Украинцев, мол, нет. Есть малороссияне, локальная идентичность, или, если обратиться к терминологии Льва Гумилева, субэтнос русского этноса. Есть поморы, есть сибиряки, есть вятчане, а есть малороссы. И тут же вспоминают о провансальцах и бретонцах, ассимилированных французами, о баварцах и пруссаках, что весьма отличались друг от друга, но все же составляли единую немецкую нацию.
В этом нет ничего удивительного. Только вот тот же Гумилев доказывал, что этнос (а в его системе этнос, фактически, синоним нации) не состояние, а процесс. Этнос или нация, живущая в историческом времени, меняется. Меняются нормы поведения, забываются старые обычаи, появляются новые. Меняется и количество субэтносов. Одни исчезают, как исчезли русские однодворцы, превращаются в небольшие этнографические группы, как это произошло с поморами. Другие усиливаются настолько, что переходят на другой уровень этнической иерархии. Донские казаки, упомянутые Ефремовым, в XVII веке были субэтносом, но уже в 1812 году русские крестьяне, случалось, убивали их, приняв за часть разноплеменного войска Наполеона. Казаки настолько отличались от русских, будто составляли уже особый этнос. Может быть, и в самом деле составляли. Интересно, что в 1917 году казачьи съезды проходили наравне со съездами украинцев и литовцев.
Субэтнос может «вырасти» до этнической нации, этническая нация превратиться в субэтнос, или даже вовсе ассимилироваться. История знает тому множество примеров. Победа французов над бретонцами или, скажем, окситанцами не была предопределена, как не была предопределена и ассимиляция этих народов французами.
Хотя последний знаменитый окситанский поэт, Фредерик Мистраль, умер только в начале XX века и даже успел получить Нобелевскую премию, но судьба окситанцев была решена, очевидно, еще в Средние века. А вот если б французским рыцарям Симона де Монфора и Людовика VIII не удалось в свое время покорить Прованс, Лангедок и Руссильон, то, скорее всего, сейчас существовала бы многочисленная и самобытная окситанская нация, а Тулуза была бы столицей независимого государства.
Герцогу Бургундскому Карлу Смелому приписывают слова: «Nous sommes les autres portugais» («Мы – другие португальцы»). В самом деле, если бы французский король Людовик XI со своими союзниками-швейцарцами не разбил Карла, то, вполне вероятно, карта Западной Европы и теперь была бы иной.
А что же украинцы?
Я советую Александру Ефремову все же почитать стихи нелюбимого им Шевченко. Вот слова знаменитой «Тарасовой ночи»
Грає кобзар, виспівує,
Вимовля словами,
Як москалі, орда, ляхи
Бились з козаками.
Козаки (здесь – синоним украинцев) в одном ряду с русскими/великороссами, крымскими татарами (ордой) и поляками, а вовсе не с ярославцами или рязанцами, не с полещуками или подолянами. И Шевченко не придумал здесь ничего нового, а лишь следовал народной традиции, известной и нам хотя бы из украинских народных песен. Скажем, в старинной песне «Гомiн по дiбровi» («Гомон по дубраве») в одном ряду стоят «орда» (крымские татары), «турчин», «ляхи» и «москаль». Народ лучше любого этнолога фиксирует различия между нациями и не путает этносы с субэтносами, этнографическими группами и т.п.
Александр Ефремов упрекает меня, будто я не привожу свидетельств «не ангажированных и не политизированных наблюдателей», признававших различия русских и украинцев. В моей книге более 760 страниц, и на этих страницах приведено множество свидетельств различия между русскими и украинцами. Собственно, вся книга этому посвящена. Но если Ефремову мало, то могу добавить еще. Вот свидетельство британского писателя и журналиста сэра Дональда Маккензи Уоллеса, который путешествовал по России в 1870 – 1875 годах, а позднее работал корреспондентом «The Times» в Петербурге: «Город Киев и окружающая страна – на самом деле малороссийские, а не великороссийские, и между этими двумя группами населения есть глубокие различия в языке, одежде, традициях, фольклоре, быте, коммунальной организации. В этих и других отношениях малороссы, южные русские, русины или хохлы, как их по-разному называют, отличаются от великорусов севера <…> Действительно, если бы я не боялся без нужды бередить патриотические настроения моих великорусских друзей, у которых есть своя любимая теория на этот счет, я сказал бы, что мы имеем дело с двумя разными нациями, более далекими друг от друга, чем англичане и шотландцы». (sir Donald Mackenzie Wallace. Russia. – N.Y., 1905. P. 347.)
