Версия для печати
Среда, 10 мая 2017 08:42

Советские березки

Автор Андрей Тесля
Оцените материал
(2 голосов)

Иванова А. Магазины «Березка»: парадоксы потребления в позднем СССР. – М.: Новое литературное обозрение, 2017. – 304 с.: ил. – (серия: «Культура повседневности»).

Обращение к культуре повседневности недавнего прошлого тем, в числе прочего, полезно и продуктивно, что позволяет сделать видимым масштаб отделяющей нас от него дистанции – сокращающейся при рассмотрении «большой истории», событийности, где общая классификационная рамка – «государственных решений», «соглашений» и «переговоров», «экономической политики» и т.п. – соединяя прошлое с настоящим, в том числе и наше собственное прошлое, входящее в пределы нашей жизни, стирает границу между ними.

Подобное сближение во многом продуктивно – оно позволяет увидеть общее там, где собственный опыт и воспоминания побуждают видеть различия, видеть скрытое преемство за внешними разрывами и т.д. – но оно же, особенно если обращается к достаточно близкому, воспроизводит в образе прошлого настоящее, ведь мы сами, сплетая воедино события собственной жизни, в повседневности склонны производить количественные, а не качественные различия – это все наша, длящаяся жизнь, в которой мы перебираемся из года в год и из десятилетия в десятилетие, лишь столкнувшись с какой-то деталью из прошлой собственной жизни – вроде старых фотографий или почтовой открытки – получив письмо к себе же из прошлого, дошедшее без намерения отправителя, имевшего в виду совсем иного адресата – обнаруживаем дистанцию, нас отделяющую от прошлого, не от событий, которые нам могут оставаться вполне памятными, а от контекста, от повседневности – то есть от того, что воспринимается как «само собой разумеющееся» и именно потому меняется зачастую незаметным образом: изменение обнаруживается либо через дистанцию времени, либо на сломе, но и в последнем случае рефлексия приходит позднее – если повседневность меняется радикально, то мы озабочены переменами самими по себе, а не своими размышлениями над ними.

Отсюда – и особый интерес последних лет к «позднесоветскому»: это то прошлое, которое является «нашим», частью жизни многих из нас, а для тех, кому довелось взрослеть уже за его пределами, обломки «позднесоветского» составляли и составляют значительную часть окружающих конструкций реальности. Это «живое прошлое» в том смысле, что оно сосуществует с нами, является частью нашего жизненного опыта – или опыта тех, кто окружает нас, и одновременно – уже лишенного самоочевидной понятности, требующего истолкования. Но есть и третья сторона этого прошлого – через дистанцию оно оказывается в некоторых своих аспектах понятнее, чем была для современников: утратив очевидность, она обрела различимые контуры – временные, поскольку проведены они по отношению к текущей современности, то есть к тому, что в свою очередь обладает некой «очевидностью», с неопределенной длительностью последней.

История магазинов «Березка»[1], написанная Анной Ивановой, увлекательное и поучительное погружение в мир недавнего советского прошлого – сообщающее гораздо больше, чем обещает заглавие. Фактически книга дает своеобразный и весьма поучительный очерк позднесоветской действительности, с конца 1950-х до последних лет 1980-х, сквозь призму валютной и чековой торговли.

Основным мотивом к созданию системы чековой торговли, как и тесно связанной с нею торговли валютной, было стремление Советского Союза в максимальной степени сосредоточить в государственной казне валютные ресурсы. В связи с расширением со второй половины 1950-х годов числа советских граждан, работающих или выезжающих в более или менее длительные командировки и путешествия за границу, возникли два тесно связанных между собой вопроса: как минимизировать расход на них валюты и каким образом препятствовать стремлению советских граждан, оказавшихся за границей, к приобретению там товаров для ввоза в СССР. Разумеется, последнее можно было обеспечить через запрет на ввоз, но, помимо того, что это противоречило интересам значительной части самой правящей верхушки, в первую очередь пользующейся благами заграничных поездок и заграничной работы, данное решение расходилось с необходимостью стимулировать сохранение валюты – поскольку на практике, при невозможности ввести что-либо значительное в Союз при правилах, действовавших до 1958 г., это подталкивало советских служащих за границей, например, работников посольств тратить все выделенные средства «на месте». Со временем стало важно стимулировать через доступ к системе привилегированного потребления многочисленных советских работников, командируемых в страны, которым Советский Союз оказывал техническую и т.п. помощь: по мере того, как система все больше переходила от режима принуждения к более мягким способам управления, подданных приходилось стимулировать и мотивировать для получения желаемого результата.

