Когда мы хотим проследить некую тенденцию в истории, установить в ней закономерность, мы придумываем теоретические конструкции и стараемся наполнить их фактическим содержанием. Никаких общепризнанных критериев, кроме кажущейся логичности и стройности (ну и, конечно, отсутствия слишком явного противоречия известным фактам), в них нет. История не поддаётся экспериментальной проверке, поэтому любые её «законы» остаются умозрительными спекуляциями. В конечном итоге, общее признание на какой-то момент получает та концепция исторического процесса, которая передана наиболее убедительными словами или имеет за собой более мощную информационную поддержку. И ещё: больше всего шансов добиться популярности у той исторической гипотезы, которая может быть удачно конвертирована в текущую политику. Удастся ли кому-то, и каким образом, конвертировать в политику предлагаемую версию событий 1917-1920 годов, автор не берётся предугадывать.