неразборчивый оппортунист, делавший деньги на любом материале и меняющий ориентацию своих изданий в зависимости от текущей политико-социальной конъюнктуры.

Но перейдем к фактам.

О своем происхождении и семье Краевский почти не упоминал – что вполне объяснимо, так как происхождение это сомнительно и часто служило мишенью вражеских упреков и насмешек: «побочный сын внебрачной дочери… московского обер-полицмейстера Н.П. Архарова», в доме которого и воспитывался А.А.

Мать Краевского держала пансион, отцом по документам числился некий отставной майор А.И. Краевский. Булгарин в своих доносах на Краевского и его журнал (и Греч в своих воспоминаниях) не упускали, кажется, ни случая упомянуть о «подлом» происхождении успешного конкурента, добавляя каждый раз неизменно гадкие подробности вроде «черного пластыря», которая якобы носила мать Краевского «на месте» носа. Вероятно, в этом они видели определенную логическую связь: ничего путного нельзя было власти ожидать от издателя революционных «Отечественных записок», распространяющего «социалисм, коммунисм и пантеисм в России» (из названия записки-доноса, поданного Булгариным в Третье отделение в марте 1846 г.).

Как бы то ни было, юный Краевский мог надеяться только на собственные таланты и трудолюбие – а этого было, видимо, вдосталь: в 15 лет (прибавив на бумагах пару лет) он поступил в Московский университет, который и закончил в свои 18 кандидатом «нравственно-политических наук». После университета он сразу начал чиновничью службу, которую (за неимением средств к существованию) совмещал с преподаванием истории и литературы «в частных домах». В поисках места в 1831 г. он переселился в Петербург - «с радужными надеждами, но в единственных старых штанах» - где стал служить в министерстве народного просвещения и продолжать давать уроки. Краевского быстро оценили: в 1832 году он был назначен преподавателем истории в Пажеском корпусе и в Павловском кадетском, а с 1834 г. официально стал помощником редактора «Журнала министерства народного просвещения».

Примерно в это же время он знакомится с В.Ф. Одоевским, тот сводит его с петербургскими литераторами (в том числе, видимо, в конце 1835 г. – с Пушкиным), а в 1836 г. Краевский уже сотрудничает в «Современнике» (негласно и безвозмездно). В это время А.А. пишет одно из немногих своих сочинений – исторический очерк-апологию Бориса Годунова, «государя поистине великого, но в высшей степени злополучного»: позже он признается, что всю жизнь хотел заниматься именно наукой.

Однако силой вещей (и трудолюбием Краевского) вышло иначе.

По воспоминаниям П.В. Анненкова, «Краевский... усиленно добивался возможности очистить себе место в ряду журнальных концессионеров эпохи и это – надо сказать правду – не по одному ясному материальному расчету, но и по нравственным побуждениям: противопоставить злой вооруженной силе другую, тоже вооруженную силу, но с иными основаниями и целями. Он принялся искать редакторского кресла для себя по всем сторонам и притом с выдержкой, упорством и твердостью действительно замечательными».

Под «злой вооруженной силой» подразумевался, конечно, «триумвират» Булгарина, Греча и Сенковского с его «Библиотекой для чтения», известной своей злой сатирой по поводу всей литературы на свете и лихим редакторским произволом по поводу присылаемых авторами произведений.

А добивался Краевский, действительно, «усиленно» - набрав опыта и в «Журнале министерства народного просвещения», и в «Современнике», и редактируя газету «Литературные прибавления к Русскому инвалиду» (с конца 1836 г.). Кстати, именно в «Прибавлениях» Краевский поместил известный некролог Пушкину «Солнце нашей поэзии закатилось!..», написанный, вероятно, в соавторстве с Одоевским. За некролог он получил и свой первый крупный реприманд от высокого начальства – министра просвещения С.С. Уварова (имевшего, как известно, свои счеты с Пушкиным).

После смерти поэта в 1837 г. Краевский был редактором второй книжки «Современника» - вместе с Жуковским, Вяземским, Плетневым и Одоевским. Видимо, он выполнял всю ту неприятную и неизбежную черновую работу, что великие соратники Пушкина делать не хотели.

