Версия для печати
Понедельник, 19 июня 2017 19:45

Тени окраин

Автор Александр Ефремов
Оцените материал
(4 голосов)

Как известно, распад Советского Союза был самой большой геополитической катастрофой XX века. Тем не менее, расставание с азиатскими и прибалтийскими советскими республиками (губерниями Российской империи) прошло относительно безболезненно. Про Молдову, после войны в Приднестровье, все забыли, а вождь Белой Руси быстро и громко объявил о намерениях вернуть единство (искренно или нет, вопрос иной). Подлинная драма заключалась в разрыве с бывшей УССР. С ней уходили родственники и друзья, Крым и Киев, аскетичная Печерская Лавра и весёлая Одесса. Уходили СВОИ и уводили НАШЕ.

Великороссы с изумлением обнаружили – многие, слишком многие, жители Украины, вовсе не считают их своими (никогда мы не будем братьями…), а хотят «европейського шляху». Как написал второй президент Украины Леонид Кучма: «Украина - не Россия». Практически все годы незалежности власти Украины и создавали Нероссию. В этих обстоятельствах в нашей стране было опубликовано довольно много научных и научно – популярных работ, посвященных Малороссии-Украине. Одной из них является труд известного уральского историка Сергея Белякова «ТЕНЬ МАЗЕПЫ. Украинская нация в эпоху Гоголя». (М., 2016). Из названия видно, автор считает - уже в 1-й половине XIX века существовала некая украинская нация. Доказательство этого тезиса, собственно, и составляет содержание книги. Строго говоря в заглавии логичней смотрелось бы имя Шевченко, а не Гоголя, тем более, что сам автор чтит этого литератора. Свой отзыв я построил в парадигме, выбранной Сергеем Беляковым для своей работы.

В качестве прелюдии, долженствующей задать тон основному тексту, автор во вступлении приводит мнения нескольких современников Гоголя, отмечающих различия (по большей части бытовые) между мало и великороссами. Однако, эти различия естественны и объективны. В относительно маленькой Франции существует и, уж тем более, существовала значительная разница между, например, Провансом и Нормандией. А, уж огромная Россия! Даже в нынешнем, нивелированном телевидением, мире вы без труда обнаружите значительные отличия между, скажем, жителем Архангельска и Ростова-на-Дону. Кроме того, очевидно, что различия между двумя частями большого русского народа во многом обусловлены многовековым инородным и инославным правлением на землях западной Руси. С воссоединением большой и малой частей России начался довольно быстрый процесс их микширования, катастрофически прерванный большевистской революцией.

ИМЯ. Неразумно отрицать значение имени, в широком понимании этого термина, в жизни не только людей, но и народов. Будучи квалифицированным историком, С. Беляков подчёркивает – до начала XX века именем - русские-русины - называли себя предки нынешних украинцев.

Но, утверждает Беляков, «…стоило «русинам», «руським», «руснакам», «русским» с Украины встретиться с восточными или северными русскими … как выяснялось, что общее имя не в силах объединить давно разделившиеся народы» (с.59). В качестве доказательства приводится статья известного слависта Ю. Венелина и «Записки о Южной Руси» П. Кулиша. Повторюсь, безусловно между южной и северной Русью были различия, особенно, если учесть, что Правобережье, на тот момент, находилось в составе Российской империи всего около века. Однако, даже современные авторы-украинцы, такие как известный в Киеве Александр Гриценко, иногда признают – «подавляющее большинство «малороссов» считали себя (во второй половине XIX века – А.Е), наряду с великороссами, членами одной – русской православной общности». Более того, именно эти земли – Киев и вся Правобережная Украина - были центрами РУССКОГО национализма. Именно там, был создан и наиболее активен «Союз русского народа» (черносотенцы), о чём ярко пишет незамеченный в симпатиях к нашей стране Уолтер Лакёр в известной книге: «Черная сотня. Происхождение русского фашизма.». (М., 1994).

