Среда, 16 января 2019 19:44

Триумф и трагедия болгарского национализма

Автор Сергей Беляков
Оцените материал
(2 голосов)

На рубеже XIX—XX веков болгарские националисты, вступая в тайную революционную организацию (ТМОРО, затем – ВМОРО), давали клятву верности на Евангелии и револьвере, «часто сложенных крест-накрест с кинжалом». Евангелие символизировало «искренность и чистоту намерений», а оружие – готовность к самопожертвованию в борьбе «за свободу болгар в Македонии и Адрианопольском крае». После клятвы неофит целовал оружие.

Книга Дмитрия Лабаури «Евангелие и револьвер: социальные и психологические основы болгарской национальной революции в Македонии и Фракии в конце XIX — начале XX в.» (СПб.: Нестор-История, 2018) – интересная и ценная для современного историка-балканиста, в особенности – для специалиста по истории Болгарии и Македонии, каких в нашей стране совсем немного. А для обычного образованного читателя она просто революционная, переворачивающая привычные с детства стереотипы, меняющая взгляд на историю Балкан.

К недостаткам отнесем мелочи. Автор так увлечен своей темой, что забывает пояснить читателю значение некоторых терминов. Между тем, далеко не всякий знает, что такое махала, кто такой чифтлигар и в чем именно заключались реформы Танзимата. Зато книга исключительно насыщена фактами, а написана при этом эмоционально и ярко. Редкость для академического исследования. Но, пожалуй, так и надо писать о национализме и национальных движениях, основанных больше на страсти, чем на рациональных расчетах.

 

Золотой век болгарского национализма

Лабаури разрушает утвердившийся в последнее время в западной историографии миф о мирном мультикультурном обществе в Османской империи. Образ «мультикультурной идиллии», по крайней мере во второй половине XIX – начале XX веков, не имел ничего общего с реальностью. Для Европейской Турции были скорее характерны замкнутые национальные общины, старавшиеся по возможности не пересекаться друг с другом. Представители этих общин встречались разве что на рынке, который «оставался единственной контактной зоной культур». Борьба нации за освобождение от власти «мультикультурной» Османской империи была смыслом жизни нескольких поколений болгар.

Как известно, после победы России в Освободительной войне 1877—1878 годов на Балканах должно было появиться огромное государство, объединившее дунайскую и забалканскую Болгарию с Македонией и Фракией, населенными преимущественно болгарами. Но Берлинский конгресс вернул Македонию и Фракию под власть Стамбула, а Болгария (до 1885 года еще и разделенная на собственно Болгарию и т.н. Восточную Румелию) из независимого государства превратилась в небольшое княжество, формально зависимое от Османской империи. Традиционно считается, что решения Берлинского конгресса прервали процесс складывания болгарской нации в Македонии и заложили основу для формирования особой македонской (славяно-македонской) нации. Между тем, автор на основании обширного круга источников доказывает, что как раз период между Берлинским конгрессом 1878-го и Илинденско-Преображенским восстанием 1903 года (в Македонии оно началось на Ильин дань 2 августа, а во Фракии на Преображенье Господне – 19 августа, отсюда название) стал золотым веком болгарского национализма в Македонии.

В Османской Турции христианское население росло вдвое быстрее мусульманского, чему способствовали многие факторы. Скажем, болгарские села гораздо меньше страдали от эпидемий. При первом слухе о вспышке чумы болгары уходили в горы, в то время как турки-мусульмане покорялись судьбе и смиренно ждали своей участи. Так, турецкие села вымирали от эпидемий, а болгары, переждав мор, благополучно возвращались в свои дома.

С позднего средневековья в городах европейской части империи преобладали мусульмане. Но теперь и в городах турки утрачивали былое господство. Так, в 1833 году в городе Охриде на западе Македонии всего 200 домов принадлежало христианам, а мусульманам – 900. В 1898-м в том же Охриде на 1156 турецких дома приходилось 1253 болгарских.