Впрочем, еще до смерти Пушкина Краевский вместе с Одоевским в 1836 г. планировали издание журнала под названием «Русский сборник». Аристократический пушкинский «Современник» был им тесен: читательский успех и редакторский размах был не за альманахами английского образца, а за толстыми энциклопедическими литературно-общественными журналами.

Все обещало успех: лучшие литераторы среди авторов, программу «Русского сборника» передавал Уварову В.А. Жуковский, поддержка Уварова и самые положительные его рекомендации царю.

Однако же, все старания не помогли: на представленный доклад о новом журнале Николай I ответил знаменитое: «И без того много», тем самым надолго прекратив появление новых периодических изданий.

Редактировать государственный «ЖМНП» было уже скучновато, еженедельные «Литературные прибавления» Краевский тоже перерос (приведя туда хороших авторов и увеличив количество «субскрибентов» от начальных 700 до почти 3 тысяч в 1838 г.). Но Краевскому было теперь мало и еженедельного издания: в 1839 г. он стал собственником «Литературных прибавлений», через год отделив их от «Русского инвалида» и сделав самостоятельной «Литературной газетой».

Мечты и планы его теперь фокусировались на толстом энциклопедическом журнале, где разнообразие публикаций удовлетворяло бы вкусы и интересы самой разной публики, а толщина книжек радовала бы провинциалов (огромный рынок сбыта журнальной продукции!), раз в месяц получавших с почтой порцию чтения на все время до следующего выпуска.

В том же 1839 г. Краевский воплотил свою мечту, став редактором (поначалу – на паях) «Отечественных записок», взяв этот давно захудалый «домашний» по уровню статей и редактуры журнал в аренду у П.П. Свиньина (за 9 тыс. рублей в год).

Об «Отечественных записках» до рокового 1848 г. написано довольно много. Нельзя не согласиться с авторитетным исследователем Вл. Орловым, что «история «Отечественных записок» – это, по сути дела, вся история русской журналистики сороковых годов». Добавим: и немалая ее часть – до начала шестидесятых.

«ОЗ» были серьезным этапом в профессионализации журналистики и литературы: Краевский хотел (и смог добиться) сочетания качества публикуемых материалов и коммерческого подхода. Плата за материалы в журнал предполагалась значительная – «до 200 р. за лист крупной печати». В конце 1830-х гг. левиафаном рынка периодических изданий была «Библиотека для чтения» Сенковского: его хозяйственно-организационные методы успешно усвоил и еще более успешно развил и доработал Краевский.

«ОЗ» поражали и подкупали многим: объемом – первая книжка насчитывала 42 печатных листа – и это всего за 50 рублей ассигнациями за год «с доставкою во все города Российской империи»; книжки пунктуально выходили из печати и предварялись широкой рекламной кампанией. Над выпусками работал значительный штат сотрудников, а среди авторов были, кажется, все лучшие (и second best) литераторы и научные работники современности. Среди них в разное время были С.Т. Аксаков, М.А. Бакунин, Е.А. Баратынский, В.Г. Бенедиктов, В.П. Боткин, П.А. Вяземский, A.Д. Галахов, А.И. Герцен, Ф.Н. Глинка, Н.В. Гоголь, И.А. Гончаров, Т.Н. Грановский, В.И. Даль, М.А. Дмитриев, В.А. Жуковский, И.А. Крылов, И.И. Лажечников, М.Ю. Лермонтов, Н.И. Надеждин, Н.А. Некрасов, A.В. Никитенко, А.С. Норов, Н.П. Огарев В.Ф. Одоевский, И. И. Панаев, М.П. Погодин, М.Е. Салтыков-Щедрин, В.А. Соллогуб, И.А. Тургенев, Ф.П. Толстой, А.С. Хомяков, C.П. Шевырев и другие.

Большая часть литературного наследия Лермонтова впервые появилась именно в изданиях Краевского (среди прочего – «Песня про царя Ивана Васильевича» в «Литературных прибавлениях», повести «Бэла» и «Тамань» в «ОЗ»). Отношения Краевского с Лермонтовым были уникальны: издатель, боговторивший гений поэта («Лермонтов у него мерка всего великого», - комментировал Белинский привязанность начальника), смог выстроить с ним близкие, доверительные отношения – конечно, насколько это было возможно в случае с поэтом-романтиком, сознательно реализовывавшем байронический образ.