В отличие от системы распределителей, имевших по определению жесткий фильтр, отделяющий допущенных к пользованию ими от прочих, построенный иерархически и воспроизводящий систему власти и официальных привилегий, определяемых рангами, доступ к «Березке» зависел от обладания чеками, а не статусом самих покупателей. От последних в принципе могли потребовать подтверждения их права на обладание чеками, однако на практике подобное происходило довольно редко – и, что не менее важно, само число и разнообразие лиц, имевших право на обладание чеков было весьма велико. Ими могли законно владеть и советские дипломаты, и работники, отправленные на разнообразные заграничные предприятия и проекты в Азию и Африку, и получатели гонораров от зарубежных издательств, и артисты и т.д. Иными словами, если доступ к системе распределителей был строго связан с лояльностью и был вознаграждением, соответствующим положению в официальной иерархии, исключение из которой означало и отключение от системы распределителей, то доступ к «Березкам» оказывался не только не связанным столь жестко с советской лояльностью, но в некоторых случаях становился следствием как раз прямо противоположного – открытой и явной нелояльности, как в ситуации Амальрика, получившего чеками гонорар за свое опубликованное в 1969 году эссе «Просуществует ли Советский Союз до 1984 года?», Сахарова, тратившего свои чеки в том числе на приобретение в «Березках» продуктов, посылаемых в лагеря политическим заключенным, или как в случае с артистами, подозреваемыми в нелояльности к советскому строю, но в целях международного престижа выпускаемых на зарубежные гастроли.

Поскольку Советский Союз был заинтересован в получении свободно конвертируемых валют (СКВ), то в первые полтора десятилетия существования системы чеков, они подразделялись на три основных вида, с синей и желтой полосой и без полосы – причем только последний вид, соответствовавший СКВ, давал возможность приобретения всего перечня товаров, представленных в магазинах, и по особой цене, которая формально определялась как «скидка». Подобное положение вещей приводило к конфликту, определяемому исследовательницей как конфликт «иерархии власти и иерархии валют», когда, по словам бывшего сотрудника «Внешпосылторга», «посол в Монголии, заслуженный человек, проработавший долгое время в “системе”, получал сертификаты с синей полосой, в то время как уборщица в нашем посольстве в любой капиталистической стране получала бесполосные сертификаты и могла купить что-то, чего не мог купить посол» (стр. 67). Система постоянно напоминала, что у заработанных денег нет «объективной» ценности, а только установленная – так, хотя чеки было разрешено использовать для оплаты вступительного взноса на кооперативное жилищное строительство, но принимались они к оплате по соотношению 1:1. С другой стороны, в стремлении преодолеть возникающую помимо властной иерархии иерархию денег, устанавливалось, что цены, например, на радиоприемники в «Березке» те же, что и в магазинах общего пользования – с тем различием, что в обычном магазине можно было приобрести радиоприемник советского производства, а в «Березке» функционально аналогичный производства “Grundig”. В 1977 г. разнообразие чеков было ликвидировано, как и различие цен в магазинах и разные категории товаров для обладателей чеков «с полосой» или без – теперь внешне было установлено единство, позволявшее снять часть напряжения: различие валют существовало теперь не в категориях чеков, а в коэффициентах, с которыми они обменивались применительно к официальным курсам валют.

Существующая система постоянно воспроизводила фрустрацию не только у низших, но у весьма привилегированных своих членов – так, принадлежавшие к самым облагодетельствованным и проверенным системой верхам дипломаты и работники международных организаций находились в ситуации, когда регулярно испытывали унижение по сравнению со своими иностранными коллегами. Так, например, многочисленные воспоминания рисуют картину постоянной экономии, в стремлении накопить как можно больше средств, дающих возможность «отовариться» по возвращении – советские сотрудники везли, например, в зарубежную командировку чемоданы с консервами, плитки, кипятильники, вплоть до картошки, в стремлении как можно меньше расходовать в поездке из «допущенной к обмену» суммы на личное потребление, а если поездка была длительной, то в стремлении накопить побольше чеков. Вспоминают, например, предусмотрительность советских дипломатических работников, встретивших приехавших из Москвы пирожками и т.п. и тем самым дав возможность сохранить драгоценную валюту, стремление дипломатов снимать самое дешевое жилье, оберегая для себя выданные на проживание средства – дело доходило вплоть до «неуместной прожорливости» советских визитеров на фуршетах, с чем пытались бороться контролирующие инстанции, сталкиваясь с нежелательной оглаской в зарубежных СМИ.