К 1900 году средний возраст болгарина был менее 26 лет, при этом половина болгарского населения составляли дети и молодежь до 20 лет. Эта демографическая революция покончила с «властью стариков» в болгарском обществе. Люди, прежде удерживавшие беспокойную молодежь от выступлений против власти, теперь оказались в меньшинстве. Тон стали задавать молодые, радикально настроенные националисты, готовые к вооруженной борьбе за права своего народа: «Совсем юная болгаро-македонская генерация с головой окунулась в революционную стихию, увлекая за собой весь народ. Исследователю, в частности, бросается в глаза кажущаяся невероятной по своим масштабам статистика самоубийств совсем юных революционеров и четников <…>, не забывавших в пылу боя оставить последний патрон для себя, но не сдаться врагу живым». Погибали не из страха перед пытками в турецких застенках или мучительной казнью. Вопреки распространенным стереотипам, турецкие репрессии не были такими уж страшными. Даже недоброй памяти султан Абдул-Гамид II так часто объявлял амнистии, что многие болгарские революционеры успевали не раз побывать в тюрьме и не раз вернуться к революционной деятельности.

За демографическим подъемом последовал и экономический рост. Болгары, трудолюбивые крестьяне и отличные торговцы, постепенно прибирали к рукам экономику страны. Турки оставались продавцами табака, щербета и простокваши, в то время как более доходный бизнес переходил к болгарам. Так постепенно начал меняться социальный статус двух общин: христиан-болгар и турок-мусульман. Политическое господство турок вступало в противоречие с их экономической слабостью. Болгар удивляла нищета турецких сел: «…люди ходят в лохмотьях, дворы загажены, дома представляют собой шалаши из прутьев и соломы». И эти люди «являются [нашими] господами!», – возмущался Гоце Делчев, один из лидеров болгаро-македонских националистов. «Железная логика капитализма меняла социальные роли в обществе невзирая ни на какие политико-правовые препоны».

 

Упадок турецкого этноса

Подъем болгарского народа совпал с глубоким упадком турецкого этноса, который уже в середине XIX века был очевиден. Турки как будто утратили свою жизненную силу. Болгары с удовольствием пересказывали друг другу историю из времен Крымской войны: французский солдат дал пинка турку на одной из улиц Стамбула. Турок упал, а с его головы свалилась чалма. Турок поднял чалму, «обернулся, посмотрел испуганно на француза и принялся бежать». Другие турки, свидетели этой унизительной сцены, только опустили головы, «схватились за бороды и разошлись в разные стороны». Люди, готовые столь безропотно терпеть унижения от чужеземцев, не могли долго удерживать власть над империей.

Окружающая действительность подтверждала достоверность этого рассказа. Болгары еще могли опасаться албанцев-мусульман, черкесов или помаков (исламизированных болгар, ставших особой этно-религиозной общностью), но не турок. Туркам тогда не хватало даже элементарного чувства национальной общности. Болгары гордились славным прошлым, сведения о котором они получали в своих национальных школах. В турецких школах только зубрили Коран на непонятном арабском языке. Дети не стремились к знаниям, потому что понимали, что «если и сделают карьеру, то только через покровительство и фаворитизм». Лабаури цитирует воспоминания Симеона Радева, который в 1890-е учился вместе с турецкими детьми в Галатасарайском лицее, одном из самых престижных учебных заведений Османской империи. По словам Радева, турецкие ученики были воспитанными, культурными, но как будто лишенными национального чувства: «В наших разговорах лишь единожды я услышал, как некто с восхищением говорит о великом прошлом и блестящих победах турок. Но и тот оказался албанцем».

Поразительно, но даже накануне восстания 1903 года турки охотно продавали болгарам винтовки и патроны, хотя отлично понимали, против кого болгары направят это оружие. Сиюминутная выгода была им важнее.

Турки шаг за шагом уступали болгарам, «превращаясь в аутсайдера почти во всех сферах общественной жизни». Даже поражение Илинденского восстания и развернутый террор против болгар не остановили хода истории. Турки начали все чаще покидать Македонию, уезжать, точнее – бежать в Малую Азию. Оставшиеся покорно платили дань болгарским националистам, снабжали болгарских четников (партизан) продуктами и даже обращались в нелегальные болгарские революционные суды: «…закон истории неумолим. Народ, утративший идеалы, а также волю к созиданию и борьбе, должен неминуемо уступить место более пассионарным соседям», – замечает автор.