В «ОЗ» дебютировал и напечатал подавляющее большинство своих докаторжных произведений Ф.М. Достоевский – правда, питавший к Краевскому поначалу амбивалентные, а затем неослабевающе-враждебные чувства. Краевский послужил прототипом для нескольких неприятных персонажей в произведениях Федора Михайловича, а позже газета «Голос» была неизменной мишенью его жесткой полемики.

«Отечественные записки» были феноменально популярным и уважаемым журналов в 1840-е годы (тираж доходил до невиданных в то время 8 тыс. экземплеров) – к исступленной ненависти Булгарина, неизменно посвящавшим самые ядовитые части фельетонов своей «Северной пчелы» конкуренту, и писавшему живейшие доносы в Третье Отделение.

Ко второй половине 1840-х гг. относится и начало формирования репутации Краевского как неприятного капиталиста, озадаченного лишь получением прибыли, и оттого не обладающим собственным литературным вкусом и не придерживающегося какой-либо идеологии (по мнению идеалистов 1830-40-х и даже более поздних годов, нельзя же было иметь вкус и воззрения – и одновременно быть успешным коммерсантом!). Начало этой репутации связано с поправкой финансового положения издателя: созданный на паях журнал держался до 1842 г. лишь изумительным упорством и работоспособностью Краевского, а потом начал приносить доходы.

Любопытно, что именно отлаженная, почти капиталистическая машина «Отечественных записок» вызывала неприятие многих литераторов. Краевский часто давал деньги в долг и аванс вечно нуждавшимся авторам, а гонорары были фиксированно большими – против этого, надо отметить, не возражал никто. Авторов раздражало другое – настоятельные требования редактора сдавать обещанную работу в срок, что, по их мнению, приравнивало их к пролетариям.

Кроме того, вечно занятый и не отличавшийся веселым и легким характером Краевский не был склонен к дружеским посиделкам и совместному проведению досуга с сотрудниками и авторами – что интерпретировалось последними как низведение их до уровня простых работников, до объектов бездушных товарно-денежных отношений. Литераторы стремились к формированию кружка – привычной им и единственной известной организации интеллектуального, философского и творческого общения, но вокруг Краевского такой кружок не формировался. Будучи талантливейшим редактором, пожалуй, всего XIX века, он пренебрег этой важной психологической чертой литераторов, сосредоточившись исключительно на деловой стороне профессии и не обратив внимание на то, что полутора столетиями позже назовут team-building’ом.

Редакцию Краевского часто сравнивали с редакцией возобновленного Некрасовым и И.И. Панаевым «Современника» - и не в пользу первой.

«Когда в зимнее время случалось персоналу редакции сходиться вместе и все более или менее чувствовали себя в хорошем настроении, происходило нечто такое, чего мне ни на какой литературной сходке, ни в каком собрании не приходилось – потом видеть. Неровности характера и мелкие временные несогласия как бы оставались при входе вместе с шубами. К серьезным литературным прениям присоединялись острые замечания, читались юмористические стихотворения и пародии рассказывались забавные анекдоты; хохот шел неумолкаемый…

Редакция "Отечественных записок" имела совсем другой характер. Между сотрудниками не существовало товарищеской связи; многие из них не были даже между собой знакомы. Сюда нельзя было приходить когда вздумается, собираться и проводить время в праздных беседах; сотрудники являлись каждый отдельно, только по делу и в известные часы», –вспоминал писатель Григорович.

Поразительно, но именно во многом неучет этой детали мировоззрения дворянских писателей-интеллигентов привел к оттоку авторов после появления «Современника» под новой редакцией. Бедные писатели-разночинцы (как например, Я.П. Бутков) и вовсе считывали такое обхождение Краевского как намеренное оскорбление их и без того шаткого человеческого достоинства; а Кольцов обиделся на «тон», которым Краевский пригласил его стать управляющим конторой «ОЗ», зная о бедственном положении поэта.