Советские сотрудники международных организаций формально получали заработную плату от организаций, а не от Советского Союза – но это вело к тому, что, оставайся у них полученное жалование, оно было бы непропорционально большим по сравнению с сотрудниками советских посольств, тогда как по негласному принципу доход всех советских работников в конкретной стране определялся в процентах от жалованья посла и не должен был превышать последнего. В результате была установлена практика, согласно которой до 75% получаемой зарплаты должно было сдаваться в государственную казну – а для объяснения весьма скромного по сравнению с коллегами из других стран образа жизни, по воспоминаниям В. Геращенко, «было велено объяснять, что деньги сдаются просто для скорейшего накопления на какие-то большие покупки» (стр. 83 – 84). В 1967 г. один из советских дипломатических сотрудников в Италии доводил до сведения начальства: «Большинство наших товарищей одеваются не только чересчур скромно, но даже подчас и бедно» (стр. 82).

Как предполагает один из опрошенных А. Ивановой респондентов, чеки так и не были сделаны именными – и тем самым не был закрыт доступ в «Березки» для тех лиц, которые формально не имели права там покупать – в том числе и потому, что для многих советских достаточно высокопоставленных чинов это была полезная функция, позволяя делать там покупки и тем из них, которые не имели более или менее регулярного доступа к заграничным поездкам и командировкам. За счет безличного характера чеков, эти чины получали возможность приобретать полулегальным образом чеки у знакомых и тем самым получать доступ к благам, которые иначе получить было невозможно или весьма затруднительно.

Разница в уровнях потребления в целом выступала не очень значительная – показательно, например, что на высшем правительственном уровне решался вопрос о разрешении дополнительного обмена еще 100 рублей и т.п., основными товарами, которые приобретались через «Березку», выступали машины и бытовая техника, система позволяла производить неравенство, не контролируемое жестко через иерархию власти, лишь в весьма ограниченных размерах – но тем сильнее было ощущаемое и осознаваемое противоречие в заявляемых идеологических принципах. С одной стороны, в позднем Союзе утверждался принцип вознаграждения за заслуги, привилегированное потребление мыслилось как компенсация – за особые условия труда, понесенные жертвы и т.п., с другой стороны – он находился в напряженных отношениях и с параллельно утверждаемым (и отсылающим к «ленинским нормам») принципом равенства, и с тем, что выступая пусть и ограниченным, но утверждением самостоятельной ценности денег, независимой от статуса их обладателя, «Березка» нарушала иерархию власти. В этом отношении особенно примечательна заключительная глава исследования, посвященная истории закрытия «Березок» в 1988 г., сделавшихся предметом ограниченной, но публичной дискуссии с 1986 г. Официальное обоснование закрытия «Березок» заключается в стремлении к социальной справедливости, против того, чтобы «плодить спекулянтов», а в «Литературной газете» в конце 1987 г. Павел Волин провозглашает:

«Социальная справедливость не только в том, чтобы труд оплачивался сполна, но и в одинаковой для всех возможности использовать заработанные деньги» (стр. 218),

повторяя, как отмечает исследовательница, лозунг напечатанного ранее в «Правде» письма, критиковавшего «спецснабжение номенклатуры», и призывая:

«[…] закрыть “Березки”. Все до единой. Только на рубли! Для всех одинаково. Это было бы законно, справедливо и высоконравственно» (стр. 219).

А в «Огоньке», главном журнале Перестройки, Римма Казакова откликнется на решение о закрытии «Березок» в феврале 1988 г.:

Отмоем понятие “равенство”,

припомним, что значит – народ!

Параллельно этому расцветали магазины, принимавшие наличную валюту, а летом 1989 г. в Москве открылись три первых валютных казино: открытое утверждение социально-экономического неравенства шло под лозунгом борьбы за «истинное равенство» :

от каждого – впрямь! – по способности

и каждому – лишь по труду…

как провозглашала в том же стихотворении на закрытие «Березок» Римма Казакова, где утверждение нового уровня и качества неравенства представало достижением истинной социальной справедливости.

 

[1] Магазины этой системы не всегда носили это название. Так, на Украине они именовались «Каштанами» и т.п., но в дальнейшем тексте для удобства – и вслед за повседневным языком советского мира – мы, как и автор работы, именуем их по названию самых известных магазинов.

Прочитано 7264 раз