Нелепое «Украина», а затем и «украинцы», появилось, видимо, в XVI веке. В летописях под этим словом понимается именно окраина-пограничье которое изначально применялось к разным пограничным землям древней Руси. Письменно это засвидетельствовано французским инженером Гильомом Лавассером де Бопланом, строившим для поляков крепость Кодак, должную сдерживать казаков. Своё сочинение француз назвал - «Описание окраин (выделено мной) Королевства Польши, простирающегося от пределов Московии, вплоть до границ Трансильвании». Второе издание он озаглавил несколько иначе – «Описание Украины, которая составляет несколько провинций Королевства Польши. Простирается от пределов Московии вплоть до границ Трансильвании». Адепты украинской «нэзалежности» испытывают очевидные комплексы, связанные с «неблагородным» и даже принципиально провинциальным наименованием своей страны. Отсюда, появление абсурдного концепта «древних укров» и настойчивое замещение - вместо «НА» писать «В» Украине. Сергей Беляков приводит слова П. Кулиша, которому соплеменники «люде так собi народ …», а не украинцы и комментирует их объективно-шутливым замечанием «… не научили их в школе, как «правильно» отвечать на вопросы этнографа» (с. 85).

НАРЕЧИЕ. «…Никакого особенного малороссийского языка не было, нет и быть не может <…> наречие их, употребляемое простонародьем, есть тот же русский язык, только испорченный влиянием на него Польши». Этими словами из «Валуевского циркуляра» начинает главу об украинском «языке» Сергей Беляков (С.104). В опровержение данного тезиса он приводит мнения филологов и историков XIX века А. Павловского, М.Максимовича, Н. Костомарова, Г. Квитко-Основьяненко и И. Срезневского. Впрочем, последний, единственный из указанных крупный учёный-филолог, повзрослев переменил своё мнение (по предположению С. Белякова, из-за обиды на Костомарова и Драгоманова). Начало языкового разделения Беляков относит к XIV – XV векам, когда «…судьбы потомков древних русичей разошлись» (С.115). Напомню, потом они сошлись, причём Чернигов вошёл в состав Московского государства, уже в начале XVI века. Первым текстом на украинском «языке» считается Пересопницкое Евангелие XVI века, переложенное с церковнославянского на местный волынский говор. Собственно, украинский «язык» – мова - начинается с «Энеиды» М. Котляревского. Последняя, впрочем, переложение «Энеиды» Н. Осипова, написанной по-русски. Однако, и текст Котляревского и, что ещё важней, вирши Тараса Шевченко имеют расхождения с современной мовой, на что указал убитый необандеровцами киевский учёный и публицист Олесь Бузина: «Нынешние издания текстов Шевченко сильно отличаются от того, как он сам их писал. Тарас Григорьевич пользовался не современным украинским правописанием, а общерусским с твердыми знаками и ятями. Уже в начале XX века его мифологизаторам казалось, что он недостаточно украинец и его тоже нужно посмертно "украинизировать", выдавив из него малороссийский дух. Выдавливать начали прямо с названия самой знаменитой книги Шевченко. Как бы кому-то не хотелось, а у Тараса нет книжки "Кобзар"! Он всегда писал «Кобзарь» - с мягким знаком в конце».

Одним из доказательств наличия отдельного языка Украины С. Беляков считает то обстоятельство, что малороссы и великороссы плохо понимали речь друг друга. «Если язык одного народа почти (выделено мной) непонятен другому, то разве перед нами «наречие» или «диалект» русского?». (с.110). Во-первых, в рассматриваемый период велико и малороссы, по моему мнению, не были двумя отдельными народами, во-вторых, авторское - «почти непонятен» звучит так же комично и неубедительно, как «почти живой». Донские и запорожские казаки в войнах с татарами и турками не нуждались в переводчиках. Вообще, диалектные различия не делают баварцев и пруссаков разными народами. Более того, жители южного Китая, при единой письменности, не понимают речь северян. Кстати, мову точно не понимало большинство жителей Малороссии, ещё в начале прошлого века, в чём честно признавались сами деятели украинства. Так, Н. Плешко вспоминал, как во время гражданской войны он попал на съезд мировых судей. Председатель «начал вести его на украинской «мове», члены суда делали доклады, защитники заговорили по-украински. Моё место находилось вблизи публики, состоявшей главным образом из крестьян, и они в недоумении стали переглядываться друг с другом, а один из них, нагибаясь к соседу, сказал: «Петро, а Петро, что это паны показились, чи шо?». Родившийся и проведший юность в Киеве, поэт и исполнитель Александр Вертинский в сталинское время, когда всё украинское, якобы подвергалось гонениям, раздраженно писал жене: «Ломаю мозги над украинским текстом, смутно угадывая содержание, ибо таких слов раньше не было и это теперь они «создают» «украинский язык», засоряя его всякими «галицизмами», польско-закарпатскими вывертами, и никто в Киеве на этом языке говорить не может и не умеет»! Мова для русского уха звучит пародийным искажением правильной речи. Это, тонким поэтическим слухом чувствовал Вл. Маяковский, автор хрестоматийного: «…и выдвинет аргумент новый: возьмёт и расскажет пару курьёзов – анекдотов украинской мовы. Говорю себе: товарищ москаль, на Украину шуток не скаль».