Пассионарность – слово из понятийного аппарата пассионарной теории этногенеза, созданной Л.Н. Гумилевым. В книге Лабаури немало ссылок на работы этого своеобразного и недооцененного академической наукой историка. Главным образом, на лекции Гумилева, расшифрованные с магнитофонных лент и изданных в книге «Струна истории» (М., 2013), но в библиографии есть также «Этногенез и биосфера Земли». И в самом деле, описывая скрытое или явное противоборство этносов на Балканах рубежа XIX—XX веков, автор волей-неволей должен или обращаться к понятиям, которые еще вызывают споры или даже активное неприятие в академической науке. Но без этих понятий обойтись уже невозможно.

И термин пассионарность будет, что ни говори, куда более научным и куда лучше подходящим к описываемым событиям, чем, скажем, «жизненная сила», «энергия», «воля к борьбе».

Другое дело, что понимание феномена пассионарности у Лабаури резко отличается от гумилевского. Для Льва Гумилева пассионарность – явление природы, повышенная способность усваивать из окружающей среды энергию и выдавать ее в виде осмысленных и социально значимых действий. Но автору книги претит биологизм Гумилева. По мнению Лабаури, историей движут «идеи и идеалы, соединенные с множеством других вспомогательных социальных, экономических, политических и психологических факторов». Болгарский народ был воодушевлен идеей национального единства и болгарского мессианства. Болгары стремились стать господствующей нацией на Балканах. Эта идея была в то время актуальной и в самом деле воодушевляла на борьбу целый народ. Турки, приверженные к традиционному исламскому универсализму (не отвечавшему запросам того времени), неизбежно уступали болгарам.

 

«Теневое государство» и «Организованный народ»

Болгарские националисты, объединенные ВМОРО, создали собственное теневое государство, существовавшее параллельно с властями Османской империи. У македонских болгар были своя территория, вооруженные силы (отряды четников), налоги, собственная система власти, аппарат принуждения и свои революционные суды. Турецким судьям остались «лишь воспоминания о безвозвратно ушедших «золотых временах, когда карманы их были теплыми от взяток».

Женщинам запрещали общаться с турками, а уличенных в любовной связи с мусульманами наказывали, как совершивших преступление «против общины и народа в целом». В конце концов, женщины при одном виде турок начали разбегаться, будто те были зачумленными. Турецким торговцам был объявлен бойкот. Турки, оказавшись на грани разорения, стали снижать цены, но и это уже не могло помочь. Бродячих албанских торговцев перестали пускать в болгарские села. Подготовка к восстанию против турок стала делом общенародным. В Битольском округе священник не венчал молодоженов «до тех пор, пока не удостоверится, что они обзавелись оружием».

В национальное движение были вовлечены даже дети. Собственно, именно национальное воспитание было основой для формирования новых поколений болгарских патриотов. Родители предпочитали отдавать детей именно в болгарские школы, хотя, скажем, в греческих учили лучше. Главными предметами считались география и, конечно же, отечественная история. На географии детей учили, что Македония – это болгарская земля. На уроках истории рассказывали о славных временах средневекового болгарского царства, о страданиях болгар под османским игом, о коварстве греческого духовенства, о храбрых болгарских четниках. Как вспоминал позднее один из учеников такой школы, «больших знаний <…> не приобрели, но зато сколько благородных чувств теперь преисполняло молодые сердца!» Детей подводили к единственно возможному выводу: «Значит, у нас было царство, и турки у нас его отняли. Но почему наши отцы не прогонят турок и не вернут себе царство?»

Болгарский ребенок с детства был уверен, что его враги – турки и греки. Не удивительно, что даже в детских драках болгарские дети почти всегда побеждали турецких.