Уж много лет продолжается спор об украинском языке или наречии, хотя еще Алексей Павловский, автор первой малороссийской грамматики, хотя и называл украинский «наречием», но писал, что наречие это «составляет почти настоящий язык» и оно просто несопоставимо с наречиями архангельским, новгородским или муромским, которые отличаются «только несколькими или нечистыми, или смешными, или весьма странными словами». Различия же с малороссийским (украинским) гораздо значительнее, и это различия не только и не столько лексические, сколько фонетические. Тот же Павловский первым (в 1818 году!) признал, что русское правописание не вполне подходит для передачи живой малороссийской речи и предпринял попытку это правописание адаптировать.
Максимович и Кулиш создавали свои системы украинского правописания вовсе не из сепаратистских побуждений (уж Максимовича-то в русофобии и мазепинстве нельзя обвинить).
Если Александр Ефремов займется изучением украинского или хотя бы попробует читать украинские стихи в присутствии носителей языка, то он очень быстро убедится, как непросто русскому человеку научиться хотя бы правильно читать по-украински, приспособиться к иному звучанию вроде бы знакомых слов.
Бесспорно, язык Шевченко несколько отличается от современного украинского, но язык Пушкина тоже отличается от современного разговорного русского языка. И не всякий юный русский поймет без комментария хрестоматийную строфу из «Евгения Онегина», незнакомые слова в каждой строчке.
Бразды пушистые взрывая,
Летит кибитка удалая;
Ямщик сидит на облучке
В тулупе, в красном кушаке.
Дальше современный русский от русского языка нашего золотого века, чем современный украинский от языка великого кобзаря, или нет, сказать трудно. Это вопрос для научно-исследовательской статьи, а не публицистического отклика в интернете. Здесь нужна методика, а не громкие слова и риторические обороты.
Ефремов уверен, будто лишь большевистская революция остановила процесс слияния малороссов с великороссами, не было бы ее, не было бы и украинцев. Но почему тогда 250 лет жизни в одном государстве так и не привели к русификации малороссийского населения? В начале XX века еще очень многие крестьяне не знали другого языка, кроме украинского. Их русификация вовсе не была делом предрешенным. Напротив, как раз на рубеже XIX – XX веков бурно развивалась украинская культура. Язык, на котором говорили миллионы людей, не имел еще единой литературной нормы. Украинские интеллектуалы хотели не только создать ее, но и сделать так, чтобы украинская мова не уступала другим европейским языкам. Здесь их вдохновлял образ Тараса Шевченко. Раз на украинском можно писать гениальные стихи, значит, можно писать и научные статьи, исследования, можно переводить на украинский язык Гёте, Сервантеса, Пушкина, Шекспира. И еще во второй половине XIX века появляются переводы с основных европейских языков. Интересно, что у крупнейших украинских поэтов того времени, Ивана Франко и Леси Украинки, много мотивов, навеянных европейской историей и литературой, Библией и даже историей древнего Востока (что характерно для Леси Украинки). В этом проявлялось стремление украинских интеллектуалов выйти за привычные рамки веселеньких «гопачно-горилочных» сочинений, которые долгое время ассоциировались с украинской культурой. Бурно развивался украинский театр, имевший успех и у великороссов. Филипп Морачевский еще в 1860-е перевел Евангелие на украинский язык, а Пантелейном Кулиш взялся за перевод всей Библии. В 1904 году был подготовлен первый полный украинский перевод Библии, над которым работали в разные годы Пантелеймон Кулиш, Иван Полюй, Иван Нечуй-Левицкий.
Откуда появились сведения, будто «подавляющее большинство «малороссов» считали себя членами «русской православной общности»? На основании каких источников и при помощи каких методов сделан столь смелый вывод? Когда русские националисты в начале XX века утверждали, что все малороссы хотят выучить русский язык, так как, мол, считают себя частью единого русского народа, то они принимали желаемое за действительное. И вскоре жизнь показала, как глубоко, как трагически они ошибались.