Сергей Беляков приводит любопытную историю пребывания Гоголя в гостях у полтавской помещицы. Сын хозяйки произнёс: «Вареныкыв хочу» (великороссу этого конечно не понять! – А.Е.). Мать сконфузилась от сего просторечия, но Николай Васильевич произнёс: «… пусть говорит он на своём родном наречии (выделено мной), придёт время и всему прочему ещё успеет научиться» (с. 117-118). Великий писатель был абсолютно точен и не путался в определениях.

Нельзя обойти и прагматической составляющей в возникновении особой литературы малороссийского новояза. Утвердиться в большой русской литературе XIX века после Пушкина, Лермонтова, Гоголя, конечно, было весьма непросто. Иное дело, писания на всевозможных диалектах, только обретавших письменность. Тем более, что московская и петербургская публика относилась к подобным опытам весьма сочувственно. Ведь, только так смогли получить хоть какую-то известность Марко Вовчок или Леся Украинка. Даже, великий Гоголь, прибывший в столицу с «Гансом Кюхельгартеном», стал известен после своих малороссийских повестей. А, сколько возились в Москве и Петербурге с Шевченко, лепя из него «регионального гения»! Отмечу, Британская энциклопедия 1911 года не знает украинского языка, а знает лишь малороссийский диалект. Итак, перед нами не язык, а наречие, которое философ князь Евг. Трубецкой точно обозначил, как «захолустный провинциальный диалект».

НЕЗАЛЕЖНОСТЬ. Адепты украинской незалежности чаще всего отсылают к истории Гетманщины, как «вільной україне». Однако, гетман не был сувереном, а границы Гетманщины охватывали лишь малую часть земель нынешнего украинского государства. Сергей Беляков, в подтверждение особого статуса этих земель в составе Российской империи, сообщает: «До пятидесятых годов XVIII века на русско-гетманской границе была и таможня, где с товаров взимали особую пошлину» (с.166). Однако, в это время внутренняя таможня существовала во множестве городов Империи и была уничтожена указом Елизаветы Петровны 20 декабря 1753 года. Власть гетманов, особенно после измены Мазепы, строго контролировалась Петербургом, а в 1764 году Екатерина Великая вообще упразднила гетманство. Это событие не встретило какого-либо серьёзного противодействия в Малороссии. Правда через семь лет, граф В.В. Капнист посетил Пруссию, где убеждал министра этой страны графа Герцберга выступить против России, обещая полную поддержку малороссийского народа. Пруссаки благоразумно отказались, возможно вспоминая обещания Мазепы Карлу XII и катастрофы Семилетней войны. Впрочем, позже, в эпоху борьбы с Наполеоном, граф-заговорщик был уже пламенным русским патриотом. Авторское предположение, будто России в это время грозила война на четырёх фронтах – турецком, шведском, прусском и малороссийском (с. 176) представляется чистой фантазией.