В этом отношении характеристика Краевского Григоровичем кажется вполне проницательной и объективной:

«Говоря по совести, в обращении Краевского мало было привлекательного; то, что называется приветливостью, у него вполне отсутствовало; говорил он мало, отрывисто, не любил праздных слов, прямо, без обиняков, без любезностей приступал к делу, – словом, не обладал качествами, располагающими с первого взгляда к человеку. За этою несколько бирюковатою внешностью скрывалось, однако ж, очень доброе сердце. Краевского прославили кремнем, скаредом, жадным к деньгам; но разве те, которые ставили это ему в вину, сами считали деньги презренным металлом и от них когда-нибудь отказывались? Краевский, как все люди, достигшие благосостояния трудом, знал цену деньгам и не бросал их, но от этого далеко еще до жадности и скаредничества. Я знаю за ним немало добрых дел; знаю лиц, которые распускали про него самые гнусные клеветы и в то же время не стыдились прибегать к нему. Обращаюсь к совести тех из них, которые еще живы: часто ли случалось уходить им от Краевского с пустыми руками?».

И конечно, важной отправной точкой в формировании дурной репутации были отзывы и письма Белинского – центрального критика «Отечественных записок», тренд-сеттера литературного мира как современников, так и пары последующих поколений. Пламенные ругательства Белинским за «эксплоатацию» и чудовищное насилие, чинимое над ним Краевским, кочевали из письма в письмо, обрастая деталями и домыслами. Много работавший Краевский, точно, ожидал выполненной в срок работы от сотрудников – а Белинский, увлекшийся игрой в карты, в письмах признавался, что начинает работать только когда поджимает срок сдачи книжки журнала – и работает, правда, до боли в руке.

Увы – Белинскому не повезло и с переходом в «Современник»: деньги платились примерно те же, имя Белинского под его статьями (за редкими исключениями) не ставилось так же, как и до того в «ОЗ» (что педантично отмечено Ю. Оксманом в «Жизни и летописи Белинского), из-за болезни и явно малого срока оставшейся жизни практичный Некрасов не взял критика в соредакторы, а критическую работу для нового журнала «выгоревший» Белинский делал так же неохотно. Больше того: деньги на лечение за границей Белинскому дал не Некрасов, а собрал сердобольный Василий Петрович Боткин – равно как и на похороны критика скидывались всем миром. Удивительно, но и некролог Белинскому в «Современнике» гораздо короче и лаконичнее, чем в «Отечественных записках».

Основным «источником» по дискредитации Краевского стал фельетон И.И. Панаева «Очерк петербургского литературного промышленника», который был напечатан в «Современнике» за 1857 г. (т. XVI). В голове И.И. Панаева, должно быть, легкость в мыслях была необыкновенная: в фельетоне список претензий включает и полуправду, и домыслы, а в основном – эмоции автора. Тем более удивительно, что большинство даже современных исследователей в качестве аргументов обвинения Краевского ссылаются на фельетон его журнального конкурента.

Во многом несостоятельны и обвинения Краевского в коллаборации с правительственными структурами и в его шаткой идеологической позиции: его страстью была работа, издание журналов и газет, и для того чтобы его детища оставались на плаву, издатель неизбежно вынужден был идти на компромисс.

В меняющемся, но неизменно непростом общественно-политическом климате Краевский выработал относительно прозрачную (и повторюсь – вынужденную) схему взаимодействия с властными структурами.

В максимально упрощенном виде эта схема выглядела так: раз в некоторое количество лет Краевский делал жест, манифестированно демонстрирующий лояльность его (и изданий) правительству. Властные структуры жест принимали, негласно причисляли издания Краевского и его самого к «благонадежным» и некоторое время после этого не слишком докучали придирчивым контролем «контента» и направления. В случае появления в изданиях, редактируемых Краевским, крамольных с точки зрения администрации статей, издатель напоминал о своих лоялистских жестах, при необходимости делал новые – и продолжал свою издательскую деятельность в прежнем (либеральном) русле.

Так, еще в 1836 г. для предполагаемого «Русского сборника» Краевский пишет программную статью «Мысли о России», выдержанную в духе известной уваровской идеологии. Статью эту он позже поместил в «Литературные прибавления». Позже, в тревожном 1848 г., спасая «Отчественные записки» от закрытия и себя – от репрессивных мер, он пишет статью «Россия и Европа» - нарочитую демонстрацию «благонамеренности», тем не менее заслужившую одобрение Николая I – и принятую читающей общественностью как искреннее изъявление чувств издателя.