Не следует придавать такое уж значение силе и влиянию черносотенных организаций в Юго-Западном крае. Руководство этих организаций составляли как раз русские люди, в том числе и русифицированные малороссы, которые старались (как это часто случается) превзойти в своем рвении самих коренных великороссов. Но многочисленность черносотенцев, мнимая популярность их у народа связана или с приписками, или с тем, что русские черносотенцы давали украинским крестьянам и мещанам организацию для противостояния с их традиционными противниками – польскими землевладельцами и евреями. Действовал принцип «враг моего врага – мой друг». Впрочем, Революция 1917 года показала, что Черная сотня была явлением эфемерным. Ее буквально смыло революционной волной, а те области Подолии, Волыни, Киевщины, где еще недавно господствовал знаменитый Почаевский отдел Союза русского народа, станут главными центрами Петлюровщины.
Момент истины наступил весной 1917 года. В марте 1917-го в Киеве и в Петрограде состоялись грандиозные (в Киеве – до 100 000) украинские демонстрации, которые произвели колоссальное впечатление как своей многочисленностью, так и живописностью. Некоторые участники надевали старинные наряды, изображая казаков, сотников, полковников. Украинские интеллигенты создали Центральную раду, то есть по-русски – Центральный совет во главе с профессором М.С. Грушевский. Первый месяц своего существования Рада была только общественной организацией, но уже в апреле 1917-го состоялся Всеукраинский национальный конгресс, который собрал более 800 делегатов от партий и общественных организаций уже не одного Киева, а и других украинских городов, и сёл.
В апреле прошли Всеукраинский конгресс и Первый украинский воинский съезд, ведь солдаты теперь все больше занимались политикой, митинговали и все меньше воевали. В июне состоялся Всеукраинский селянский (крестьянский) съезд и запрещенный бессильным Временным правительством Второй воинский съезд. И на всех собраниях говорили прежде всего об автономии Украины и федеративной перестройке России, об украинизации армии, школы, университетов, государственного управления. Солдаты присягнули у памятника Богдану Хмельницкому не возвращаться в свои части до тех пор, пока не добудут автономии для Украины. Страсти кипели. Делегатам, которые пытались робко, осторожно поддержать Временное правительство, просто не давали говорить, их освистывали.
Делегат Одинец прямо заявил: «…не нужно было ездить в эту вонючую лужу, которая называется Петроградом».
Делегат Осадчий: «Если заставят народ ждать долго, он может не дождаться и сам возьмет то, что ему принадлежит и что ему необходимо».
Делегат Белый (солдат): Надо «…следовать примеру славных предков, умевших бороться за волю и право с оружием в руках. Если не помогают слова, помогут сабли! Просить и кланяться мы не будем, возьмем свое!»
Этих людей большевикам не надо было украинизировать!
Центральная рада принимала свой первый универсал (об автономии Украины) под давлением масс, желавших не только социальной, но и национальной революции. В тексте универсала были слова, которые я позволю себе процитировать без перевода, потому что русский человек их прочитает и поймет: «Ніхто краще нас не може знати, чого нам треба, й які закони для нас лучшi».
Универсал был провозглашен 10 июня по старому стилю (23 июня по новому стилю) 1917 года на заседании Второго Украинского воинского съезда. По словам Владимира Винниченко, не только все делегаты, но даже корреспонденты газет в едином порыве «могучим, потрясающим душу хором запели великий «Заповит» – «Завещание» Тараса Шевченко, стихи, что для «свидомых» (сознательных) украинцев стали настоящим украинским национальным «Символом веры»:
Поховайте та вставайте,
кайдани порвіте
і вражою злою кроввю
волю окропіте.
«Некоторые рыдали в голос, припав головами к спинкам кресел; многие вытирали слёзы кулаками или рукавами гимнастёрок…»
11 (24) июня Универсал был оглашен еще раз – уже перед народом, собравшимся на Софийской площади в Киеве. Затем прошел парад украинизированных войск. Михаила Грушевского подняли и на руках под колокольный звон понесли к зданию Рады.
После этого в Раду и в Генеральный секретариат стали прибывать делегации со всей Украины. Выражали поддержку, приносили деньги на строительство новой Украины. Однажды с какого-то далекого хутора пришла «старенька-старенька бабуся», которая принесла в котомке серебряные рубли, что она и ее соседи долгие годы собирали и хранили.