Исторический успех Великороссии Сергей Беляков объясняет московским авторитаризмом. У последнего, по его мнению, «…есть и неоспоримое достоинство. Власть русского царя была крепка» (с. 180-181). Однако, можно посмотреть на дело и с другой стороны. Великороссы - государственный имперский народ, это и делало крепкими, как государство, так и власть. Неубедительным, по моему мнению, представляется объяснение автора факта упразднения Запорожской Сечи. Сергей Беляков утверждает, будто Империя не могла «… долго терпеть целое чужое государство в своих пределах» (с.193). Думаю, что именовать Сечь чужим государством, как минимум, слишком смело, а примеры Польши и Финляндии показывают – пределы терпения Петербурга были нет так уж малы. Скорее всего, дело в том, что уничтожение Крымского ханства превращало казацкую твердыню в анахронизм. Зато, вполне логично переселение казаков на Кубань, где они выполняли свою исконную функцию борьбы с басурманами.

РЕЛИГИЯ И ЦЕРКОВЬ. Принципиальным событием, способствующим появлению украинства, стала Брестская Уния. В городе, где позднее, подлинные создатели Украины - большевики –заключили похабный (в кавычках и без) мир, отступники-архиереи пошли на не менее похабный союз с латинством. Сохраняя восточный обряд, изменники признавали католическую догматику и папский примат. Тем самым, разрывалась связь между догматикой и каноническими практиками. Польша, власти которой активно поддержали униатов, получила мощное сопротивление всех западнорусских сословий. Все казацкие восстания, вплоть до Гайдаматчины 1768 года, имели три главных объекта уничтожения – униатов, поляков и евреев. Шевченко в стихотворении «К полякам» писал, будто когда-то казаки братались с «вольными ляхами», но проклятая уния разлучила «братьев». Напомню, в нынешний оплот унии – Львов - первый униатский епископ смог въехать лишь в 1700 году. В «Протестации», антиуниатском произведении, составленном в 1621 году киевским митрополитом Иовом Борецким, при участии других православных иерархов, отмечалось: «Естественнее было и патриарху, и нам, и казакам действовать на стороне Москвы, с которой у нас одна вера и служба Божия, один род, один язык и общие обычаи».

Ещё раньше, в середине XV века, польский король Казимир учреждает отдельную Киевскую митрополию, которую в 1470 году признаёт Константинопольский патриарх Дионисий. И хотя в первой половине XVII века московские люди подозревали малороссов в неправославии, а учёные киевские монахи считали русское духовенство грубым и невежественным, разрыва не случилось. Более того, тысячи паломников продолжали прибывать из Московского государства к киевским святыням. В 1684 году русская Церковь воссоединилась, а многочисленные западнорусские иноки заполонили Москву. Более того, весь XVIII век большинство архиереев Российской империи были малороссами, а галичанин Стефан Яворский и киевлянин Феофан Прокопович достигли первых мест во властной иерархии Петровского периода. Рассуждая о Церкви, Сергей Беляков пишет: «Во многих случаях интересы людей Церкви и, и русских, и малороссиян, совпадали» (с.249). По моему мнению, исходя из текста его книги следует говорит не о совпадении, а о единстве интересов.

ПОЛЬША. «До восстания 1863 года поляки не только не подвергались дискриминации, но, напротив, находились в чрезвычайно выгодном положении.» (с.278), утверждает Сергей Беляков. Строго говоря, сейчас - это является общим местом в исторической науке. Как и то, что наподобие волка из пословицы, они, при обильном корме, продолжали «смотреть в лес». При этом поляки считали западные Украину и Белоруссию своими и только своими. Что говорить, если стопроцентный демократ, хороший знакомый Маркса, профессор Иоахим Лелевель в разговоре с Львом Толстым повторял, как заклинание: «Смоленск - польский город». Надо отдать должное полякам – они сразу начали против России, выражаясь современным языком «гибридную войну». Не только два бунта, участие в антирусских походах других стран, но и постоянное культурно-психологическое противостояние характеризует отношения России и Польши.