Схожей была и докладная записка (1862 г.) об издании газеты «Голос», поданная в Министерство народного просвещения: «Чтоб разъяснять обществу намерения правительства, чтоб приготовлять умы к спокойному и безропотному исполнению тех распоряжений, которые в данную минуту считаются необходимыми – нужен голос, который беседовал бы с обществом не языком официальных актов, а обыкновенным литературным языком людей образованных, понимающих дело. В этом заключалась бы весьма важная выгода для правительства».

Вне официального общения с властью программа газеты выглядела гораздо либеральнее: поддержка прессой правительственных реформ, посредничество между правительством и общественным мнением и гласность. Первоначально Краевский хотел назвать издание «Голосом народа» - чего, конечно, не позволили (и даже не из-за аллюзий с газетой Прудона).

Правда, вера администрации в безусловную лояльность Краевского скоро пошатнулась - уже через два года она несколько разочаровшись в направлении газеты и оттого лишила ее государственной субсидии (кстати отметим, что субсидию давало не Министерство просвещения, как принято считать вслед за М.К. Лемке, а император из своего личного фонда).

О «непримиримом» идеологическом антагонизме Краевского с изданиями революционных демократов с одной стороны, и правыми консервативными изданиями – с другой, стоит упоминать осторожно. Так, в 1862 г. Краевский был одним из тех, кто обратился к министру народного просвещения (ответственному тогда за цензурное ведомство) А.В. Головнину с просьбой не запрещать «Современник» и «Русское Слово».

А позже, передав фактическое редакторство «Отечественных записок» Некрасову в 1867 г., после закрытия «Современника», Краевский во многом поддерживал журнал. Так например, он просил дружественного сотрудника цензурного управления Ф.М. Толстого, бывшего «домашним» цензором «Голоса» (негласно «охранявшего» газету и вступавшегося за нее), предварительно, в неофициальном порядке просматривать и статьи и некрасовских «Отечественных записок». Краевский при этом печатал статьи Ф.М. Толстого в «Голосе» и выплачивал тому высокие гонорары – цензор считал себя музыкальным критиком. (Характерно, что обычно заслугу в договорах с Ф. Толстым приписывают Некрасову – хотя неизвестно, каким образом редактор закрытого журнала мог повлиять на высокого чиновника цензурного ведомства).

Не менее грандиозным, чем «ОЗ», предприятием Краевского была ежедневная политическая и литературная газета «Голос», выходившая с 1863 г. по 1883 г. и явно лидировавшая среди русских газет как по информированности, так и по распространенности. Газета была большая (от четырех полос до 1870 г., до восьми в начале 1880-х гг.), а ее тиражи не имели равных среди современных изданий: от 4 тыс. экземпляров при ее основании до 19500-25000 в последний год существования.

Несмотря на имидж газеты официозной (активно распространяемый Катковым), «Голос» лидировал и по интенсивности преследования со стороны властей: с 1865 г., времени прекращения выдачи государственной субсидии (а соответственно – и «неприкосновенности») и до закрытия, «Голос» получил 20 предостережений, шесть раз выход газеты был приостановлен – в общей сложности на 19 месяцев; 19 раз газете запрещалась розничная продажа номеров. По свидетельству А.В. Луночкина, «большего количества цензурных взысканий вплоть до революции 1905-1907 гг. не получало ни одно издание».

Успех «Голоса» был закономерным результатом опыта, практической хватки Краевского, его безошибочного чутья на требования и интересы вреени, и его давним связям с либеральной частью правительственных чиновников.

Издатель явно обладал талантом подбирать кадры: среди сотрудников «Голоса» были лучшие журналисты того времени. Так, в 1874-1876 и в 1878 гг. фельетонистом газеты был Г.К. Градовский, чей репортаж об оправдательном приговоре на процессе Веры Засулич стал сенсацией русской печати.