Это было летом, а осенью украинские массы уже требовали незамедлительно объявить создание Украинской народной республики. Украинский эсер, член Центральной рады, Никита Шаповал вспоминал, как однажды ночью, в октябре 1917-го, в здание Центральной рады пришла делегация от нового войскового съезда, «почти сто казаков и матросов». В здании Рады круглосуточно дежурили члены Верховного краевого комитета, созданного «для защиты революции». Делегаты потребовали от Центральной рады «немедленно провозгласить Украину республикой. Петлюра начал сладенько уговаривать делегатов, что Ц. Рада сделает это тогда, когда прояснятся обстоятельства, ибо теперь, мол, неизвестно, как будет с российским правительством, упадет оно или нет, а если не упадет, то оно пойдет на нас войной, у нас же силы невелики, еще не организованы, на Украине и в тылу стоит почти пять миллионов русского войска и т.д. и т.п. Делегаты перебивали его речь и добивались «немедленно» и начали кричать, что если Ц. Рада не провозгласит вскоре Украину республикой, то они ее подымут на штыки!» (Цит. по: Солдатенко В. Гражданская война в Украине. 1917 – 1920 гг. М., 2012. С. 55).
Александра Ефремова не покидает надежда, будто разрыв с Украиной/Малороссией не окончателен, но его текст, на мой взгляд, может скорее оттолкнуть украинца. Судите сами.
«…его (Шевченко. – С.Б.) тексты (на мой вкус, весьма посредственные…»
Представьте, что это говорит, скажем, поляк о Пушкине.
«Вся, собственно украинская, литература суть провинциальная, мало интересная volk-словесность».
Есть не только европейцы, но русские, которые заявляют нечто подобное о русской литературе. Обычно их называют «либералами-русофобами». Как назовут украинцы человека, который назовет их словесность «провинциальной» и «малоинтересной», я сказать не берусь.
«Адепты украинской «нэзалежности» испытывают очевидные комплексы, связанные с «неблагородным» и даже принципиально провинциальным наименованием своей страны. Отсюда, появление абсурдного концепта «древних укров».
О «древних украх» я не раз слышал от русских людей, от украинцев – никогда. Это чучело огородное, с которым легко воевать, но какое отношение оно имеет к настоящей Украине?
«Евг. Трубецкой точно обозначил, как «захолустный провинциальный диалект».
Не к чести Евгения Трубецкого эти слова. Они унижают не красивый и звучный украинский язык, унижают – самого Трубецкого.
«Утвердиться в большой русской литературе XIX века после Пушкина, Лермонтова, Гоголя, конечно, было весьма непросто. Иное дело, писания на всевозможных диалектах, только обретавших письменность. Тем более, что московская и петербургская публика относилась к подобным опытам весьма сочувственно. Ведь, только так смогли получить хоть какую-то известность Марко Вовчок или Леся Украинка».
Я бы рекомендовал автору хотя бы почитать биографию Леси Украинки, узнать о ее национальном воспитании (очень интересном с точки зрения исследования национальной идентичности), ее трагической судьбе, смертельной болезни, которая превратила почти всю жизнь поэта в подвиг. Уверен, что тогда он воздержался бы от таких суждений.
«Мова для русского уха звучит пародийным искажением правильной речи».
Александр Ефремов, вероятно, и не заметил, как сам нашел наилучшее доказательство для идеи «украинцы – не русские». Нам непонятен и неприятен именно чужой язык. Русскому человеку немецкий язык кажется слишком грубым, а для немца грубым покажется уже русский язык. Испанец не может правильно произнести имя «Маша», знакомый американец минут 15 учился произносить фамилию «Шарапова» (так и не научился). Английское th становится барьером на пути школьника, изучающего английский, а русская буква «ы» – неприступный редут для большинства европейских наций.