В 1803 году Тадеуш Чацкий, курирующий школьное образование в Подольской, Волынской и Киевской губерниях, открывает гимназию, позже преобразованную в лицей, с целью, как отметил французский славист Д. Бовуа, «предотвратить русификацию и сохранить полонизированный (выделено мной) облик Украины». Именно Чацкий предположил, что украинцы не восточные славяне, а потомки пришедшего из-за Волги, кочевого племени укров (как не вспомнить другого поляка - Франтишека Духинского - с его туранцами-великороссами). После восстания 1831 года, лицей закрыли, а его профессора перешли в новооткрытый университет св. Владимира в Киеве. По мнению Сергея Белякова, поляки, составившие половину студентов этого университета, а затем четверть студентов Московского и треть учащихся Петербургского университетов «…были нередко лучшие студенты: умные, начитанные, усердные и талантливые» (с.283). Возможно, но не усердные ляхи, а «ленивые» русаки сумели создать культуру мирового значения.

Поляки с невероятным презрением относились к своим «соотечественникам» украинцам. В своей книге Беляков приводит цитату из уже упоминаемого Боплана, написавшего, что положение крестьян (украинских – А.Е.) «гораздо хуже, чем положение каторжников на галерах» (с.306). Уже во второй половине XIX века австрийский еврей и профессор Чикагского университета Оскар Яси писал о положении украинцев (галичан) под польским господством в империи Габсбургов: «Даже князь Пузина вынужден был признать, что «галицийский крестьянин, работающий у него в поместье, получает в качестве годового дохода, на 900 фунтов хлеба меньше, чем требуется для поддержания его семьи». Галицию поразил тотальный алкоголизм, причём, держатели лицензий на торговлю спиртным, польские аристократы, передавали свои права евреям-корчмарям». Фаддей Булгарин утверждал, положение крестьян в Литве и Белоруссии «было гораздо хуже негров». «Такие отношения между панами и «холопами» были вообще характерны для восточных кресов» (с.308) резюмирует Беляков. Говоря короче, европейское прошлое Малороссии-Украины, не триумф свободы и культуры, а самое банальное, пошлое даже в своей трагичности, рабство.

ВЕЛИКОРОССЫ И МАЛОРОССЫ. «Единство русского народа исчезло ещё в Средние века…» (с.346) утверждает автор «Тени Мазепы». Если речь идёт о политическом единстве, безусловно. Но если об этническом и религиозном, то нет. Последнее, особенно важно, ибо в традиционном обществе религиозная принадлежность, часто являлась основным фактором определения идентичности. Сергей Беляков пишет: «В 1478 году Великий князь Московский Иван III «Государя всея Руси». С тех пор в Москве смотрели на западную Русь как на утраченное наследство» (с.346). Однако, уже Симеон Гордый называл себя «великим князем всея Руси». Начиная с Дмитрия Шемяки, в Москве чеканились монеты с титулом «Господарь всея земли Русской». Таким образом, практически с началом возвышения Москвы, её правители претендовали на всё наследство Древнерусского государства. В свою очередь, в Малороссии признавали и московских Рюриковичей, и Романовых наследниками св. Владимира, чего С. Беляков не отрицает. Вообще, малороссы верно служили царям Московским и Петербургским императорам, с чем автор «Тени Мазепы», тоже согласен. Более того, деятели раннего украинства, включая Костомарова, Кулиша и Шевченко, не отрицали единого происхождения велико и малороссов. Ветвями «нашей общей нации» называл «две русские народности» – великорусскую и малорусскую - Николай Костомаров (белорусов он считал разновидностью великорусской ветви). Единым национальным организмом были Великороссия и Малороссия по мнению другого видного украинского ученого – Михаила Максимовича. Аналогичной точки зрения придерживался Пантелеймон Кулиш, написавший книгу с характерным названием «История воссоединения Руси».

Видимо, чувствуя недостаточность своей аргументации, Сергей Беляков иногда прибегает к спорным, по моему мнению, полемическим приёмам. Так, рассуждая об отношении М.Н. Каткова к попыткам разделения большой русской нации, он пишет: «Русские и украинцы не были единым народом, это было очевидно всякому не ангажированному и не политизированному наблюдателю» (с. 565), но имена этих «не ангажированных и не политизированных наблюдателей» не приводит. Между тем, уже в XX веке, главный специалист немецкой социал-демократии в национальном вопросе Роза Люксембург (её в ангажированности не заподозришь), отрицала наличие отдельной украинской нации. Приводимые автором югославянские аналогии, вообще не применимы к украинскому вопросу. Сербы, хорваты и словенцы, с начала своего исторического бытия, были различны – происходили от разных племён, исповедовали разные религии, имели разную государственность. А вот в 1914 году, когда началась Первая мировая война, главнокомандующий Австро-Венгерской армией эрцгерцог Фридрих доносил императору Францу Иосифу, что среди населения Галиции, Буковины и Закарпатья существует «уверенность в том, что оно по расе, языку и религии принадлежит России». А ведь речь идёт даже не всей украине, а только об австрийской.