Одной из центральных «находок» Краевского для газеты стал профессор государственного права Петербургского университета А.Д. Градовский (однофамилец Г.К. Градовского), ярчайший либеральный публицист, опуликовавший в «Голосе» более 230 статей за 1870-1880-х гг. Отчасти именно с ним связан и своеобразный апофеоз в истории газеты – сотрудничество с М.Т. Лорис-Меликовым во время его короткого пребывания в 1880 - начале 1881 г. в должности начальника Верховной распорядительной комиссии. Цели и идеалы издателя «Голоса» и Лорис-Меликова совпадали – продолжение и развитие «великих реформ» и сотрудничество власти и общества. По словам А.В. Луночкина, «ведущий публицист газеты профессор А.Д. Градовский стал его (Лорис-Меликова – С.В.) негласным консультантом по государственно-правовым вопросам. Фактически газета стала официозным органом М.Т. Лорис-Меликова, всячески поддерживая его начинания».

С газетой сотрудничали (анонимно) и принимали в ней участие много видных чиновников министерства просвещения, финансов и иностранных дел; кроме того, и сами министры (настоящие, прошлые и будущие), в том числе А.В. Головнин, А.Е. Тимашев, П.А. Валуев, Д.А. Милютин. Хорошие отношения связывали газету и с министром иностранных дел А.М. Горчаковым (в Европе «Голос» имел репутацию официоза этого министерства).

Издатель «Голоса» делал особую ставку и на непрофессиональных журналистов – служащих государственных и земских учреждениий, преподавателях и деятелях науки, которые могли сообщать известия и детали «изнутри», снабжая газету «инсайдерской» информацией, которая ожидаемо раздражала администрацию упомянутых в новостях ведомств.

Краевского упрекали и в стремлении к монополии на газетно-журнальном рынке. В самом деле, он стремился пробовать свои силы во всех возможных в то время журналистских формах. Даже в лучшие годы «Отечественных записок» Краевский мечтал о ежедневной газете (и с 1852 г. по 1862 г. редактировал газету «Санкт-Петербургские ведомости»). Но и этого было мало: в 1872 г. Краевский стал учредителем Международного телеграфного агентства – центрального канала получения русской прессой новостей из-за рубежа (иногда он задерживал получение новостей другими изданиями, используя возможность получать и публиковать их первым).

Во время Восточного кризиса середины 1870-х гг. редакция «Голоса» одной из первых стала практиковать отправку на места событий специальных корреспондентов.

Нацеленная на поддержку либеральных реформ, газета «Голос» закономерно прекратила свое существование в начале правления Александра III.

После прекращения газеты Краевский уже больше не занимался издательским делом; в 1883 г. закрылось Международное телеграфное агентство, а в 1885 г. он продал типографию.

Однако работу Краевский не прекратил, занявшись вплотную благотворительностью и другой общественной деятельностью.

Андрей Александрович Краевский, конечно, являет собой нетипичный пример русского журналиста, издателя и мецената. Построивший (хотя и на ограниченный срок) журнально-газетную империю, он печатал в своих изданиях лучших писателей, ученых, публицистов и переводчиков своего времени, а также сонм второстепенных и третьестепенных, деятельность и творчество которых, однако, составляло основную массу публицистики и литературы XIX века, и без которых этих самых публицистики и литературы не существовало бы. Во многом благодаря ему журналистика и литература окончательно стали профессиональными сферами деятельности, а авторы могли рассчитывать на стабильную оплату своего труда.

Его издания, как и он сам, придерживались традиционно непопулярного среди «передовых» людей эпохи умеренно-либерального направления, одинаково чуждавшегося как консерваторов, не желавших реформ и изменений экономико-политических и общественных, так и безудержных революционеров, априори отрицательно относившихся к любым начинаниям правительства. Как ни странно, осуждение часто вызывала и умеренно-прозападная ориентация изданий Краевского.

Интеллигентам-современникам непонятна была и совершенно протестантская этика Краевского – вечно сосредоточенного на работе, лично вникающего во все детали редакторско-издательских дел, равнодушие к дружеским «кружковым» застольям и фривольным радостям (после смерти жены тема его личной жизни была закрытой для обсуждения).

Издательская деятельность Краевского принесла ему более миллиона рублей, изрядную часть которого он завещал образовательным и благотворительным учреждениям.

Прочитано 4304 раз

Оставить комментарий

Убедитесь, что Вы ввели всю требуемую информацию, в поля, помеченные звёздочкой (*). HTML код не допустим.