Лабаури почти с восхищением пишет о горячем патриотизме болгар, о всеобщей вовлеченности их в дело национального освобождения. Но не скрывает их жестокости, безжалостности по отношению к туркам. Еще русских военных в 1877—1878-м поразила эта жестокость: «Взору русских солдат и офицеров предстали разрушенные и разграбленные во многих местах турецкие села и махалы, разлетевшиеся по округе вблизи мечетей страницы из Корана, а в некоторых случаях и сцены самосуда и расправ болгар с турками». В освобожденных от турок городах болгары стремились стереть все следы их господства. Турки разводили голубей, не стало турок – исчезли и голуби. Болгарские детишки «разбили их гнезда, поубивали птенцов, перестреляли взрослых птиц».

В борьбе против турок участвовали и женщины. Когда в одном болгарском селе попытались разместить турецкую часть, местные женщины начали забрасывать солдат камнями, к женщинам присоединились и мужчины. После того, как турецкие солдаты под градом камней открыли огонь, болгары отправились жаловаться в Битоль, где были российское и австрийское консульства. Российский консул начал упрекать болгарских крестьян, что те укрывают у себя четников. Болгары ответили: «Мы все четники!»

При подготовке к восстанию 1903 года болгарские националисты понимали, что не смогут нанести существенный ущерб регулярной турецкой армии. Удар решили нанести по мусульманскому населению. Оно не считалось мирным, так как мусульмане имели право носить (и носили) оружие, а в военное время становились башибузуками – бойцами иррегулярных частей: «Внуши [воеводам] не щадить турецких сел – пусть только женщин и детей не убивают», – инструктировал своего товарища один из руководителей заграничного представительства ВМРО. Крестьяне Битольского округа получили приказ «перебить всех турок по селам». Приказ выполнили: «уже в первые дни от домов турок и албанцев в смешанных селах остались одни развалины».

 

Без социальной инженерии

В современной науке господствуют конструктивистские представления о государстве и/или национальной элите, что будто бы создают из аморфного населения нацию, заставляя бороться за интересы, которые этому населению чужды: «…постулаты Э. Геллнера и Э. Хобсбаума позволяли теперь значительно упростить задачу исследователей – кропотливая работа по реконструкции истории и ментальных структур (коллективных представлений) широких слоев населения, подменялась отныне изучением политико-идеологических конструктов элит». Но автор книги как раз и не боится этой кропотливой работы и убедительно доказывает, что подъем болгарского национализма в Македонии нельзя списать на действия кучки агитаторов из Болгарии.

Македонские болгары, начиная восстание, рассчитывали на помощь если не европейских держав (России и Австро-Венгрии), то хотя бы родной Болгарии. Но этой помощи они не дождались. Болгария еще не была готова к войне с Турцией и никоим образом не поощряла македонских четников.

В Македонию из Болгарии приходили добровольцы, но это были никак не агенты государства. Молодые, патриотически настроенные офицеры, учителя и просто крестьяне шли помогать своим братьям – македонским болгарам, уже развернувшим борьбу против турок. Наблюдатели, хорошо знакомые с положением дел в Македонии, писали о неразрывной связи руководителей движения, боевиков и населением Македонии. Лабаури цитирует здесь П.Н. Милюкова, хорошо знакомого с Македонским вопросом: «При элементарном социальном строе и невысоком образовательном уровне, македонская интеллигенция всеми своими корнями остается в народе и сама подвергается влиянию с его стороны <…> Эта македонская интеллигенция и народ живут одними же и теми идеалами, настолько понятными и близкими для массы, что распространять приходится не сами идеалы, а только способы их осуществления». Революционная элита была не какой-то внешней силой, но органической частью народа.

Вот как на самом деле выглядели люди, отправлявшиеся из Болгарии в турецкую тогда Македонию. В разгар восстания, в конце августа 1903 года, болгаро-турецкую границу переходил отряд добровольцев. Их остановили болгарские пограничники: «Кто идет?» Ответил за всех Георгий Тренев: «Я, капитан Тренев из [2-го артиллерийского] полка. Иду умереть туда, где родился и где живут мои братья, сестры, мать и отец». После недолгой заминки пограничник ответил: «Господин капитан! Слышать не слышал, видеть не видел – доброго вам пути, проходите спокойно». Так капитан перешел границу и привел с собой в Македонию отряд в 250 бойцов.