Отмечу, что ещё в домонгольский период жители Поднепровья, под натиском кочевников, уходили в Ростово - Суздальскую землю, где поменялась строительная техника - кирпич-плинфа заменилась, как в юго-западной Руси, тёсаным камнем. Кстати, К. Брюллов и В. Жуковский, выкупая Тараса Шевченко из крепостного рабства, не думали, что помогают чужаку. Строго говоря, даже на уровне антропонимики, различия между двумя частями большой русской нации, почти отсутствовали -   Ломоносова звали Михайло, а, не как принято ныне, Михаил. Повторюсь, региональные различия между Великороссией и разными частями Малороссии (последняя не была единой) безусловно существовали, иногда вызывая трения и даже вражду, однако, они не были значительней, чем, к примеру, различия между поморами и донскими казаками, или рязанцами и сибиряками. Исходя из сказанного, никак нельзя согласиться с утверждением С. Белякова, который ссылаясь на письмо В. Шереметева князю Ю. Барятинскому пишет: «… боярин, очевидно, понял: Украина не стоит русской крови. Нет смысла гибнуть за чужую землю» (с.519). Шереметев, потерпевший неудачу под Чудновым из-за измены Юрия Хмельницкого и полковника Ханенко, был крайне недоволен «шатанием» казацкой старшины, но вовсе не считал Малороссию и малороссов чужими.

ЦВЕТЫ И КОРНИ. В своей работе Сергей Беляков справедливо отмечает: «…русские сохранили гораздо больше от киевского наследия. Даже былины киевского цикла были записаны на Русском Севере и в губерниях Великороссии. … в знаменитой «Истории русов» Киевской Руси посвящены две страницы. Две - из двухсот пятидесяти семи.» (с. 535). Само это обстоятельство ясно указывает, кто был подлинным наследником Киевских князей и культуры Древнерусского государства. Однако, во второй половине 40-х годов XIX века происходят события, имевшие значительные исторические последствия. Наместник Лодомерии (австрийская часть Украины), граф Стадион, требует от галичан отказаться от русского имени и назваться рутенами. А в Киеве, несколько человек, создают Кирилло-Меофиевское братство с идеологией демократического панславизма. Именно тогда, появляется примитивно-амбициозный, абсолютно неисторический манифест Н. Костомарова, не без наглой наивности озаглавленный «Закон Божий, книга бытия украинского народа». Этот текст является попыткой адаптации «Книги народа польского и польского пилигримства» А. Мицкевича (1832), в чём Костомаров признавался сам. Он же, позже, повзрослев и поумнев, называл свой опус «плодом фанатизма». Основная мысль сочинения – славное прошлое и тягостное настоящие Украины. Общество было разоблачено, и близкий к нему Шевченко попал в солдаты. По свидетельству служившего вместе с Тарасом Григорьевичем поляка М. Ятовта, ссыльный литератор мечтал о независимой (от остальной России) Украине. Того же мнения придерживается и Сергей Беляков. Трудно сказать, ибо, встретившись с другим ссыльным (по делу петрашевцев), будущим автором «России и Европы» Николаем Данилевским, Шевченко, по собственным словам – «сблизился с ним до самой искренней дружбы». А, уж Данилевского, никак не представишь сторонником малороссийского партикуляризма. Кроме того, известно, Шевченко называл русскую армию нашей, и, что ещё важней, Пушкина и Кольцова именовал нашими поэтами, впрочем, был у него ещё и «наш великий Лермонтов». Таким образом, ставший «иконой» малороссийского сепаратизма Кобзарь, с трудом укладывается не только в определение «гениальный», но и в прокрустово ложе тезиса - «Украина – не Россия».