Язык, на котором молятся и поют колыбельные песни, объясняются в любви, сочиняют стихи, пишут романы и пьесы – это святыня для народа. Назвать этот язык «пародийным искажением русской речи» и после этого всерьез надеяться, будто расставание наше с «Западной Русью» временное? Достоевский некогда писал, будто у русского человека есть особый талант понимать и принимать другие народы. То ли русский человек со времен Достоевского сильно переменился, то ли сам Фёдор Михайлович несколько ошибался, давая соотечественникам такую оценку. Но русский человек, автор рецензии на моего «Мазепу», как раз не может и/или не хочет понять, что после его слов какой-либо диалог с украинцами будет просто невозможен. Если бы мне, русскому, собеседник сказал, что русский язык – «смешной», русская литература «провинциальна», а стихи Пушкина – «посредственные», то я прекратил бы с таким человеком всякие отношения.
Но более всего поражают слова Александра Ефремова о Тарасе Шевченко. Оказывается, великого кобзаря посмертно украинизировали где-то «в начале XX века», «выдавив из него малороссийский дух».
И это сказано о поэте, который ставил Украину выше Господа Бога!
Я так її, я так люблю
Мою Україну убогу,
Що проклену святого Бога,
За неї душу погублю!
Шевченко, крещеный и верующий человек, душу – то есть самого себя – готов был погубить за Украину. А тело и погубил, ведь именно за участие в украинском тайном обществе (Кирилло-Мефодиевском братстве) и за поэму «Сон» Шевченко был сослан солдатом в Оренбургский край, где потерял здоровье. Вернется он десять лет спустя тяжело больным человеком.
Сама фраза про «украинизацию» Шевченко, на мой взгляд, просто абсурдна. «Украинизировать» Шевченко все равно, что, скажем, русифицировать Николая Лескова или Василия Шукшина.
Хочется спросить автора рецензии, что он читал о Тарасе Шевченко, кроме известной книги Олеси Бузины? Книги, которую вряд ли можно понять и оценить, не зная хотя бы основ шевченковедения. Эта дисциплина на Украине сопоставима с русской пушкинистикой. Библиография о Шевченко безразмерна, причем в распоряжении читателя немало исследований на русском языке. Каждая строчка «Кобзаря» комментирована многими историками и филологами, каждый месяц, а в некоторые периоды жизни и каждый день Шевченко описаны его биографами. Вспомним хотя бы составленную Петром Журом хронику жизни Шевченко – «Труды и дни Кобзаря», или трехтомную «Быль о Тарасе» Леонида Большакова, не говорю уже про известные еще советским школьникам книги Константина Паустовского и Мариэтты Шагинян.
Читая рецензию Александра Ефремова, я не раз думал, почему умный и образованный человек не замечает очевидных вещей? Видимо, по той же причине, по какой их не замечал все тот же В.В. Шульгин. Все дело в обостренном национальном чувстве и пламенной любви к Отечеству, от которой он не сумел абстрагироваться.
Любовь, прекрасное и глубокое чувство, лишает человека возможности объективно посмотреть на предмет своей любви, на свое окружение и даже на мир. И любовь к Родине, любовь к своей нации почти также мешает нам делать верные наблюдения, как, скажем, любовь к женщине. Отсюда и явление, которое должно очень удивлять объективных и независимых наблюдателей. Вполне нормальные, бесспорно, умные и талантливые русские люди, такие как тот же Василий Витальевич Шульгин или, скажем, Антон Иванович Деникин, не замечали очевидного. Не видели и не хотели увидеть реальность, потому что она была для них просто непереносима.
Признать украинцев отдельной нацией, значит, признать их право на независимое государство. Значит, отказаться от святынь древнего Киева, от Почаевской Лавры, от почти родного нам Харькова. Хуже того, это означало бы отказ от империи и возвращение к временам Алексея Михайловича. Понятно, что и самый разумный и мужественный русский человек вряд ли решится на такое. Но рано или поздно история откроет нам глаза, и лучше раньше, чем позже.
И ведь не случайно Шульгин, Савенко и другие знаменитые русские националисты, пламенные борцы против «украинства», проиграли все свои битвы, прежде всего – битвы идеологические. Белое движение потерпело катастрофу на Украине. Поле боя осталось за большевиками, в том числе большевиками – украинскими. И пресловутая «украинизация» была их уступкой «украинским товарищам», уступкой, без которой не видать бы им Украины.
Нам нужно открыть глаза, иначе мы, русские, проиграем и войну, и мир. На войне невозможно победить, не зная и даже не желая знать своего противника. Тем более нельзя жить в мире и дружбе с соседом, не уважая язык этого соседа, его поэтов и его героев.