Одним из героев освободительной борьбы стал Парашкев Цветков, дирижер струнного оркестра и руководитель хора из Плевена. Это был образованный человек, окончивший университет в Праге и консерваторию в Дрездене. Но он оставил свое призвание, чтобы посвятить жизнь народу. «Любовь к Отечеству – самая божественная музыка в мире», – сказал он и отправился в Македонию, где стал командиром четы. Еще до начала восстания, в мае 1903 года, его чета приняла неравный бой с турками: «Цветков, будучи ранен, отстреливался до последнего патрона, после чего вместе с семью другими четниками покончил с собой». Героя не забыли, ему посвящено несколько народных песен, в Плевене в его четь названа улица.

Как не походят эти люди на абстрактные образы «социальных инженеров», созданных воображением ученых-конструктивистов, подменивших изучение источников политкорректными схемами и абстрактным теоретизированием. Лидеры повстанцев не создавали нацию, они были лишь ее передовыми бойцами и командирами.

 

«Угасание мечты»

 «Угасание мечты» – так называется последняя, 13-я глава книги. Воевали болгарские четники храбро и умело. За полтора месяца восстания турки потеряли в три с лишним раза больше людей, чем за время войны с Грецией 1897—1898 годов. А ведь им противостояли всего лишь четники, а не регулярная армия. И все-таки силы оказались неравны. Восстание было жестоко подавлено. 20 % христианских сел в Македонии были сожжены, а в Адрианопольском виляете (Фракия) после восстания четническое движение больше не возродилось. Уже с 1904 года болгарам пришлось столкнуться с новыми, более сильными противниками, чем турки: греческими андартами (повстанцами) и сербскими четниками. Греки и сербы еще до начала Балканских войн начали теснить болгар, отвоевывая у них Македонию, формально остававшуюся частью Турции.

Болгарская мечта о гегемонии на Балканах, стремление вернуть свои позиции в Македонии заставили наконец-то и саму Болгарию вступить в борьбу, которая, как известно, закончилась для этой страны трагически. Лишь малая часть македонских земель (Пиринская Македония) вошла в состав Болгарии. Во время Второй Балканской войны Сербия, Греция, Румыния, Турция объединились против Болгарии, сильнейшей тогда страны на Балканах и вынудили ее подписать унизительный Бухарестский договор. Болгария лишилась практически всех приобретений в Македонии и Фракии. Тогда «…крайний максимализм и эмоциональность болгарского общества, неминуемо передававшиеся политической элите» толкнули Болгарию на самоубийственный союз с Германией и Австро-Венгрией. «Соображения мести перевесили рациональный расчет». Поражение в Первой мировой обернется крахом мечты о великом болгарском государстве на Балканах. Последняя, отчаянная попытка присоединить Македонию будет связана уже с Второй мировой, когда Болгария снова окажется на стороне побежденных.

Самоуверенность и претензии на гегемонию, фанатизм и мегаломания привели болгарский народ к национальной катастрофе: «Внушительный наступательный потенциал болгарской национальной революции был в итоге растерян в стремительной и прямолинейной атаке». А коллективная обида на Болгарию, не сумевшую защитить соотечественников во время Илинденского восстания, станет первой настоящей предпосылкой формирования новой славяно-македонской идентичности.

Быть может, куда разумнее было бы направить эту избыточную энергию на мирный, созидательный труд, ведь молодые болгарские националисты отдали свои жизни за цели, «которые современным обществом потребления, обществом материалистического постмодерна, были бы восприняты как бессмысленные и абсурдные, если не вовсе преступные». Но автор книги с этим, вполне рациональным мнением, явно не согласен.

Прочитано 3754 раз

Оставить комментарий

Убедитесь, что Вы ввели всю требуемую информацию, в поля, помеченные звёздочкой (*). HTML код не допустим.