В тоже время, успех самого Шевченко, как литератора, Сергей Беляков, на мой взгляд, верно выводит не только из художественных достоинств кобзаря: «успех Шевченко не объяснить всего лишь любовью к литературе» (с. 554). Я, тоже думаю - слава этого автора, в значительной мере, лежит в области далёкой от искусства. Очевидно его тексты (на мой вкус, весьма посредственные) оказались практически единственными в дискурсе изящной словесности подходящими, пусть и с большим трудом, для целей малороссийского сепаратизма. А, если прибавить сюда ареал гонимого гения … Рассуждая о творчестве Тараса Григорьевича, Сергей Беляков делает смелый вывод: «Шевченко показал, что на «мужичьем» украинском языке можно писать гениальные стихи, можно создать высокую литературу» (с. 554). Думаю, утверждения о «высокой литературе» из той же фантастической серии, что и украинский «язык» и «гениальные» стихи. Можно увлекаться этномузыкой, слушать карякские или карпатские звукосочетания, но сравнивать их с Бетховеном или Чайковским! Вся, собственно украинская, литература суть провинциальная, мало интересная volk-словесность.

Впрочем, даже политические украинцы, типа Костомарова, сомневались в художественных достоинствах виршей Шевченко. Гоголь отнёсся к ним, также, вполне прохладно. Дело не только в том, что по теме Гоголь-Шевченко писал известный литератор Гр. Данилевский, приводя мнение Николая Васильевича о Шевченко: «дегтю больше, чем самой поэзии», а в том, что упоминаний Гоголя о земляке - поэте очень мало. Это ли не свидетельство подлинного отношения (равнодушия) Николая Васильевича к творчеству Шевченко? Про презрение Белинского к малороссийскому «гению», даже не говорю.

Неубедительным представляется утверждение Сергея Белякова о «Великой трагедии Гоголя, заблудившегося между двумя славянскими нациями, двумя роскошными языками, двумя культурами…». Гоголь, почитаемый и западниками, и славянофилами, вполне комфортно чувствовал себя в Великороссии, хотя больше любил Малороссию, но ещё больше Италию. Да и не было двух «роскошных» наций, языков и культур, а существовала одна великая нация, одна великая культура и один великий язык.

КРАХ В МОМЕНТ УСПЕХА. Говоря о Петре Великом, Сергей Беляков пишет: «Но было время, когда не русские вторгались на Украину, а, напротив, предки украинцев опустошали русскую землю» (с.178). Прежде всего, оборот - «русские вторгались на Украину» - бессмыслица, в стиле «армия Кутузова в 1812 году вторглась в Смоленск», или «вторжение французов в Париж в 1436 году». Запорожские казаки - предки казаков кубанских, т.е. русские. И, наконец, сами казаки вторгались в пределы Московской Руси в составе польско-литовских войск и отрядов русских «воров» (самозванцев). Скорее всего, Сечь и всё связанное с казачеством превратилось бы в факт далёкой истории, наподобие борьбы Московских и Тверских князей. Пропали бы даром и усилия австрийцев и иезуитов по созданию неведомой ранее нации украинцев. Но в 1917 году власть в нашей стране захватил Ленин и его друзья-интернационалисты. Именно «ленинской национальной политике» обязана своим появлением современная Украина. Из земель Малороссии, Новороссии, Слобожанщины, Всевеликого войска Донского и Крыма была слеплена УССР. Целью её создания, а равно и создания других территориальных новообразований в СССР, было подавление пресловутого «великорусского шовинизма», о чём сами большевики говорили вполне открыто. Я не стану специально касаться этой темы, ибо советские практики национального строительства прекрасно описаны в, лучшей на сегодняшний день по данной теме, монографии Терри Мартина «Империя положительной деятельности (в подлиннике «дискриминации»» - А.Е.) (М., 2011). Отмечу, что кроме описанной гарвардским профессором тотальной украинизации, отрыву Малороссии способствовали и безумно-кровавые социальные эксперименты коммунистического режима, который воспринимался в провинциальном «украинском далеке», как русско-московский. К этому добавилось, сложившееся в советскую эпоху мнение, будто, цветущие окраины кормят пьяную, агрессивную, ленивую Великороссию. Приезжающие в коренную Россию жители других республик видели запустение и относительную бедность «положительно дискриминированной» РСФСР. Раздражение усиливалось характерными дефицитами советского времени, когда с «товарами народного потребления» была «напряжёнка», а лес, газ, бензин появлялись «ниоткуда» и почти даром. Между тем, бюджет УССР всегда был дотационным, а в 20-30-е годы прошлого столетия дотации доходили до 60% бюджета республики.

P.S. В 1991 году Советский Союз прекратил своё существование. Новообразовавшееся государство Украина, в этот момент, обладало: численностью населения в 52 млн чел., тысячами работников науки с высоким уровнем образования и исследований в сфере точных наук, второй по мощности в Европе газотранспортной системой и системой АЭС, третьим в мире ядерным потенциалом, аэрокосмическими и другими промышленными технологиями, наибольшей в Европе площадью черноземных пахотных земель, и запасов титановых, урановых, марганцевых, ртутных и других руд, сланцевого газа и угля, великолепным географическим и транзитным положением. Казалось, у страны хорошие, если не блестящие, перспективы. Однако «второй Франции» из бывшей УССР не получилось. Разбирать причины неудачи не входит в мою задачу, лишь отмечу – следствием незалежністи - стал не только крах экономики, деиндустриализация и культурная деградация, но и, что важнее, демографическая катастрофа. За четверть века Украина потеряла пятую часть населения и занимает 186-е место (из 226 стран) в мире по уровню рождаемости.

Книга Сергея Белякова безусловно одна из лучших научно-популярных работ по украинской проблематике. Широта тем, значительность привлечённого материала, хороший ясный язык, делает её чтение очень увлекательным. В тоже время, эта работа не объективное исследование, а попытка доказать глубоко ошибочный, с моей точки зрения, тезис о существование уже в XIX веке (а то и раньше) украинской нации. Возможно отсюда, отсутствие у автора острого переживания из-за разрыва живого народного тела, которое ощущает почти каждый наш соотечественник, по поводу расставания (надеюсь, временного) с западной Русью - современными Украиной и Белоруссией.

Один из образованнейших малороссов, либеральный политик, юрист И.И. Петрункевич в начале прошлого века писал академику Вернадскому: «На Украйне моя родина… с Украйной я связан не только холодными идеями права, но и чувствами, коренящимися в крови, в воспоминаниях и впечатлениях природы, в звуках народного языка… Но все эти местные влияния не заслоняют во мне всей родины, и единство России для меня не только государственная идея или сожительство двух национальностей, а живое и неделимое целое, имеющее своё удивительно художественное и бесспорное отображение в таких одарённых людях, как Гоголь и Короленко, у которых украинское и русское, как частное и общее, отразилось с необыкновенной ясностью. Попробуйте выделить в них украинское от русского: не получится ни того, ни другого, живое будет превращено в мёртвое». Именно, как подлинный патриот Украины, Петрункевич хорошо осознавал, что оторванное от корней большой русской культуры, слабое деревце украинского наречия обречено чахнуть и умирать.

В заключение, приведу ещё одну цитату, на этот раз принадлежащею иностранцу, чешскому историку-слависту Любору Нидерле. Наблюдая практики большевиков в национальном вопросе, знаменитый ученый в 1924 году написал: «И Белоруссия, и Украина, и Великороссия, даже если каждая из них получит свою политическую самостоятельность, все же останутся частями единого народа... Слишком много общего еще и до сих пор связывает части русского народа между собой».

P.P.S. Автору назвавшему свой труд: «ТЕНЬ МАЗЕПЫ. Украинская нация в эпоху Гоголя» невозможно отказать в яркой образности. Ибо он, соединил имя гетмана-изменника с «украинской нацией», которая тоже ТЕНЬ, во всяком случае в эпоху Гоголя.

Прочитано 6662 раз

Похожие материалы (по тегу)